Прошка молча покрутил пальцем у виска.
— А почему бы и нет, черт возьми? Что ты в этом видишь такого невозможного? Она его любила? Так это никогда не было препятствием. Про преступления на почве страсти слыхал? И это отнюдь не единственный возможный мотив. Если эта ее байка насчет романа века — не вранье, получается, что Доризо ее использовал. Причем использовал втемную. С особым цинизмом. Задурил девице голову, будто старается ради ее писательской славы, а сам убивал и наживался. В сущности, он сделал ее своей сообщницей. Сообщница серийного убийцы — не хило звучит, а? Если она каким-то образом узнала правду, то испытала шок. Еще бы! Благородный рыцарь без страха и упрека оказался беспринципным, корыстолюбивым, кровожадным чудовищем. Такое и в кошмаре не приснится. Или другой вариант: она все знала с самого начала. То есть помогала Доризо с открытыми глазами. Тогда она сама — беспринципная, корыстная, кровожадная тварь, и убийство для нее не проблема. Лично я склоняюсь ко второму варианту. Надо быть беспросветной дурой, чтобы купиться на сказочку, которую ей скормили.
Все молчали, переваривая услышанное.
— Ты не права, Варька, — возразил Генрих. — Если она любила Доризо и доверяла ему, она проглотила бы что угодно.
— Можно подумать, она неправа только в этом, — проворчал Прошка. — Объясни мне, премудрая ты наша, с какой стати убийце трепаться с первым встречным о своей тайной связи с жертвой? Из желания пощекотать себе нервы? Или ты веришь во всю эту чушь насчет подсознательного стремления преступника понести наказание? Обрати внимание: я Инну на дыбе не подвешивал. Она сама заговорила о покойном возлюбленном и добровольно выложила свою историю со всеми перипетиями. Какая трогательная доверчивость со стороны убийцы! Особенно если учесть, что со дня убийства не прошло и недели, а я вполне мог оказаться переодетым легавым.
— Ты? — я медленно прошлась по нему взглядом — от головы до пят и обратно. — Не похож. Разве что на бультерьера…
— О, какой сногсшибательный юмор! Ты случайно под псевдонимом Джером К. Джером не творила? И нечего менять тему! Поняла, что глупость сморозила, так имей смелость признаться!
— Я?! Глупость? Ничего нелепее в своей жизни не слышала! Да обвини ты папу римского в сочинении скабрезностей под видом энциклик, и то заврался бы меньше! Где ты углядел глупость? По-твоему, убийца не должен страдать излишней болтливостью? Я, конечно, не специалист по психологии убийц-любителей, но, полагаю, они бывают разные. Молчаливые и разговорчивые, умные и придурковатые… Кстати, Агата Кристи, вероятно, неплохо понимала убийц. Я читала, что она старалась досконально разобраться в предмете, о котором писала. Так вот, в одном из ее романов герой спрашивает сыщика, как можно распознать убийцу. Существует ли признак, отличающий его от остальных людей? И сыщик, подумав, говорит, что убийца, как правило, весьма гордится своими умом, ловкостью, находчивостью и испытывает постоянное искушение похвастаться. Но, поскольку открыться другим он по понятным причинам не желает, ему приходится довольствоваться общими разговорами о свершившемся преступлении. Иными словами, отыщи человека, который постоянно заводит речь об убийстве, мотивах и жертве, и ты найдешь убийцу.
— Чушь! — Прошка дернулся от возмущения. — А еще кичишься своим умишкой! Только безнадежные идиоты руководствуются при расследовании убийства идейками, почерпнутыми в замшелых детективных романах! Или мы все здесь убийцы, потому что непрерывно только о них и говорим.
Видя, что дискуссия грозит перейти на личности, Генрих поспешил вмешаться:
— Варька, я не понимаю, почему Прошке нельзя еще раз пообщаться с Инной? Пусть даже Доризо убила она. Из этого же не следует, что опасность висит над каждым, кто к ней приблизится. Прошка, слава богу, до сих пор жив и здоров. Почему ты уверена, что новая встреча с Инной изменит статус-кво?
— Я не уверена, но зачем рисковать? Вдруг девица решит, что наболтала чересчур много, опомнится и захочет исправить оплошность? И потом, до сих пор Прошка был пассивным слушателем, тему монолога выбирала она, а теперь вдруг начнет задавать вопросы о Викторе.
— А как иначе проверить твою дикую гипотезу? — перебил меня Марк. — Я имею в виду твою гениальную догадку о тождестве Виктора и Доризо. Надеюсь, ты понимаешь, что это вопрос принципиальный? Если ты ошиблась, то Доризо убил настоящий Виктор, и наша задача — найти его и выяснить, которая из его знакомых втравила в это дело тебя. Если нет, то убийцу, как и твою недоброжелательницу, нужно искать в окружении Доризо. Пока мы не получим ответа на вопрос «А был ли мальчик?», двигаться дальше не имеет смысла. А получить ответ мы можем только от Инны.
— Не обязательно, — возразила я. — Есть гораздо более простой и безопасный способ — выложить все Санину. Он пойдет к коллегам, работающим по делу Доризо, добудет образец почерка, отпечатки пальцев, насядет на Инну, наконец…
— Ага! — подхватил Прошка. — И сдаст тебя братьям-легавым. То-то они обрадуются! Небось уже из сил выбились, разыскивая тебя, а тут такой подарок!
— И этот туда же! — прошипела я сквозь зубы. — Что за дурацкая черта: путать реальность с собственным вымыслом? До сих пор нет ни единого намека на то, что меня кто-то разыскивает.
— Каких, к черту, намеков ты ждешь? Удара резиновой дубинкой по башке и наручников на запястьях? Еще дождешься, дай срок! Вот исповедуешься перед Саниным и дождешься.
Прошка бросил взгляд на Марка, явно рассчитывая на его поддержку. Но просчитался. Марк, как ни странно, взял мою сторону.
— Варвара думает, что Санину можно доверять, — сказал он. — И я склонен с ней согласиться. Он производит впечатление неиспорченного молодого человека со светлыми идеалами. Кодекс чести не позволит ему выдать женщину, которая ему доверилась.
— Кодекс чести у мента? Вы что, совсем сбрендили?
Прошка разбушевался не на шутку, но успеха не имел. Ему не удалось склонить на свою сторону ни Лешу, ни Генриха. Они тоже считали Санина достойным юношей и согласились со мной, что довериться ему — самый надежный способ узнать, кто такой Виктор — реальное лицо или миф.
К сожалению, довериться ему немедленно у меня не получилось. Ни по рабочему, ни по домашнему номеру телефон не отвечал. Я оставила лейтенанту сообщение, попросив перезвонить мне на сотовый.
— Почему на сотовый? — удивился Леша, когда я спросила у него номер телефона.
— Потому что мы сейчас уезжаем, — объяснила я. — Кто знает, когда Санин объявится, а нам еще предстоит одно неотложное дело.
— Показать фотографии соседям Виктора?
— И соседям Доризо. Я сейчас изображу душку-Инну, а потом отсканирую все и распечатаю в трех экземплярах.
— Почему в трех? — спросил Генрих.
— Нужны четыре комплекта. Один нам с Лешей, и по одному — тебе, Марку и Прошке. Не ходить же вам гуртом. Поделите между собой квартиры — так получится гораздо быстрее. Наверное, нам с Лешей лучше опрашивать соседей Виктора. Они уже видели нас сегодня в компании Санина, так объяснения давать не придется. А вы поезжайте в дом Доризо. На всякий случай я состряпаю для вас удостоверения частных сыщиков.
По-моему, я уже упоминала, что подделкой документов грешу с малолетства. Когда-то изготовление достоверной «ксивы» требовало немалого искусства и времени. Теперь, в эпоху персональных компьютеров с их богатыми графическими возможностями, любой «чайник» справится с делом в считанные минуты. Через час я уже наклеивала на свеженькие удостоверения фотографии, содранные с фальшивых же проездных документов.
— Ну вот. Ламинируете, запакуете, и ни одна собака не усомнится в их подлинности. Тем более что мирные обыватели наверняка представления не имеют, как должны выглядеть документы частного сыщика.
Покончив с удостоверениями, я принялась за портрет Инны и через несколько минут представила результат на суд общества. Увидев мое творение, Прошка взорвался негодованием.
— Кто это — Медуза Горгона?! — кричал он, размахивая моим листочком. — Инна — милая, симпатичная девушка. Посмотрел бы я на придурка, который опознает ее по этому, с позволения сказать, портрету!
Я много чего собиралась сказать в ответ, но так и не произнесла свою речь, потому что Марк
