Прожитые вместе пять лет, без скандалов и семейных разборок, не вытравить. Если даже супруги расстались, раз'ехались в разные стороны.
Но паскудная память тут же нарисовала картинку последнего общения с Виталием. Суженные пьяные глаза, брызги слюны изо рта, бросаемые мне в лицо черные матюги, мелькание крепких кулаков.
Ну, нет, дорога в рай наглухо перекрыта!
— Пока не думал над этим, — уклончиво вымолвил я, зная, что наш разговор будет во всех подробностях передан Маше. В соответствующей интерпретации. Лучше не растравлять ее рану фальшивой надеждой. — Время покажет… Работаешь? — снова ударил я в одно и тоже место.
В ответ — артистическая гримаса. На этот раз низко склоненная голова гордо вздернута.
— Пусть быдло работает — у него две извилины в башке. Меньше чем за два лимона баксов зад от стула не оторву.
— Ну, ну, — покачал я головой. Понимал — переубеждать бездельника все равно, что пытаться кулаком вбить в стену гвоздь. — Значит, на материнском иждивении?
— Значит, — передразнил меня пасынок со зловещей улыбкой. Дескать, поговори еще — получишь. — А вы пишете?
— Пишу.
— И много монет загребаете?
— На жизнь хватает. Когда не хватит, пойду вагоны разгружать, тротуары мести — тунеядцем не буду.
Все же не выдержал — высказался. Не полностью, конечно, кое-что приберег для следующей встречи. Ежели пасынка снова не упекут за решетку. Странно, но Виталий воспринял небольшой воспитательный монолог довольно спокойно. Поднялся со стула, походил по комнате. Остановился возле книжных полок, прощелся пальцами по корешкам. Будто пересчитал.
Я настолько изучил пасынка — заранее знал, что он скажет через несколько минут. Досконально, до тонкостей. Поэтому следующая фраза не оказалась неожиданной. Даже с учетом подавленной обиды.
— Павел Евгеньевич, у меня — просьба…
Сейчас последует фраза о временных финансовых трудностях, завершится она трагической просьбой ссудить небольшую сумму. В основном, для приобретении лекарств для больной матери. Или — теплой обуви на зиму. Опять же не для него — ему, дескать, ничего не нужно…
Почти угадал. Но просьба прозвучала настолько истерично, что я невольно вздрогнул.
— Меня убьют!… Понимаете, убьют!… Они ожидают возле вашего под'езда… Не вынесу пятьсот баксов — кранты… Мама не переживет моей гибели!… Ну, что для вас полкуска баксов! Заработаю, украду — верну!
— Успокойся, — подал я парню стакан с водой. Он впился в его край губами, зубы задребезжали по стеклу. — Об'ясни толком, кто тебя ожидает и почему ты должен платить этим людям?
— Это неважно, главное — откупиться… Павел Игнатьевич, если вы меня не спасете — всю жизнь будете каяться. Совесть замучает… Взял бы у мамы — она восемь месяцев не получает зарплаты… Один выход — вы… Прошу…
Врет, конечно, играет заранее отрепетированную роль. Но передо мной сейчас — не негодяй и пропойца, а родной сын моей жены. Пусть жены бывшей, но сколько мы прожили вместе! И надо честно признаться — счастливо прожили. Не считая последних двух лет, после выхода Витальки из очередного заключения.
В конце концов, не мы — для денег, а деньги — для нас. Мерзавец прав: случись с ним беда, совесть меня замучает. Вдруг он не лжет, его, действительно, подстерегают бандиты? Неважно за что, проигрался в карты, сдал кого-нибудь ментам. Ведь не полный же он подлец, чтобы так мерзко играть на душевных струнах по сути постороннего человека?
Несмотря на самую настоящую ненависть, которую я испытывал к виновнику развала семьи, обиду за незаслуженные оскорбления, я был уверен: какие-то гены доброты и совести он все же унаследовал от матери.
Знал ведь, знал, что деньги предназначены либо на пропой, либо на проституток, что меня просто шантажируют, но отказать сыну Машеньки был не в силах.
Молча поднялся, запустил руку за книги, достал старый бумажник.
— Держи.
— Не думайте — я верну… через неделю верну… или через месяц, — забормотал Виталий, засовывая сотенные купюры в карман джинсов. — Мне должны отдать…
Я промолчал. Пасынок славится удивительной забывчивостью. Трудно сосчитать сколько раз он «занимал» у меня деньги и сколько раз забывал их отдать. Вначале я напоминал — жили мы с Машенькой трудно, каждый рубль высчитывали. Потом понял — бесполезно. Виталий попросту забывает о своих долгах, считает, что все окружающие — родные, знакомые, приятели — обязаны содержать его. Ибо все они — быдло, предназначенные кормить и холить барина.
Я ожидал, что получив деньги Виталий уйдет. А он не ушел, мало того, об'явил о мучающей его жажде: не прочь попить чайку. Если, конечно, у непьющего отчима нет более крепкого напитка. С учетом юбилейного праздника.
Естественно, я умолчал о припрятанной бутылке мартини. Узнает — не уйдет до тех пор, пока ее не вылакает. Мне показалось странным неожиданное желание пасынка почаевничать. Да еще с кем? С падлой, вонючим собачьим дерьмом, грязным фрайером.
Я припомнил все мерзкие «звания», которыми наградил меня Виталий. Не для того, чтобы докрасна раскалиться праведным гневом. Оправдать себя в собственных глазах. Пришел сын жены поздравить с юбилеем, по всем писанным и неписанным законам гостеприимства виновник торжества должен выставить соответствующее угощение. В данном случае — хотя бы бутерброды.
Заставив себя успокоиться, я поставил на плитку чайник, достал из шкафчика печенье, булочки, конфеты. Будто принимал не мужика — дамочку. Ту же Надин.
— Не надоела вам холостая жизнь?
Виталий упрямо гнул свою линию. Видимо, выполнял маменькино поручение. Я отмалчивался. Мои отношения с бывщей женой касается только нас, даже ее сын не должен иметь к ним доступа.
— Я уже сказал: пока не надоела.
Двухминутное молчание. Стук ложечек в чашках. Обмен непонимающими взглядами. Полный дискомфорт.
— Когда я вошел в квартиру, меня встретила бабуся. С трудом ходит — шатается, из глаз — слезы. Какая беда приключилась? — с явно фальшивым участием неожиданно спросил пасынок. — Можете мне не верить, но я жалею стариков — несчастные они люди…
Тема «больной матери» успешно отработана: деньги на выпивку и закус — в кармане. Включена запись о несчастных стариках, которым он искренне сочувствует.
Удивительная жалостливость! Удивительная потому, что однажды я был свидетелем послеалкогольного скандала, когда Виталий тряс за грудки престарелого соседа, вся вина которого заключалась в том, что тот зацепил ногой коврик возле двери Машенькиной квартиры.
Но не напоминать же стервецу все его грехи? О которых он сразу же забывает. Как и о долгах. Пришлось посвятить «гостя» в несчастье, случившееся с внучкой бабы Фени. Без особых подробностей, не упоминая о своем согласии помочь соседке в розыске Верочки.
— И удалось что-то нащупать?
Я пожал плечами. Откуда мне знать? Сочувствую, конечно, все же соседи, но дальше этого — ни шагу. Маневр не получился, пасынок знал меня лучше, чем я его.
— Вы, естественно, предложили свои услуги? В роли этакого частного детектива. К тому же — бесплатно… Удивляюсь, Павел Игнатьевич, вашей наивности. Лезете в болото, которое легко вас может проглотить, и еще чирикаете. Благо бы за пару кусков баксов, а то ведь на общественных началах. Стыдно и обидно. Мы с мамой каждый рублик отсчитываем, а вы…
Я не стал ни подтверждать предположение парня, ни отвергать его. Пусть думает, как хочет. В соответствии с нормами поведения, утвердившимися в его окружении.
— Баба Феня написала заявление в милицию…
