жира, груди напоминают две подушки, толстые ручищи-сардельки, две кокетливых косички как бы напоминают о детских годах.
Короче, внешность Надин далека от совершенства, трудно себе представить кавалеров, распевающих ей ночные серенады.
В первые дни моего вселения на купленную жилплощадь, выходила она на кухню растрепанная, в мятом халате, из-под которого выглядывала розовая рубашка ночного пользования.
После, наверно, пригляделась к немолодому мужику, проведала о его холостяцком положении. Выплывала из комнаты едва ли не в бальном платьи с обширным декольте, причесанная и надушенная.
Как спится на новом месте, Павел Игнатьевич, какие сны видите?… Что-то рубашка у вас не свежая, разрешите — постираю… Покажите, пожалуйста, ваш носовой платок… Стыдно появляться в обществе в нечищенных туфлях!
То да се, с каждым днем все больше облизывается и мурлычет. Раньше ходила, по-мужски притоптывая, теперь будто плывет по морским волнам. На подобии хищной щуки, подбирающейся к наивному мальку.
Все ясно — нацелилась бабенка на холостяка, решила пробить в стене, разделяющей наши комнаты, новый дверной проем, создать «семейную квартиру».
Признаться — женат, мол, супруга уехала на побывку к родителям, вот-вот появится? Зачем? Пусть соседка старается, обстирывает, подкармливает, лелеет мечту о супружестве…
Не открывая глаз, я заворочался под простыней. Сколько времени? Не переплюнул ли запланированные «юбилейные» минуты? Валяться, бездельничать — слишком жирно, даже с учетом дня рождения. Нужно подниматься. Но видит Бог, как нелегко сегодня это осуществить!
Приоткрыл левый глаз, поглядел на старенький будильник — подарок все той же Надин. Половина седьмого. Вот-вот в коридоре раздадутся шаркающий шаги деда Пахома, спешащего в туалет. Каждое утро, минута в минуту. Шлеп, шлеп… Ровно через четверть часа после этого — звяканье кастрюль и сковородок оповестит о появлении на кухне бабушки Фени.
Хватит филонить! Праздник есть праздник: умоюсь, побреюсь, побрызгаюсь даренным Надин одеколоном, натяну недавно купленный спортивный костюм. И выпью. За свое сорокалетие, за уже выпущенные и еще не написанные книги, за бывшую жену. За то, чтобы она стала, тьфу, тьфу, настоящей, действующей. Издалека даже ехидное шипение кажется приятной музыкой.
Точно по «расписанию» шаркающие шаги и натужный кашель курильщика разорвал утреннюю тишину. Потом — выдержка и шум воды в унитазе. Следом — позвякивание кухоной утвари.
Меня будто подбросило.
Во— время. В двери поскреблись, вкрадчиво и просительно. В то же время, с настойчивостью человека, знающего себе цену, уверенного в праве беспокоить спящего или дремлющего соседа.
Конечно, Надежда Дмитриевна… Надин. Баба Феня не скребется — выстукивает сухим кулачком мотив песенки о Зайчике. Который в Питере пил водку.
— Входите, не заперто.
Я не ошибся — в раскрытую дверь вплыла, будто парусник в знакомую бухту, разодетаяя, надушенная соседка.
— Павел Игнатьевич, поздравляю вас…
В руках — коробка, перевязанная алой ленточкой. На лице — праздничная, немного смущенная улыбка. Для молодой женщины вторжение утром в спальню холостяка — настоящий подвиг. Интересно, что за подарок в коробке? Наверняка — со значением, с прозрачным намеком. Каким именно — давно известно. Не пора ли произвести капитальный ремонт двух смежных комнат? С пробивкой дверного проема? Не могут же супруги общаться друг с другом через коммунальный коридор?
Я, как положено, поблагодарил за поздравление и подарок, пригласил вечером отметить скорбную дату — сорокалетие. Многословно и приторно. На подобии пригоревшего варенья.
— Спасибо… Только вы не возитесь — освобожусь пораньще — все сделаю…
— Не беспокойтесь. Баба Феня поможет.
Упоминание соседки мигом согнало приветливую улыбку. Две женщины на общей кухне — извечные враги. Наша коммуналка не исключение.
— Не просите старую каргу, не надо!
Обозначив свое отношение к старухе, Надин снова улыбнулась и ушла.
Странно, баба Феня так и не появилась. Что произошло? На нее не похоже. Знает же — юбилей. Ну, дед Пахом понятно — мужик он и есть мужик, а вот его супруженница… Не понятно.
Не взирая на сорокалетие, позавтракав, я уселся за рукопись. Десять страниц в день и ни на одну меньше — от этого не отступал, не позволял себе расслабиться. Подумаешь, праздник! Таким образом можно отмечать каждый Божий день: то первый дождик или первый снег, то дни рождения Президента и членов его команды, то об'явленное начало стабилизации рухнувшей экономики. Причина для бездельника всегда найдется.
Баба Феня появилась только после обеда. Без подарка и непременного подноса с очередным лакомством. В затрапезном халате и стоптанных тапках.
— Поздравляю, Игнатьич, — скорбно поджав сухие губы, прошептала она. Будто не к юбиляру пришла, а на его поминки. — Прости старую — горе у меня, не до целований.
Я поднялся из-за машинки, придвинул стул, усадил старуху. Достал из шкафчика, хранящиеся там специально для таких визитов, конфеты, пачку печенья, поставил на «подпольную» электроплитку чайник.
С Надин можно не церемониться — поймет, а старики обидчивы. Не грех приветить бабку по всем правилам. Тем более, такую добрячку.
— Не надо, Игнатьич, мне сейчас не до угощений.
— Что произошло?
— Верочка пропала…
Внучку соседки я знал и любил. Звонкий ее голосок не давал соседям скучать, незамысловатые песенки невольно вызывали улыбку. Девушка всегда была чем-то занята. То помогала на кухне, то мыла полы в коридоре и в туалете, то, подобрав ноги и положив головку на раскрытую ладонь, часами сидела рядом со мной. С детским любопытством следила за моими пальцами, выстукивающими на клавиатуре пишущей машинке замысловатые «мелодии».
И вот эта птаха пропала!
Говорила баба Феня довольно связно, иногда вытирала слезы и покашливала. Горькие слова застревали в горле, с трудом выбирались на свет Божий. Раздвигая предложения, вставляя между ними недосказанное, домысливая то, чего бабка не видела и не слышала, я нарисовал довольно правдоводобную картину случившегося несчастья. Сказалось умение обрабатывать возникшие сюжеты, начинять их новым содержимым…
2
Для того, чтобы хотя бы немного отвлечь нищенствующее население города от полуголодного существования и подбодрить местных бизнесменов по части уплаты налогов, городская администрация порешила провести конкурс красоты. По примеру Нью-Йорка, Парижа, Лондона, не говоря уже о родимой Москве. Вдруг женская красота утихомирит страсти, пристыдит бешено растущие цены?
Главный приз конкурса — городское признание, присвоение высокого звания мисс Дремов. Конечно, звучит не столь потрясающе, как мисс Америка или мисс Москва, но поскольку имя городу дали не большевики-коммунисты, его не изменить на более благозвучное. Дополнительно мэр презентовал денежную премию размером в десять килограммов ветчино-рубленной колбасы.
Необходимые средства для проведения конкурса охотно предоставили местные бизнесмены. Они, не менее отцов города, были обеспокоены нарастанием недовольства, угрожающего повторением семнадцатого года. Лучше поделиться малым, нежели потерять все — эта пословица не утратила своей актуальности и при пещерном капитализме.
Аграфена Николаевна отсидела в зале бывшего Дома политпросвещения всю неделю — болела за Верочку. Болела — не то слово: страдала, умирала и воскресала. Заброшена квартира, голодает дед Пахом, скучают продавщицы на рынке. Главное — Верочка.
Соперниц у внучки, как упрямо считала старуху, не было. Ни одна из девушек даже не приближалась к
