— Вероника! — хором воскликнули Марк, Прошка и Генрих.
— Ну, если эта неуемная миллионерша опять взялась за свои штучки!.. — процедила я сквозь зубы. — Сколько времени сейчас в штате Мичиган? А, плевать! Сама виновата.
И я побежала в спальню звонить своей назойливо-щедрой троюродной сестрице. Перепуганная Вероника клятвенно заверила, что никаким хитрым образом деньгами меня не одаривала. Поскольку я намекнула ей, что речь, возможно, идет о моей жизни, соврать она наверняка не посмела бы.
Когда я вернулась в гостиную, Генрих и Прошка как раз наперебой объясняли Санину, кто такая Вероника и почему она жаждет поделиться со мной богатством.
— Ну? — спросил Марк, заметив меня.
Я отрицательно покачала головой.
— Клянется и божится, что невиновна.
— Скажите, Андрей, а деньги были у всех жертв? И у Метенко? — спросил Марк.
— Точно неизвестно, но наверняка были. За три с половиной месяца до убийства Метенко вернулась из Израиля, где два года работала по контракту в строительной фирме. Она была архитектором по профессии. И, несомненно, вернулась не с пустыми руками. Однако, возвращаясь в страну, денег на таможне не задекларировала. Должно быть, открыла счет в одном из израильских банков, у которых есть связи с нашими. Или оформила кредитную карту. Мои коллеги из ее округа сейчас занимаются этим вопросом. Варвара, давайте попробуем зайти с другого конца. Не появлялось ли у вас за последние три месяца новых поклонников?
Его вопрос поверг меня в смятение.
Тут я вынуждена сделать небольшое отступление и рассказать о своих взаимоотношениях с представителями рода Адамова. Еще в ранней юности я поняла, что любовь, воспетая поэтами и прозаиками, художниками и скульпторами, а равно певцами и композиторами всех времен и народов — не что иное, как опасная ловушка, расставленная на нас, женщин. Это тяжелейшее психическое заболевание, симптомы которого — прогрессирующее слабоумие и полная психологическая зависимость от объекта этой самой любви. Сколько раз я лично наблюдала, как умная, талантливая девушка превращается в бледную тень своего избранника, посылая к чертовой бабушке собственные мечты, увлечения, интересы, чувство собственного достоинства, наконец. И в лучшем случае в награду за такое самоотвержение избранник милостиво брал ее себе в прачки, кухарки и няньки. В худшем… Впрочем, что присходит в худшем случае, известно всем. Хотя бы из той же беллетристики. Однажды я чуть на собственной шкуре не испытала, на что это похоже. И с тех пор раз и навсегда решила: фигушки! Я в эти игры не играю.
Но, как известно, природа требует своего, и попытки обмануть ее или подавить силой воли редко приводят к успеху, поэтому пришлось мне разработать собственную стратегию борьбы с опасной заразой (то бишь любовью). Всех окружающих меня представителей так называемого сильного пола я разбила на три множества. Множество первое, самое многочисленное, — мужчины, которые оставляют меня совершенно равнодушной. Множество второе — мужчины, которые вызывают мою симпатию, человеческий интерес, уважение, участие и тому подобное. И третье — мужчины привлекающие меня физически.
Разбить на множества, как вы понимаете, дело нехитрое. Главное — внимательно следить, чтобы второе и третье множества ни в коем случае не пересекались. Лично мне больше всего хлопот доставляло второе. Поначалу, пока запрет на влечение к симпатичным, умным, располагающим к себе людям еще не превратился в своего рода табу, наподобие запрета на инцест, мне приходилось несладко. Пару раз я была вынуждена порвать отношения с очень приятными и достойными личностями только потому, что их случайные или дружеские прикосновения вызывали у меня чересчур бурную реакцию на гормональном уровне. Но годы усердной работы над собой принесли свои плоды — теперь мужчины, вызывающие во мне приязнь, не представляют для меня опасности. (А может, работа над собой здесь и ни при чем. Может, просто гормоны с годами малость утихомирились.)
Дабы аналогичной проблемы не возникло с третьим множеством (то есть чтобы мужчины, привлекательные физически, не имели возможности поразить меня своими человеческими достоинствами), я старалась ограничить общение с ними одной-двумя, ну максимум тремя встречами. И, как следствие, таких мужчин в моей жизни было, скажем так, многовато.
Однако, поскольку подобная стратегия вступает в противоречие с общепринятой моралью и у меня нет ни малейшего желания выслушивать по этому поводу дурацкие остроты, данную сторону своей жизни я никогда не афиширую. Более того, на протяжении многих лет я с неизменным успехом дразню друзей, заявляя, что умной, здравомыслящей женщине мужчина вообще ни к чему — дескать, без него гораздо лучше. В доказательство я привожу статистику, свидетельствующую о том, что незамужние женщины дольше живут, в два раза реже страдают онкологическими заболеваниями и в четыре — нервными и душевными. (Кстати, это не шутка, можете проверить.) Нужно ли говорить, что зараженные мужским шовинизмом Марк и Прошка всякий раз подпрыгивают от злости, а женатый Генрих погружается в глубокую задумчивость?
И вот теперь Санин (желторотый птенец, юный осел!) не нашел ничего лучшего, как спросить меня в их присутствии о поклонниках! Да если открыть им правду, они же заклюют меня до смерти!
Прошка первым почуял неладное. Секундная заминка и мои бегающие глазки немедленно навели его на грязные мысли.
— Так, та-ак! — протянул он, барабаня пальцами по столу. — Целомудренная Варвара! Мужененавистница с железобетонными принципами! Воинствующая дева, ведущая крестовый поход за чистоту женских рядов! Что же ты приумолкла, скромница?
К нему тут же присоединился Марк:
— Варвара! Уж не хочешь ли ты сказать, что не в состоянии вспомнить ухажеров, увивавшихся за тобой в последние месяцы? Их что, было так много? Или ты прикипела к кому-то сердцем и не хочешь отдавать его на растерзание?
— Варька, это же не шутки! — подключился Генрих. — Мерзавец убил четырех женщин!
Только Леша ничего не сказал, но в его взгляде, обращенном на меня, явно читалось недоумение.
Я лихорадочно соображала, что же делать. Наврать, что никаких ухажеров не было? Теперь уже никто не поверит. Сказать все, как есть? Заклюют! И главное — мое признание ничего Санину не даст. Во-первых, я сознательно выбрасываю из головы всякого, с кем перестаю встречаться. Не помню ни имени, ни облика, ни обстоятельств встречи. Хранить воспоминания — удел романтичных особ, а я — закоренелый прагматик. Во-вторых, среди моих кавалеров просто не может быть того, кого ищет Санин. У меня железное правило — сразу же объявлять претендентам на мое внимание, что затяжной роман или тем паче брак им не светит. А убийца явно делал ставку на серьезные отношения. Вряд ли кто-нибудь подарит случайному знакомому пару-тройку десятков тысяч долларов. Да у меня их и нет — десятков тысяч…
— По-моему, нам лучше пойти погулять, ребята, — предложил тем временем тактичный Генрих.
И в эту минуту меня осенило.
— Стойте! Я вспомнила!
— Вспомнила, сколько у тебя было хахалей, начиная с апреля месяца? — съехидничал Прошка.
— Нет. Вспомнила про деньги.
— Ты хочешь нас уверить, будто у тебя где-то припрятаны полсотни тысяч баксов, о которых ты просто-напросто забыла? Ну, знаешь!..
— Да помолчи ты! — рявкнул на Прошку Марк. — Говори, Варвара.
— Помните, я сегодня рассказывала, что Анненский был посредником при заключении сделки между мной и одной фирмой? Так вот, фирма была японская. Они купили у меня права за тридцать тысяч долларов. Десять процентов пошло Анненскому, остальное — мне. Но я сразу забыла об этих деньгах, потому что на следующий же день выписала чек на всю сумму… одному человеку.
— Кому?! — прорычал Прошка.
— Варька, не темни! — прикрикнул Марк.
— Да не бойтесь вы, не убийце! И не любовнику. Где-то за неделю до подписания договора мне позвонил один старый знакомый. Сказал, что у него крупные неприятности, и если он не раздобудет срочно сорок пять тысяч, то его посадят…
— Голубев! — всплеснул руками Прошка. — Эта идиотка отдала все свои деньги Голубеву! Да лучше бы ты их в унитаз спустила, простофиля! Тебе известно, что этот прохиндей вот уже пять лет живет за счет
