«бананом» — оставайся, мол, не обращай внимания на старого хрыча.
Разговор шел о каких-то квотах, таможенных поборах, грабительских налогах. Седой посетитель наседал, хозяин кабинета — в глухой защите.
Иногда Молвин оборачивался к секретарше.
— Это не записывай…
Иногда поднимал вровень с подбородком указательный палец — сигнал быть максимально внимательной, не пропустить ни одного слова. Но чаще — пропусти, не фиксируй, опасно.
— Там, — седоголовый показал пальцем себе за спину, — особенно интересуются нашей военной техникой. В частности, танками. Слышал, в российской армии явный переизбыток, после сокращения станут сдавать в металлолом. А на этих танках можно прилично заработать. Не одному же Росвооружению хапать?
— Опасно, — мямлил помощник советника, разглядывая ухоженные ногти. — Засекут — лишишься и должности, и, возможно, — свободы… И потом — привык быть патриотом, не продавать Родину.
Седоволосый презрительно что-то промычал, будто выругался. В адрес патриотов-дурней и усеченной до предела, так называемой, «Родины». Похоже, его бесит сверхнаивность помощника советника Президента, выводят из себя урапатриотические высказывания.
— Кто засечет? ФСБ? Безопасники у меня вон где сидят, — посетитель приподнялся и ткнул пальцем в сидение, потом так же резко уселся. Будто продемонстрировал, во что превратятся люди, осмелившиеся залезть в дела выгодного бизнеса. — А если и засекут — что? Мигом заткнем болтливые пасти парочкой миллионов. Естественно, баксов. Не обеднеем.
— И все же…
— Мы готовы оплатить твои услуги, — понизил голос бизнесмен. — Как всегда, в твердой валюте… Надеюсь, стенографистка пропустит эту часть нашего разговора?
Егор Артемович разрешающе кивнул — пропусти. Но пальцем показал — записывай. И поподробней.
— От тебя требуется такая малость, что даже неудобно говорить. Подготовить за подписью советника справку Президенту и, соответственно, его распоряжение министру обороны. Не возражаю или на ваше усмотрение — не знаю, как принято в твоем ведомстве. И за такие плевые бумажки…
— Взяток не беру. Не обучен. Шиковать — не тот возраст, а для нормальной жизни хватает зарплаты, — громко продекламировал Молвин, скосив на секретаршу вопросительный взгляд: успела зафиксировать патриотичское высказывание или повторить?
Людмиле показалось — седоголовый поднимется и врежет боссу по морде. Покраснел, в с'узившихся глазах замерцали искры.
Удержался, не врезал.
— Мы еще возвратимся к сегодняшнему разговору, — туманно пообещал он. — Пока советую воздержаться от подготовки известного тебе документа. Хотя бы до следующей нашей встречи.
После того, как посетитель покинул кабинет, Молвин подошел к девушке, собрал разбросанные листы с записями, аккуратно сложил, постучал по столу, закрепил скрепкой. Положил стопку в сейф, запер.
Заодно, вроде бы ненароком, прижал тугую девичью грудь. Словно отметил на ней точку, на которую в недалеком будущем собирался опереться. Секретарша не отшатнулась и не покраснела — поощрительно улыбнулась. К чему откладывать то, что все равно должно свершиться…
Иногда Новожиловой было по настоящему страшно. Она, будто хрупкий сосуд, заполнялась до отказа опасными секретами, они сжимались в ней под давлением, угрожая взорваться и разнести секретаршу. Почему недоверчивый и подозрительный босс терпит ее присутствие даже при явном получении взяток? Уж не потому ли, что при необходимости может ликвидировать слишком много знающую помощницу?
Однажды, Мила не выдержала и прямо спросила.
— Простите, Егор Артемович, за наивный вопрос… Почему вы мне так доверяете?
Молвин смерил девчонку насмешливым взглядом.
— А что ты можешь сделать? Пойдешь жаловаться в ту же милицию? Или — в службу безопасности? Ради Бога, иди. И там, и там меня отлично знают и не поверят ни одному твоему слову. Представишь стенографические записи? А где подтверждение того, что они — истинные? Возможно, ты смонтировала их для того, чтобы отомстить своему начальнику. Предположим, за сексуальные приставания… Не зря я не выношу магнитофончиков — там легко вычисляются партнеры, ведущие опасные беседы…
Действительно, Молвин прав — силовые министерства, исполнительная и законодательная власти повязаны в один клубок, затронь одного — загремят все. Вот и держатся друг за друга, подпирают накачанными плечами.
— К тому же, предашь — ликвидируют. Не я, конечно, не выношу пыток и крови… Не пугайся, милая, твоя безопасность — в твоих руках. Помалкивай — вся обязаннность. Не считая постельных утех.
И провел дрожащей ладонью по девичьему бедру.
Хитрый, осторожный политик, привыкший трижды промерить глубину реки прежде чем в нее прыгнуть, Егор Артемович испытывал необ'яснимое чувство доверия к пухленькой секретарше. Неизвестно, от чего оно шло: от сердца или от головы, но ему казалось абсурдной сама мысль о возможном предательстве. Иногда он подумывал — бросить осточертевшую семью и нудную работу, взять Людмилу и сбежать с ней за рубеж. Денег, слава Богу, предостаточно и в швйцарском и лондонском банках, до конца жизни хватит. Молоденькая секретарша своей заботой и своими ласками сделает то, над чем безуспешно бьются ученые — продлит молодость хозяину, сделает его долгожителем.
Но не только в неминуемом сексе таится исток необычайного доверия.
Ни один человек не способен замкнуться в самом себе, ему, как воздух, необходима поддержка со стороны другого человека, обычное сочувствие либо простое понимание. Тем более, в сложных хитросплетениях современной политики, когда приходится продумывать каждый шаг, оценивать выгоды и просчеты любого своего поступка.
Как же обойтись без этакого «судьи», если даже он, этот судья, далеко не профессионал? Друзей Молвин не имел, жена, по его мнению, — безмозглая курица, предназначенная для воспроизводства потомства и ведения домашнего хозяйства.
А тут — умненькая, всепонимающая девчонка, к тому же — симпатичная и обольстительная.
— Кстати, о приставаниях, — потер нос Егор Артемович. — Завтра вылетаешь со мной в Сибирь. Собери вещицы, то да се, — неопределенно покрутил он пальцем. — Рано утром за тобой пришлю машину…
Каждый вечер Людмила «отчитывалась» перед придирчивым и добрым «преподавателем» — матерью. Самым подробным образом рассказывала о посетителях босса, о его реакции на их обещания либо предложения, поражалась долготерпению и выдержке Молвина, его удивительной способности мгновенно анализировать и сопоставлять.
— Боюсь за тебя, девочка, — твердила мать. — Как бы они с тобой не расправились, эти нелюди. Пока нужна — не тронут, а вот минует необходимость в аккуратной и послушной секретарше…
— Что ты говоришь, мамочка! — смеялась дочка. — Никогда не минует. Уж я постараюсь.
Людмила и сама сознавала шаткость своего положения на рядовой, если вдуматься, работе, но выхода не находила. Уволиться? А на что жить, на мамину пенсию? Смешно даже подумать. Единственно, что остается — молчать, кроме всепонимающей мамы, никому ни слова. И подчиняться, не лезть на рожон, не прекословить своему занудливому «хояину». Не говоря уже о пожилом советнике.
До утра девушка так и не уснула. Если бы существовала малейшая возможность отыскать другую работу, пусть с более низкой оплатой, с удовольствием бы уволилась. Совместная с Молвиным поездка по сибирским городам ничего хорошего не принесет. Не зря Егор Артемович обмолвился о «приставаниях».
Утром, сумрачная, не выспавшись, Людмила небрежно затолкала в сумку комплект сменного белья, джинсы с кофточкой, туалетные принадлежности, села возле окна и стала высматривать обещанную машину.
Ровно в семь черная «волга» остановилась рядом с под'ездом, водитель вышел и принялся прогуливаться по тротуару, то и дело поглядыая на часы.
Пора ехать…
4
Прибывших посланцев Москвы разместили в приличной гостинице, каждому предоставили по
