(Елгаве)[289] на территории Латвии.
Именно здесь местные врачи спасли ему не только здоровье, но и жизнь, несколько «подправив» его имя, отчество и фамилию: он стал Алексеем Семеновичем Викторовым. С самого начала, еще при регистрации в госпитале, врачи выдали ему на это имя спасительный «документ» — небольшую картонку, на которой были нанесены наборными печатками номер шталага, его лагерный номер (22221), а также — чернилами и обычной ручкой — выведена большая буква «К». Но и с таким «хорошим» документом жизнь Вигдорова-Викторова висела на волоске. Во время селекции экспертное заключение украинского эсэсовца стоило явно выше, и только немецкий лагерный охранник почему-то вернул его в лагерь.
Вот несколько подробностей этой судьбы:
«Между тем предъявленный мной документ не возымел силы из-за настойчивых утверждений предателей из числа военнопленных о моей принадлежности к еврейской национальности. Точку в возникшем споре поставил командир украинских 88, охранявших лагерь. Он устроил мне настоящий экзамен по произношению слов, которые люди, говорящие по-еврейски, произносят с определенным акцентом (картавость при произношении звуков „р“ и „л“). Я прекрасно выдержал этот экзамен, так как никогда не знал еврейского языка и не говорил на этом языке. Однако хор голосов из строя настоял на моей еврейской национальности. Меня одного направили по направлению к выходу из лагеря, через который увели раньше всех евреев. При подходе к воротам лагеря, за которыми евреев с трудом втискивали в переполненные большие, крытые брезентом немецкие машины, меня встретил стоящий на посту у ворот немец, которому я предъявил описанный выше „документ“. Виду меня был жалкий, я отлично понимал, что еще несколько минут — и меня увезут на расстрел вместе с теми евреями, которые уже сидели и стояли в машинах. Однако случилось непредвиденное. Немец сильно ударил меня ногой под зад и сказал мне по- немецки, что я подохну и так, как умирали в лагере тысячи советских военнопленных разных национальностей: от голода, холода, болезней, избиений, издевательств и т. д.»
В Митавском лагере, где и дальше систематически выявляли и уничтожали евреев, Вигдоров пробыл еще долю — до июля 1944 года, Большую часть времени он провел в госпитале — из-за раненых ног и из-за болезней: сначала — сыпного тифа, а потом и туберкулеза (после сыпняка он работал санитаром в туберкулезном отделении, где и заразился)[290].
Врачу обязан своей жизнью и Давид Львович Каутов. Он родился 14 августа 1920 года в г. Новоржеве Псковской обл., в семье рабочего-жестянщика. В декабре 1939 года был призван в армию, служил на Украине, с 1940 года — в Котовске Одесской области. С начала войны — на фронте, минометчик. С боями отступали от р. Прут. 26 сентября 1941 года был ранен, лечился в госпиталях Ростова и Ессентуков, выписался в ноябре. В ночь на 1 ноября 1942 года вместе с десантом высадился на Керченском полуострове. 15 мая того же года немцы начали контрнаступление, и 19 мая Каутов был ранен и отправлен в госпиталь, находившийся на берегу моря, назавтра, 20 мая, захваченный немцами. Стоячих больных построили, и немецкий офицер через переводчика объявил, чтобы комиссары и евреи вышли из строя. Каутов остался в строю (накануне он уничтожил все документы, а также письма из дома). Отобранных евреев увели, а остальных — пешей колонной отконвоировали в Джанкой, где был огромный лагерь около железной дороги: внутри было огороженное колючей проволокой пространство, куда определяли всех евреев. В Джанкое Каутов провел всего одни сутки (кормили один раз похлебкой из брюквы, без хлеба — наливали в котелки или пилотки).
В товарных вагонах его вместе с остальными привезли в лагерь в Кривой Рог. Здесь он провел всего несколько дней: отсюда его отправили работать в г. Марганец на шахту по добыче марганца. В лагере, помещавшемся в школе, огороженной колючей проволокой и с вышками, командовали немец-комендант и полицаи-украинцы, ходившие по лагерю с плетками, в концы которых было заделано что-то тяжелое. За малейшую провинность избивали до полусмерти. На работу водили под конвоем: собаки с немцами. Чтобы по дороге не убегали и не забегали в кукурузу, немцы придумали «переносную клетку»: из толстой проволоки сварили прямоугольной формы фигуру, клали ее на землю и приказывали крайним поднять клетку и держать ее — все оказывались как в загоне.
В лагере Каутов заболел сыпняком. Приезжали эмиссары от Власова, но в РОА записалось всего 1–2 человека. Несколько раз приезжали немцы искать евреев:
«Нас строили по рядам. Он проходил, подавалась команда: спустить брюки — и он смотрел. Наверное, был специалист по этому делу. Я всегда маскировался и вставал рядом с узбеками и татарами. Вот мне и подвезло».
В Марганце Каутов пробыл до марта 1943 г. Потом перевели в г. Брицк в Чехословакии, работали в карьере те же самые 12 часов (передвигали рельсы для экскаватора, очень тяжелый труд).
Еще в лагере в Кривом Роге Каутов благополучно прошел регистрацию и медицинскую комиссию, став при этом Григорьевым Владимиром Петровичем, русским (сам псевдоним он взял «с потолка»). Русский доктор из медицинской комиссии, разумеется, все видел и все понял, но пожалел его — ничего не сказал и велел одеваться.
Также медперсоналу обязан жизнью и Иосиф Самойлович Кубланов, курсант офицерской школы. 15 августа 1941 года, по возвращении с задания в штаб, он, по приказу офицеров, присоединился к колонне: наутро офицеры сбежали, а солдат выдали немцам местные жители. Он закопал свой кандидатский партбилет. Пленных повели пешком в Борисов: в тех, кто выходил или выбегал из строя (на полях была картошка), стреляли из автоматов. Из Борисова увезли в Могилев, а оттуда в Алитус в Литве. Там Кубланов и проходил регистрацию, назвавшись Чугуновым Александром Васильевичем. В октябре он заболел, и в медсанчасти он встретил знакомого фельдшера: в лагере в это время шла селекция, но тот устроил его в палату с тифозными, куда немцы боялись заходить. Там он и остался позднее — санитаром тифозной палаты (до августа 1942 года). В августе Кубланов-Чугунов как ослабленный был направлен на работы к крестьянину Балюкасу, где прожил до декабря. Оттуда его перевели в Таллин, и он проработал забойщиком на сланцевой шахте в Кевиоли до 18 октября 1944 года. После чего их отправили в Рейх: сначала — в Данциг, а потом в Ашерслебен (работа грузчиком на сахарном заводе, по 10–12 часов в день) и Магдебург (работа грузчиком на заводе «Вольф»).
Иногда выручало элементарное землячество: так, москвича Эммануила Николаевича Сосина (он же Михаил Николаевич Зарин) спасло то, что в лагере Ковно, куда он попал, один главный полицай оказался его земляком, москвичом с Мещанской улицы, — он-то и сорвал с него желтую звезду (сзади) и «отправил» в Германию[291].
Младший лейтенант Борис Ильич Беликов, 39-летний еврей из Ялты, попал в плен под Харьковом, но не со своей частью, а с госпиталем, где лежал. Отчество он изменил на «Иванович», но спасение его было в том, что ни в сборном лагере в Чугуеве, ни в офицерском лагере во Владимире-Волынском, ни в арбайтскомандо под Кельце — он ни разу он не встретил знакомых. Два самых страшных его воспоминания: первое — когда в лагерь поступили новички (не дай бог кто из них знакомый!), второе — когда медосмотр и помывка в бане (он всегда старался проскочить в гуще людей и как можно скорей намылиться). Однажды ему послышалось, что кто-то обратился к нему не «Боря», а «Борух», и он бежал. Попал к партизанам из Армии Крайовой, а потом к своим[292].
На волосок от гибели — как в России, так и в Голландии — прошел плен и студент истфака и ополченец (впоследствии профессор истории Ростовского университета) Герман Бауман[293].
Михаил Меламед, военврач 192-й пехотной дивизии, попал в плен в сентябре 1941 года под Кировоградом. В лагере возле Винницы он объявил себя татарином. В июле 1942 года, после перевода в лагерь в Житомире, а именно в июле 1942 года, бежал, был снова пойман, отправлен в лагерь в Гомель, откуда снова бежал и примкнул к 27-й партизанской бригаде им. Кирова [294]. К партизанам — из бригады генерала Бегмы — в конечном счете попал и младший лейтенант Александр Абугов, взятый в плен в августе 1941 года.
Он перебывал во множестве лагерей для военнопленных — Умань, Винница (здесь, по его свидетельству, были расстреляны сотни евреев), Шепетовка, Брест-Литовск, Кобрин и Ковель (откуда он и
