Он прислушался. Слова песни оказались глупыми до отвращения. «На часах было двенадцать, ты ушла не попрощавшись, унесла с собой мою любовь, сердце разорвав на части вновь». Бесполая и безголосая стандартная кукла-звезда пыталась петь о любви. У нее плохо получалось, потому что для познания любви она располагала всего лишь набором половых признаков, первичных и вторичных. Все равно что пытаться освоить теорию относительности, уповая на хорошую работу желудка и толстой кишки.
Граев поднялся, прошелся по комнате, будто гончая, потерявшая след. Не видя, наткнулся на табуретку. Она упала, и Граев поднял ее за ножку. И вдруг горячее рыданье, подступив к горлу, начало душить его. Он повернулся к телевизору и с силой ударил певуна табуреткой по голове. Эстрадная звезда пролилась искристым стеклянным водопадом Граеву под ноги. Стало немного легче. Уже можно было дышать.
Нет, все было совсем не так, как в глупой песне. И часы не двенадцать показывали, а намного меньше – ранний вечер, солнце только-только заглянуло в окно. И не она, не Маринка ушла, а он – унеся не любовь, а свою ярую злобу. Было не до прощанья. Первый раз за всю их жизнь он ударил жену. Грубо, мощно, не сдерживая силу кулака, как хозяин бьет раба. Она только охнула, отлетев к стене. Сползла на пол, отвернулась, зарыла голову в ладони. Граев, занятый самоукрощением, не сразу понял, что означают ее трясущиеся плечи и вздрагивающая спина. Когда наконец догадался, то не смог поверить в то, что сделал. Это разозлило еще больше. В комнату, весь в слезах, крича, влетел Василь и бросился к матери. Хлопнув дверью, Граев ушел из дому.
Не нужно было заглядывать в календарь, чтобы узнать о полнолунии. Приближение круглой луны Граев чувствовал нутром загодя, за несколько дней. Когда это началось, он не помнил. Но, наверное, давно. Долгое время он не мог понять, что с ним. Беспричинно накатывали тоска, злость, все вокруг мучительно раздражало. Он вдруг обнаруживал себя в непонятных местах, совершенно не помня, как оказался там. Чаще всего это были незнакомые кабаки, где он напивался вдрызг, отплясывал с девицами и совершал всяческие непотребства, вроде битья посуды. Потом приходилось платить по солидным – для его кошелька – счетам. Иногда это был тренажерный зал и самоистязание до потери пульса. Как-то раз он вдруг с удивлением осознал, что сидит в машине на пустынной дороге посреди освещенного утренней зарей леса. Бензобак был пуст, а на указателе расстояния до первопрестольной стояло «248».
Он думал, что сходит с ума. Медленно, но верно. Пока однажды не встретился со своим врагом лицом к лицу. Призрачно сияющая круглая луна висела в пустоте над городом.
С этого дня Граев начал бояться луны. Она вызывала отчетливый и явно безумный страх, потому что имела над ним власть и заставляла, забывая себя, совершать дикие, абсолютно дурацкие поступки. Это злило и раздражало, и от того поступки становились еще более дикими и дурацкими. Как в тот день две недели назад.
Это была жесткая ссора, но он уже не помнил из-за чего. Наверняка какая-то бессмыслица. Он наорал на Маринку, она накричала на него. Он отвернулся и внезапно отчетливо услышал ехидное: «Ну что, опять критические дни?».
Он даже задрожал от накатившего бешенства. Резко развернулся и, глядя в упор, тихо, угрожающе переспросил:
– Что ты сказала?
– Что я сказала? – Марина ничего не поняла.
– Не нужно было этого говорить, – не своим голосом сказал Граев, сделал шаг и ударил.
Домой он вернулся только следующим днем. Ни жены, ни сына не было. Не оставила даже записки. Но он знал, что, скорее всего, они ушли жить на дачу. Нужно было ехать за ними – мириться. Граев любил свою жену. Любил сына.
Мириться оказалось не с кем.
Он снова схватил телефон, потыкал дрожащим пальцем в кнопки.
– Это Граев.
– Слушаю вас, Антон Сергеевич, – вежливо ответил старший лейтенант Свиридов, расследовавший ДТП.
– Пригоров жив, – прохрипел Граев. – Я видел. Я говорил с ним.
– Да, я уже в курсе. Произошла нелепая ошибка. Врачи сами не понимают, как это могло случиться. Осколок перерезал артерию...
– Мне это известно, – нетерпеливо перебил Граев. – Но он жив. Значит, вы знали?
– ...но, очевидно, врач «Скорой помощи» ошибся, констатировав смерть, – сухо закончил Свиридов.
– Бред какой-то! – взорвался Граев. – Его же отправили в морг. Если он не подох сразу, должен был по дороге истечь кровью.
– Значит, он воскрес, – бесстрастно заявил следователь.
– Вы в это верите? – смешавшись, выдавил Граев.
– Конечно, нет. Я верю фактам. Они говорят сами за себя. Пригоров жив.
– Тогда почему вы не арестуете его?
– Антон Сергеевич, дело закрыто за отсутствием виновных.
– Как так? – не понял Граев. – Из-за этого... – он не смог подобрать подходящего определения, – погибла моя жена. Вы же сами...
– Это была лишь предварительная гипотеза. Сейчас у меня другие сведения. Вынужден сообщить, что ваша жена сама во всем виновата. Она пыталась сделать разворот в неположенном месте. Скорее всего, выехала на встречную полосу, но внезапно увидела машину Пригорова и попыталась вернуться на свою полосу. У нее почти получилось, но удара избежать не удалось. Из-за столкновения машина Пригорова потеряла управление, и ее занесло сильно влево, на встречную полосу, где она и влетела в фургон.
– Какая-то галиматья, – пробормотал Граев. – А свидетели?
– Водитель фургона отказался от своих показаний, сделанных в состоянии шока. Сейчас он утверждает, что момент аварии помнит смутно и не может ничего говорить наверняка.
– Но Пригоров был пьян, как свинья! От него же разило за версту.
– Вы там были, Антон Сергеевич? – поинтересовался Свиридов.
– Не был, – огрызнулся Граев. – Зато там были вы. Загляните в свой протокол осмотра места происшествия, если забыли. Могу еще напомнить наш с вами разговор сразу после аварии.
– Так вот, по этому поводу могу сообщить: Пригорова вообще не было за рулем, он сидел на заднем сиденье, поскольку действительно выпил в тот день. Машину же вела Кравцова Светлана Александровна...
– Это та, у которой перелом ключицы? – мрачно уточнил Граев.
– Нет, перелом у второй женщины, Кравцова отделалась только ушибами и сильным испугом.
– Вы хотите сказать, Пригоров убедил эту шлюшку взять всю вину на себя? Что эта девка не была тоже пьяна? Что на встречную полосу их ветром вынесло?
– Я понимаю ваше огорчение, Антон Сергеевич, но еще раз говорю вам: никакой вины ни Кравцовой, ни Пригорова в случившемся нет...
– Сколько вам заплатили за то, чтобы ее не было? – жестко спросил Граев.
– А это уже оскорбление при исполнении, Антон Сергеевич. – Свиридов начал раздражаться. – Занимайтесь лучше своими делами и не пытайтесь давить на следственные органы. У вас сын в тяжелом состоянии, так идите к нему. А мы как-нибудь и без вас разберемся.
– Моего сына может спасти только вмешательство Господа Бога, – бессильно выговорил Граев.
– Так идите в церковь, – подытожил Свиридов. Граев понял, что его послали – хотя и предельно вежливо, и даже по адресу. – До свиданья.
На могиле жены Граев был всего два раза. Второй раз – после безнадежного разговора с лейтенантом Свиридовым, купленным за гроши или, что вероятнее, выполняющим купленную волю начальства.
Памятника еще не было, и фотография на граните не укоряла его живым взглядом единственной, на всю жизнь любимой женщины. Но и без фотографии он чувствовал ее присутствие. Нет, конечно, он не думал, что она витает над ним бесплотной душою. И конечно, не думал, что эта гипотетическая душа может простить его за
Однако она присутствовала именно в этом ощущении тяжкой вины перед ней. Словно они стали неразделимым целым – его ушедшая далеко-далеко жена и это чувство бескрайней вины, тяжесть самого
