— Раздевайся, — приказал Сидякин, стаскивая сапоги и расстегивая брюки. — Покажу… брудершафт.
Симка дунула на лампу, боковушка окунулась в непроглядную темноту. Шуршание, шорох — женщина торопливо сбрасывает с себя одежду. Голый Прошка лег на спину и принялся ожидать, когда к нему прижмется такое же голое женское тело. Схватить Симку, перевернуть на спину, раздвинуть жирные до безобразия ноги…
Именно так он поступил с Галилеей в первую брачную ночь. Костлявая супруга только тихо ойкнула, когда он навалился на нее. Неопытная, глупая. Прохору тогда пришлось малость поучить неумеху бабьему мастерству.
Неужели и Серафиму тоже придется учить нехитрой науке?
Не пришлось. Наверно, боковушка не первого мужика приютила. Но того, что произошло, ему в самом дурном сне не снилось. Симка не прилегла рядом, не обняла мускулистое тело партнера, даже не похихикала — взгромоздилась на него, оседлала, будто скакуна.
Тишину деревенской избы нарушали женские всхлипывания, трудное мужское сопение. Компаньоны, дорвавшись, наконец, до сладкого, трудились на славу.
— Какой же ты могучий мужик, — громко хвалила партнера Серафима. Явно желая быть услышанной подругой. — Всю, как есть, меня пропорол, бесстыдник этакий. Теперича цельный месяц буду заглядывать… Чегой ты в гипсе? — — наконец, она нащупала корсет. — Пораненый на фронте, да?
— Да, — односложно ответил Сидякин. — Поранен.
— Не мешает?
— Ты так оседлала, что корсет — не помеха.
Замолчали. Из другой комнаты отлично слышны голоса второй парочки.
— Ты, милок, уж не протезом ли работал? — так же громко хвалила Семенчука Фекла. — До чего ж сладко получилось. Давненько не доводилось играть с таким мужичком.
— А у меня — что на ноге, что в штанах, — так же громко хвастал Семенчук. — Могу — и тем и этим.
После первого раунда парочки вернулись к прерванному застолью. Кавалеры в штанах и нательных рубахах, «дамы» в наспех натянутых длинных юбках, в наброшенных на обнаженные плечи шалях. Зажгли потушенную лампу, устроились на старых местах. На этот раз — без смущенного отмахивания и скромно потупленых глаз. Ласкались к мужикам, подставлялись под ответные ласки.
Под влиянием самогона и поглаживания жирных пальцев соседок и Федька, и Прошка скоро ощутили возвращающееся мужское желание. Бабенки, как водится, повизгивали, в свою очередь теребили мужчин, призывно охали.
Им нравилась процедура подготовки, местные мужики не радовали ласками, сразу наваливались. А эти ведет себя культурно, не охальничают. Если и щщупают, то мужикам так делать положено, такая уж у них «природа».
— Чего-то я устал, — не переставая обжимать вываленные голые груди партнерши, проинформировал Федька. — Не пора ли отдохнуть?
Фекла с готовностью поднялась из-за стола.
— Пора, ох, до чего же пора!
Симка пошевелила огромными бедрами, прошлась ладонью от мужского колена до живота.
— Точно — пора, — пролепетала она.
Погасили лампу, в темноте, придерживаясь за стены и друг за друга, разошлись по комнатам. Окончательно сомлевшая Симка повисла на руках парнера, пришлось доставлять ее в боковушку почти волоком.
В боковушке Сидякин еще раз огладил прильнувшую к нему женщину, взбодрил ее поцелуем- укусом.
— Я сичас, Прошенька… — бессвязно шептала баба, наваливаясь на кавалера и расстегивая ему пояс на брюках.
— Свет погаси! — сурово промолвил Прохор. Одно дело пользовать жирную уродину в темноте, совсем другое смотреть на вздувшийся живот, жирные ляжки, обвисшие вялые груди. — Мой черед седлать!
Куда там! Торопливо дунув на лампу, Симка снова навалилась на мужика. Пришлось согласиться. Но едва она пристроилась, в дверь избы забухали кулаками. Матерно поругиваясь, баба натянула только что снятую рубаху. Прохор торопливо натянул штаны. Злость распирала его. Другим мужикам никто никогда не мешает, а он решил один единственный раз за долгие годы порезвиться и то неудачно. Но материться не стал, ограничился злобным собачьим ворчанием.
— Не досадуй, милый, — взбадривая лампу, засюсюкапла любовница. — Сичас возвернемся, тожеть покажу тебе… брудерщафт.
В горнице топтался такой же раздосадованный Семенчук. Как и Сидякин — по пояс голый. Цыплячья грудь ходит ходуном, руки сжаты в кулаки.
Что до хозяйки — тоже взбешена.
— Сичас я покажу им кузькину мать! Закаются беспокить по ночам!
Прихватив здоровенный ухват, она вышла из горницы.
В сенях что-то упало, загремело. Хозяйка, добираясь в темноте до двери, задела не то ведро, не то лопаты с граблями. Послышались непременные в деревнях матерки.
Вдруг они оборвались. Будто матерщиной самогонщице кто-то заткнул рот.
— Заходьте, милые, — перешла она на ласковое бормотание. — Мы тут порешили попраздновать…
— По какому поводу праздник?
В горницу вошел пузатый участковый, которого в деревне окрестили Требухой. По причине об'емного, поддерживаемого ремнем, живота и сквалыжного характера. Вслед за ним — молоденький сержант и двое понятых — старик и старуха.
— У подружки — именины, — искусно соврала Фекла, ногой заталкивая под лавку предательскую бутыль. — Родичей пригласили. Без мужиков, чай, скучно.
Беззубая понятая издевательски зажевала сухими губами.
— Знакомые физиономии, — вгляделся Требуха. — Герои войны. Почему голые?
— Дак, жарко же в избе, — Фекла опередила открывшего рот Федора. — Потому и разделись.
— Одеваться-раздеваться — ваше дело, в законе об этом ничего не прописано… Побеспокоили вас по другому поводу. Ко мне поступила жалоба жительниц деревни на то, что ты, Фекла, продаешь мужикам самогон. То-есть, нарушаешь законодательство… Приступай, — кивнул он сержанту. — Обыск. Постановление имеется, — похлопал пухлой ладонью по полевой сумке. — Найдем самогонный аппарат — пойдешь под суд.
Устроился за столом, брезгливо отодвинув тарелки и миски с закуской. Ногой случайно задел самогонную бутыль и та выкатилась на середину горницы. Из горлышка потек ручеек отравы. Требуха покосился на вещдок, но ничего не сказал — одна бутылка не доказательство, главное — найти аппарат.
Опытный сержант не стал терять времени на проверку запечного пространства, шкафчиков и углов — прямиком направился к лазу в подпол. Наверно, информаторы-доброхоты не только донесли на самогонщицу, но и указали место, где она занимается противозаконным предпринимательством.
— Как живете-можете, герои? — доброжелательно пропел Требуха, когда «родичи» присели на лавку. — Гляжу, не теряетесь, наших баб пользуете.
Успевшая спрятать груди под пуховым платком Серафима стыдливо потупилась, даже разрумянилась. Как и полагается деревенской женщине, не устроилась рядом с мужиками — присела около печи.
— Живем нормально, — бодро отреагировал Федька. — А вот можем не всегда.
Дружно посмеялись.
Фекла опустилась на колени возле лаза в подполье, настороженно следила за шурующим там сержантом. Особенно бояться не стоит — опытная самогонщица никогда не держала аппарат в собранном виде — разбирала его на части, которые прятала в разных местах.
— Не скучно без работы? — закинул Требуха отравленную наживку.
В ответ Федька громыхнул по лавке своей деревяной култышкой. Прохор расстегнул рубаху, показывая корсет.
