придется законной супруге известного врача бегать по квартирам богатых пациентов, выносить утки из-под немощных паралитиков.
Подумала с необычной для нее веселостью и… отказалась.
— Люди засмеют двух старичков-молодоженов. Спасибо за добрые слова, но к повторному замужеству я еще не готова…
— Еще не готовы? Значит, я могу надеяться?
Медсестра ответила ясным взглядом и задумчивой улыбкой. Хирург понял — желанного согласия он не дождется, ибо женщина все еще любит погибшего на фронте мужа.
После хирурга предложения посыпались один за другим. Будто он открыл кран и забыл его завернуть. Долго добивался положительного ответа заместитель главврача больницы. Не достигнув желаемого, махнул рукой и женился на женщине, которую прооперировал. Долго и нудно признавался в любви райкомовский работник, лежащий в отдельной палате. Обещал развестись с женой и уехать с Клавдией в другой город. Желательно подальше от столицы.
Одних воздыхателей медсестра по матерински успокаивала, увещевала, другим, более настырным и дерзким, отвечала прямо и даже грубо. Она просто не представляла себе, как будет жить с посторонним мужчиной, ухаживать за ним, ложиться в одну постель. Все это казалось настолько противоестественным, что нередко Клавдия недоуменно морщилась и вздыхала.
Время шло, забрасывая в прическу седые волоски, проводя по лицу морщинки. Однажды, в метро пятилетняя девчушка с огромным красным бантом на голове назвала Клавдию бабушкой… Услышь Семенка — то-то смеху бы было!
Жили Видовы втроем — мать, сын и его жена Наталья — в скромной двухкомнатной квартире, которую Моссовет выделил для ветерана войны. Клавдия спала в проходной комнате, сын с невесткой — в задней, более богато обставленной и уютной. Конечно, можно было настоять на своем праве выбирать себе спальню, но она привыкла все лучшее отдавать сыну.
В этот погожий майский день, как и во все предыдущие, бывшая военфельдшер собиралась отпраздновать Победу. Как поется в известной песне, со слезами на глазах. Из шкафа появилась фронтовая, выцветшая гимнастерка с множеством, начищенных до блеска, орденов и медалей; защитного цвета удлиненная юбка; хромовые сапожки.
Оделась Клавдия в армейскую форму, посетовала про себя — слишком тесна для располневшей с годами хозяйки. Тогда, на фронте — тонкая былинка, сейчас — заматеревшее дерево. Подошла к стоящему на серванте портрету мужа, чистой тряпочкой обмахнула, поправила цветы. Долго стояла, всматриваясь в дорогие черты.
— Мама, ты к Большому, да?
— Да, сынок. Повидаюсь с однополчанами, вспомним военнные годы, попоем наши тогдашние песни…
— Погляди, Наташка, какая у нас красивая мать!
Наталья не особенно умилилась боевому виду свекрови, она, похоже, ревновала мужа, терпеть не могла любовного сюсюканья, если оно — не по ее адресу.
— Действительно, красива, — с деланным равнодушием произнесла она и добавила, как уколола. — В соответствии с возрастом…
Клавдия не обратила внимание на болезненный для любой женщины укол, она была целиком во власти предстоящего свидания с однополчанами. Самые близкие люди, но не только потому, что вместе воевали — они связывают ее с безвременно погибшим мужем.
Тогда батальонного военфельдшера тоже вызывали в контрразведку, допрашивали, уговаривали. Кто во время бомбежки колонны был рядом с капитаном Видовым? С кем из сослуживцев у него были натянутые отношения? Кто мог пустить автоматную очередь в комбата?
Она с внешним равнодушием отвечала на вопросы следователя. Не думая о содержании своих ответов — внутри все замерзло, окостенело. Говорила, будто вновь переживала тот страшный день.
В конце концов, следователь отстал. Не потому, что пожалел потрясенную утратой женщину, просто понял — ничего ценного от нее не добьется…
Минуло больше, чем четверть века, а Клавдия мучительно ищет ответ на главный вопрос: кто и за что убил ее мужа? Мысленно анализирует тогдашнюю обстановку, снова и снова мысленно вглядывается в лица офицеров и солдат.
Кто ненавидел вечного комбата, кому тот мешал? Старший лейтенант Романов? Он лежал, втиснувшись в покрытую цветами землю рядом с Семеном. Повести стволом автомата чуть в сторону — ничего не стоит, никто не заметит…
Старшина Сидяков? Лежал в полусотне метрах от Видова на спине, огрызаясь от наседающих мессеров короткими очередями. Где гарантия, что одна из очередей не попала в Семенку?…
Сержант Баранов? Комбат не любил слищком уж самостоятельного помкомвзвода, всегда, при удобном случае, старался поставить его на место…
Пулеметчик Федоров? Видов постояно насмехался над неповоротливым усачем, но любил его за безоглядную смелость…
Клавдия будто опрашивала свидетелей, каждый из которых мог превратиться в подозреваемого.
Главное — узнать кто!
Возможно зря она так терзается — не дожидаясь людского возмездия, убийца уже подвергся Божьему наказанию? Неужели ей придется плюнуть на памятник усопшего?…
В сквере — не протолкаться. Обнимаются, вспоминают войну, поют под гармонь, бродят по аллейкам в поисках с в о и х. Кто в армейской форме, кто — в гражданском, с завесой орденов и медалей, одни либо в сопровождении детей и внучат.
В самом центре сквера старик с высоко поднятым шестом с прибитой табличкой, на которой — название части. Недоуменно оглядывается, будто удивляется отсутствию однополчан. Вдруг ушли из жизни или переехали на жительство за Полярный Круг, откуда по нынешним ценам на авиатранспорт не так просто выбраться.
— Вася! Васенька!
Старик оглянулся, радостная улыбка осветила его морщинистое лицо.
— Клавка! Все же пришла? Значит, жива и невредима! Сейчас должен подкатить Трофимов — вчера звонил, обещал приехать.
Бывший начштаба стрелкового батальона сейчас не походил на всегда подтянутого, сухопарого офицера. Гляди-ка, усы отрастил, бородку! Скорей всего не ради мужской красоты — маскирует отвисшую старческую кожу под подбородком.
— Кто еще будет из наших?
— Разведчик Тихонов. С месяц тому назад вырезали ему язву желудка, но держатся, старина, не поддается… Может быть, заглянет пулеметчик Солятин
— ты ему тогда на поле ногу перевязывала… Помнишь?… Про других не знаю, не связывался… Ага, вот и Тихонов!
Бывший сержант-разведчик более походит на важного профессора — полный, вальяжный, в позолоченных, а может быть и золотых, очках. Идет медленно, выглядывая олнополчан, постукивает фигурной палкой по асфальту.
Клавдия вспомнила, как недолюбливал его комбат, какими только обидными словами не шерстил. Уж не Тихонов ли пустил автоматную очередь в спину Видова? Впрочем, бездоказательные обвиения сродни комбатовским оскорблениям. Усилием воли бывшая фельдшерица заставила себя забыть о давней мечте отыскать убийцу Семенка, пусть на время, но забыть. Хотя бы на сегодняшний день — «со слезами на глазах».
Через полчаса рядом с бывшим начальником штаба стояли трое. Всезнающий Тихонов проинформировал: Трофимов не придет, давление подскочило. Ну, что ж, если судить по соседним группам, четверо однополчан — не так уж плохо. Неподалеку, держа наотлет табличку с надписью «Отдельный танковый полк», стоит в одиночестве старичок. Горестная полуулыбка, слезящиеся глаза, подрагивающие руки. Неужели в этом мире я остался единственным представителем многочисленной семьи танкистов, говорит его растеряный вид.
