Доходяга поспешно закрыл ладонями стыдное место. Он почувствовал волнение, все в нем напряглось.
Вездеход оглядела с головы до ног стыдливого мальчонку. Неожиданно отвернулась и… жарко покраснела. Изуродовавший ее лицо шрам набух и зарделся багрянцем. Будто закровоточил.
Скажи тому же Желтку, что дерзкая, не признающая запретных тем, матерщиная баба способна краснеть — на смех поднимет, разнесет по подвалу весть о брехливом интеллигентишке.
Доходяга тоже удивился. Неожиданная стыдливость второй маманьки, как Райка с гордостью себя величала, никак не стыковались с мерзкими рассказами Желтка. По мнению Марка, «бешенные бабы» — откровенны и бесстыжи. А эта отвела взгляд, покраснела…
— Ну чего растопырился? — хрипло промолвила Вездеход. Кажется, она злится на себя за неприсущее ей смущение. — Становись в лохань да повернись ко мне спиной. Чай не мужикам показуешься — бабе. Стыдобушка!
Доходяга торопливо отвернулся.
Райка окатила его теплой водой и принялась намыливать голову, спину.
— Наклонись, неумеха, — командовала она. — Подними праву рученьку, инвалидик… Теперича левую… Вот так, молоток парень… Наклонись, спинку потру…
Закончив обработку туловища, Вездеход сунула подопечному обмылок и мочалку.
— Остальное домывай сам. Мне недосуг. Токо, гляди, без оммана, штоб чисто было. Возвернусь — проверю!
Конечно, «проверять» Райка не будет, подумал Марк, когда банщица вышла из каморки, кажется, она стыдится не меньше его, может быть даже больше. Смущается, краснеет. Но на всякий случай придется постараться. Он с такой силой растирал костлявое тело жесткой мочалкой, что, казалось, вот-вот протрет кожу и доберется до костей. Наконец, выбрался из лохани и присел на топчан.
— Готов? — спросила из-за двери наставница. — Тады надевай.
В приоткрытую дверь влетели отремонтированные трусы. Доходяга поймал их на лету, поспешно натянул на мокрое тело, накинул на плечи рубашку.
Дверь каморки открылась и вошла Райка. Неужели подглядывала в какую-нибудь щелку, подумал Марк и поежился. Если верить Желтку — набросится на малолетка, не отбиться, не позвать на помощь.
Не набросилась — остановилась посредине каморки, подбоченилась, окинула оценивающим взглядом покрасневшую кожу парня, удовлетворенно кивнула.
— Молоток, милый, чую — всю грязину смыл… После баньки настоящие мужики принимают. Водку я не уважаю и тебе не советую, а вот малость винца не помешает. Не для веселья, ради здоровья. Закусишь конфетками — для тебя расстаралась.
Последний раз Марку довелось пробовать спиртное на дне рождения матери. Тоже — сладкое, крепленное вино. Всего полстакана. Закружилась голова, закачался. Если бы мать не подхватила — упал бы.
Удивительно, но сейчас, выпив три четверти стакана, Доходяга не упал и не закачался. Наоборот, его охватило приятное чувство легкости.
— А теперича ложись.
Райка расправила на топчане смятое одеяльце, взбодрила тощую подушку. Приглашающе похлопала по ней ладонью.
— А вы?
Выканье у нищих воспринимается злой шуткой, но Марк никак не может привыкнуть к новым обычаям и обрядам. Сказать взрослой женщине «ты» не поворачивается язык.
Райка не высмеяла, сделала вид — не заметила. Походила по каморке, ломая тонкие пальцы. Наконец, решилась.
— Я тут подглядела… ну, когда трусы свалились… Не специально — случайно… Вовсе ты не пацан — стоящий мужик, тебе уже баба требуется… Спать мне с мужиком опасно — вдруг взбесишься, поентому поменяемся местами: я — на тюфячок Хмыря, он — рядышком с тобой на топчане. Токо не вини себя — нет твоей вины, природа-матушка старается. Вот подрастешь малость, войдешь в разум — тады можа перерешу.
Марк не стал винить ни себя, ни Вездехода. Без спора забрался на топчан, укрылся прохудившимся одеяльцем. Долго не мог уснуть — перебирал в памяти события сегодняшнего вечера. Вторично его назвали «стоящим мужиком».
Возвратившийся во втором часу ночи Хмырь не стал распрашивать отчего да почему — забрался на топчан, повернулся спиной к Доходяге и сладко заснул. А вот Вездеход до утра проворочалась на жестком матраце. Что до Марка — он находился в каком-то полудреме, то проваливался в сон, то выбирался из него…
Прошло полмесяца — подростки попрежнему спали на топчане, Вездеход — на полу. В одну из ночей Хмырь нашел новое свое место занятым.
— Жестко, — коротко пояснила Райка. — Мужикам — сподручно, бабам — в тягость. Так што я буду теперича сызнова спать с Доходягой. Господь Бог простит мои прегрешения.
Незвестно, как отреагировал Всевышний, а Марк обрадовался — в холодные ночи тощая женщина согревала его не хуже печки. Вот только обнимать парнишку Вездеход перестала, не прижимала к себе тощее его тельце. Лежала на самом краю топчана, при малейшем движении «сынка» вздрагивала.
Марк попрежнему втискивался в перегородку…
«Семья» поужинала, как всегда, в половине одинадцатого. На этот раз старательная хозяйка побаловала мужчин жаренной наважкой с отварным картофелем. Запили крепким чаем. Райка собрала грязные миски и стаканы, понесла их к единственному в подвале крану. Подростки, блаженно поглаживая полные животы, разлеглись на топчане, тихо беседовали. Спать — рано, в подвале укладываются не раньше двенадцати.
— Ты сегодня никуда не идешь? — почти не заикаясь, поинтересовался Доходяга. Равнодушно, только для того, чтобы не молчать. — Обычно уходишь… Куда?
— Меньше будешь знать — реже болеть, — назидательно выдал Хмырь избитую истину. — Не штормуй, кореш, похавал — переваривай. Не то Вездеход отшлепает по попке.
Рассмеялся, видимо, представив себе тонкий ремень, которым Райка подпоясывает дырявую «рабочую» куртку, хлещущий по тощим ягодицам Доходяги.
— Не отшлепает, — с непривычной твердостью заверил Марк. — Она говорит, что я — мужик, а мужиков бабы не бьют.
— Мужиком назвала? — удивился Хмырь. — Или баба ромсы попутала, или испытала тебя в деле… Признайся, испытала? Какая она голая? Небось, кости так выпирают, что у тебя на теле синяки? Надеюсь, ты не фрайернулся?
За год пребывания в воровском притоне Марк изучил местный жаргон, а вот пользоваться им на практике не пытался. Как-то не стыкуется он с хилым, болезненного видом пареньком, услышит нищая братия выражения типа «ксивы» или «ништяк» — засмеют.
Поэтому Доходяга отлично понял, чего добивается от него любопытный наставник. Соврать — легче всего, перепроверять у Вездехода Хмырь не решится. Но врать, придумывать несуществующую «случку» было почему-то противно.
— Нет, — снова сильно заикаясь, признался Марк. — Ничего такого не было. Просто назвала мужиком и — все.
— Значит, фрайернулся, — не поверил Хмырь.
Дальнейшее развитие тихой беседы прервало появление Желтка. Окинув подозрительным взглядом малолеток, он многозначительно кивнул Хмырю.
— Выйдем — базар имеется.
Обычно наставник Доходяги не особенно жаловал ехидного, в'еддивого мужика. На этот раз молча спрыгнул с лежанки и вслед за Желтком вышел из каморки.
Возвратился минут через десять. Хмурый, сосредоточенный.
— Собирайся. Идем на дело.
То, что нищие попрошайки промышляли грабежами, Марк давно догадывался. Но Марка его никогда не приглашали. Да и что он мог делать? Таскать узлы с ворованными вещами — об этом даже подумать
