жизни приходит раскаяние, желание чем-то искупить противные Богу поступки. Вот я и решил… Оленька, будь добра, исповедуйся перед внуком моего фронтового товарища. И никаких запретных тем, слышишь, никаких! Чтобы не смущать вас, я поеду в спаленку, почитаю, отдохну, — как-то жалко улыбнулся. — Устал — возраст сказывается.
Оставшись с Романовым наедине, Ольга обреченно вздохнула. Наверно, раскрываться перед незнакомым мужиком ей не хотелось, но и не выполнять просьбу-приказания Сидякина либо опасно, либо невежливо.
— Что вас интересует?
— Все, — коротко ответил Роман, извлекая из внутреннего кармана пиджака новый блокнот. — И желательно поподробней.
— А записывать зачем?
— Память ослабела, вот и приходится.
Внучка вечного комбата говорила медленно, разделяя фразы короткими паузами…
Глава 26
«… я с детства любила и уважала отца. К матери относилась прохладно. Рыхлая, ко всему равнодушная женщина — не пример для подражания. Неожидано отец резко изменился… Весть о моем замужестве родители встретили равнодушно…».
Из исповеди Видовой.
Когда Ольга перешла в седьмой класс, произошла трагедия. Во время схватки с преступниками отец получил серьезное ранение — пуля прошла рядом с сердцем.
— Нечто подобное я ожидала, — спокойно проговорила Наталья, когда вместе с дочерью дежурила у закрытой двери реанимации. — Говорила же ему — иди работать юристконсультом, адвокатом, ведущим гражданские дела, преподавателем. Короче, подальше от преступного мира. Так нет, потащила его нелегкая в самое пекло
Девочка молчала. Она не была согласна с матерью, но спорить с ней — зряшный труд. Наталья при всей своей рыхлости на редкость упряма. К тому же, площадка перед реанимацией, где сейчас мучается отец — не самое подходящее место для споров.
После выписки лейтенант Видов уехал из госпиталя, не заезжая домой, в подмосковный санаторий. Долечиваться. В один из теплых осенних дней жена и дочь навестили его.
Увидела Ольга совсем другого человека — опустившегося, рыхлого, нервного, с испуганными глазами. Он вздрагивал при появлении рядом с ним другого отдыхающего, шарахался от неожиданно подощедшей медсестры.
Ну, ладно, набрякшие под глазами мешки, землистый цвет лица, подрагивание пальцев рук — понятно и объяснимо. Серьезное ранение, сложная операция, нелегкий послеоперационный период — все это не могло не сказаться на психику. А вот непонятный страх…
Сразу же после возвращения из отпуска сыщик подал рапорт с просьбой об увольнении. По болезни.
— Ну, ежели по болезни, — понимающе поглядев на помощника, пробурчал Кашлов. — Кажется, я малость ошибся — слаб ты, Карпуша, в коленках. Ладушки, полны кадушки, — невесело пошутил он. — Наверно, уголовка тебе не по зубам.
Карп испуганно переступил с ноги на ногу. Казалось бы, чего ему бояться в уголовном розыске, а он откровенно трусил. И не мог скрыть этого.
Кашлов несколько минут не сводил взгляда с лейтенанта. Наверно, ожидал, что тот передумает, заберет свой рапорт.
— Может быть, перевести тебя из оперативников в аналитики?
— Спасибо… Не надо…
— Понятно, — разочаровано промолвил капитан. — Вот тебе и ладушки, полны кадушки!
Под рапортом полявилась витиеватая, с добрым десятком черточек и загогулин, согласовательная подпись. Карп взял бумагу и направился к выходу из кабинета, но Кашлов неожиданно остановил его.
— Кстати, ты помнишь, как шмонали подвальное общежитие нищих?
— Какое «общежитие»? — равнодушно спросил Видов. Сейчас его не интересовали прежние уголовные дела, он старался забыть о них. — Не помню.
— Ну, даешь, бывший лейтенант! Тогда повязали Желтка и Хмыря. Потом вышли на Доходягу. Состоялся у меня с ним душещипательный разговор… Вспомнил?
— Да.
— Так вот, этого самого Доходягу еще раньше отпустили с зоны с последней стадией туберкулеза. Умирать. Живуч оказался зек, снова взялся за старое. Попался на грабеже, осудили. Вчера был суд. Такие вот делишки, ладушки, полны кадушки, — снова выдал капитан дурацкое присловье.
— Да?
Конечно, Ольга не знала о рапорте и разговоре, состоявшимся у отца с Кашловым. Но догадывалась. По тоскливым взглядам, исчезнувшей с письменного стола фотокарточки бравого лейтенанта милиции, по безвольно сгорбившейся отцовской спине.
После увольнения Видов устроился в юридическую консультацию. Потом перешел на один из заводов юристконсультом. Дома требовал плотно закрывать окна, перед сном проверял на входной двери замки, даже поставил еще один
— заграничный. В автобусе и метро старался стоять в стороне от остальных пассажиров, подозрительно оглядывал их руки и карманы.
Да и внешне он все больше и больше менялся. Куда девалась стройная подтянутая фигура, высоко поднятая голова, развернутые плечи? Появился животик, вместо накачанных постояными тренировками бицепсов — вялые мешки. Регулярно через день он посещал поликлинику, обходил все кабинеты, начиная от неврапатолога и кончая терапевтом.
Со временем Ольга смирилась с отцовским несчастьем. Все равно ничем помочь она не могла — просьбы и увещевания отлетали от недавнего сыщика. Ответ один: все нормально, дочка, все — как и должно быть.
После получения аттестата зрелости Ольга пошла работать на оборонное предприятие. Мать сидела дома, зарплаты отца с трудом хватало на пропитание, поэтому ни о каком продолжении учебы и речи не может быть.
И все же упрямая девушка решила добиться своего — получить профессию инженера-электронщика в вечернем институте при НИИ. Вместо отдыха и прогулок, приходилось до полуночи сидеть над книгами, конспектами и чертежами. Глуша усталость крепким кофе, она мысленно твердила: все равно добьюсь своего, все равно добьюсь!
Похоже, в Ольге работали гены деда-фронтовика, волевого, дерзкого, трудолюбивого капитана Видова, вечного комбата.
Неожиданно девушка познакомилась с инженером из соседнего отделения.
Возможно, она не обратила бы на него внимания. Ничего особенного — носатый, низкого роста, чернявый парень, таких в институте — пруд пруди. Но однажды Валуян увидел на торжественном собрании изящную девушку с копной белокурых волос и влюбился с первого взгляда.
Влюбился — мягко сказано. Для темпераментного южанина многодневные ухаживания, букетики цветов, сентиментальные признания — младенческое занятие, недостойное для настоящего горского мужчины.
— Послушайте, девушка, меня звать Абрек. А вас как?
— Ольга, — растерявшись ответила Видова.
— Вот мы и познакомились, — удовлетворенно прокомментировал армянин и, будто невзначай, прикрыл широкой ладонью узкую девичью руку. — Вы — из соседнего отделения, да? Можете не отвечать — все равно узнаю. Зачем слушать всю эту болтовню, — перенебрежительно пахнул он рукой в сторону трибуны, с которой вот уже добрый час вещал секретарь парткома. — Лучше пойдем погуляем, подышим свежим воздухом. Конечно, московский воздух — не кавказский, у нас — будто духами обрызган, цветами осыпан.
Отец, когда служил в уголовке, не раз твердил об опасностях, подстерегающих девушку. Обходя слишком откровенные понятия, заменяя их прозрачными намеками, он все же добился своего — Ольга
