Бесовой всегда дичи невпроворот, белки на мушки садятся, кабаны по осени жируют.
Добято ограничился равнодушной гримасой. Сейчас его интересовало совсем другое.
— Не повезло с охотой. Я ведь не профессионал — обычный любитель. Привык чаще «охотиться» в московских магазинах и на рынках… Интересно, как воспринял Виноградов появление ротного в такой одежонке?
— Вот вы о чем! — в очередной раз рассмеялся врио ротный. — Ну, нет, появился я перед председателем комиссии в полной форме, со всеми регалиями… Денис! Тащи сюда чемодан! — невзрачный солдатик выбрался из кузова, пыхтя, вытащил потертый чемодан. — Каюсь, решил на обратном пути поохотиться, отвести душу. Благо подвернулся Борька со своей колымагой…
— Кому, ядрена вошь, колымага, кому — наилучшая в тайге машина, — водитель обиженно похлопал по приборной доске. — Где хошь пролезет, не то, что разные «зилки» да хваленные иномарки, кляп им в выхлопную трубу!
Не отвечая, Зимин торопливо переодевался.
— Раздумали охотиться? — насмешливо спросил сыщик.
— Раздумал, — согласился ротный. — Душа болит — вдруг на стройке что приключится. Полковник не просто стружку снимет — взашей выгонит из армии… А у меня, между прочим, выслуги кот наплакал.
Возникшие подозрения, вроде, сняты, размышлял Добято, забираясь в кузов, где уже устроился прапорщик. И все же полученные об»яснения — хлипкие, легко придумываемые и так же легко опровергаемые. Исключать молодого офицера из списка подозреваемых пока не стоит…
— Что же ты, Дениска, в прислужника превратился, а? — настырно ковырялся прапорщик в тщедушном солдатике. — Не стыдно?
— Так армия, товарищ прапорщик, прикажут — выполняй… Я б с нашим удовольствием — в бригаду, не берут. Говорят, больно хлипкий, на стройке — никакого толку…
Говорит, а сам шмыгает заложенным носом, вытирает его грязной тряпицей. Натужно кашляет.
— Да ты, к тому ж еще, и простужен? — неожиданно заинтересовался солдатиком Добято. — Почему не лечишься? Ну, до отрядного врача далеко ехать — понятно, а ведь до знахарки от штаба роты — рукой подать.
Дело не в рекламе медицинских способностей Александры. Сашеньки… Почему-то Тарасику приятно упоминать ласковое имя подруги. И мысленно, и вслух. Господи, неужели сексуальные упражнения в боковушке так на него подействовали? Впору соловьем разливаться, испанские серенады исполнять!
Денис обреченно вздохнул.
— Спасибо за добрый совет… Завтра же попрошусь в увольнение. Упаду в ноги «травяной колдуньи»… Сил больше нет терпеть… Наш старшина у неё лечится и нахваливает.
— Козелков? — снова насторожился Добято. Вообще-то лечение старшины роты у таежной красавицы для него не новость, и все же… — Часто он навещает знахарку?
— Откуда мне знать? — пошмыгал заложенным носом вечный дневальный. — Ребята говорят — каждые два дня наведывается…
— По ночам — тоже? — спросил сыщик, мысленно обложив сам себя матерками. Слишком двухсмысленно прозвучал поспешный вопрос.
— Не знаю… Вроде старшина по ночам спит у себя в каптерке…
Говорить в двигающейся машине трудно и опасно — недолго прикусить язык. Поэтому до самого Голубого распадка попутчики молчали. Думали каждый о своем.
Добято снова и снова анализировал увеличивающийся с каждым днем и часом «банк данных». Толкунов мечтал о возвращении на покинутую им должность врио начальника тыла отряда — более спокойную и, что таить грех, выгодную. Денис тоже мечтал, но о дембиле. Ему изрядно надоело быть посыльным и ординарцем, прислужником и охранником, хотелось поскорей возвратиться в ухоженную московскую квартиру под крылышко заботливой матери.
«Газель» притормозил возле казармы-штаба. Зимин в сопровождении посыльного с чемоданом поспешно отправился в свой кабинет. Наверняка, звонить на стройку. «Охотники» выбрались из кузова. Добято остановился в нерешительности: самому идти искать помощника лесника или отправить на поиски прапорщика?
Водитель не торопился в родную заимку, постукивал ладонью по баранке, многозначительно глядел на пассажиров. Ожидал платы за проезд. С офицера не сдерешь, совесть не позволит, а вот с московского гостя и прапорщика — сам Бог велел.
Добято усмехнулся про себя жадности парня, на ходу доставая оттощавший бумажник, подошел к машине.
— Примите нашу благодарность, Борис… Уж не знаю отчества — извините.
— Какое ещё отчество? — глуповато вытаращил глаза водитель. — Вот, язви тя в корень, дела пошли — об отчестве спрашивают. А я и фамилию позабыл — Борька да Борька! Вспоминаю только, когда по пьяной лавочке попадаю в кутузку, да и то не сам — менты, вдоль их да поперек, через вентилятор в выхлопную трубу!
Стоящий на пороге штаба Ахметин с интересом выслушал матерный монолог и восхищенно затряс давно не чесанной головой. Вот, дескать, дает водило — позавидуешь!
— Хочу спросить, — подавая две десятки, «нерешительно» промолвил Тарасик. — Когда возите почту, никто не останавливает?
Вопрос — на дурачка! Если Борька — грандовская шестерка, ни за что не признается. Добято рассчитывал на легкую гримасу на лице водителя, подрагивание век, отведенный в сторону взгляд. Короче — на внешние проявления, подтверждающие замысловатую версию.
— А как же, останавливают! — без тени смущения признался Борька. — То подкинуть поклажу, то подвести. Ведь машина все одно работает, чего не услужить… собственному карману, хрен ему в дупло?
Интуиция сыщика помалкивала. И все же он хотел было продолжить легкий разговор, подойти с другого конца, но не получилось. Из ворот заимки выбежал плотный мужик. На бегу заорал в полную силу.
— Борька, в жопу тебя, в душу, в мать! Быстро рули к дому лесника! Беда!
— Что приключилось? — не трогаясь с места и не сводя вопрошающего взгляда с Добято, спокойно отреагировал водитель. — Понос у шефа? Или штаны загорелись?
Мужик подбежал к машине.
— Чудака придавила лесина… На Волчьем Логове… Всего переломало — глядеть страшно…
Добято уже свыкся к появлению все новых и новых жертв кровавого маньяка. Сейчас его интересовала реакция окружающих.
Толкунов стоял в привычной для него классической позе пациента психушки: покачивался на ватных ногах, рот широко распахнут, правая рука безуспешно разыскивает под охотничьей одежкой и толстым слоем жира растревоженное сердце. Обычная трусость.
В окне кабинета появилось бледное лицо Зимина. А он-то почему разволновался? Погибший помлесника — из чужой епархии, за которую исполняющий обязанности командира роты не отвечает.
Спокойней всех вел себя водитель «газели».
— Ваську? А чего он забрался на чужую территорию? Кажись, его участок — вокруг Бесовой.
— Как спросишь, когда он — без памяти… Сейчас наш фершал колет Чудака тупой иглой. Да какой толк с фершала — хирург нужен. Вот ты и повезешь парня в Медвежью Падь — туды вызвали вертолет…
— Твоему вертолету, кол ему в печенку, слабо сесть у нас…
— Просили… Летун, мать-перемать, ответил — горючки не хватит. Торопись, зараза!
Продолжение прерывистой беседы двух матерщиников для сыщика осталось тайной. Встретивший их мужик резво вскочил на подножку машины, «газель» злобно фыркнула и рванула в сторону заимки.
Кажется, Гранд оборвал единственный, ведущий к нему, след. Если не считать болтливого возницы и сожительницы прапорщика. Сашенька — не в счет, судя по изучению следов, её можно вычеркивать. Толстым фламастером.
Даже для кровавого маньяка три трупа за короткий промежуток времени — многовато. И все три повисли тяжким грузом на совести московского сыщика. Пора, до чего же пора разорвать этот конвейер убийств.
Остается один вариант — опасный, нежелательный, все в сыщике восставало против его применения —
