сейчас. Фрау Эве даже пришлось сделать Алеку замечание, чтобы он все-таки не забывал о еде. Оно подействовало ровно на одну минуту. Дальше Петер принялся отвечать, и тоже забыл об обеде, и чертил пальцем на скатерти, и вскидывал глаза на Алека, и смеялся — а Феликс сидел, одним ухом слушал интересный разговор, сам же не сводил взгляда с отца. Герр Миттельмайер заметно расслабился и оттаял. Что-то его успокоило. Вот и хорошо.
Хотелось бы, правда, понять, чем он был обеспокоен — и почему теперь его отпустило.
Там, на крыльце, он увидел привидение. А теперь оно, похоже, исчезло.
Конечно, папа сам ничего сыну не скажет. Придется внимательно смотреть и еще внимательнее слушать, авось удастся понять…
После обеда фрау Эва мягко, но решительно выставила сына и его друга в сад, а герр Вольфганг пригласил гостя в кабинет — побеседовать. По летнему времени окна были распахнуты, так что Феликс и Алек, переглянувшись, ловко изобразили обманный маневр, демонстративно удалившись за дом, после чего тихо прокрались под окно кабинета и навострили уши.
Но ничего интересного услышать не удалось. Феликсов отец просто расспрашивал Петера о его родной планете, и какой там климат, и что производят, и какая у юноши семья… вы из тех же фон Бюловых, молодой человек, что и такой-то? Нет? А, в дальнем родстве, понятно… А чем родители занимаются? И почему навигационный колледж? Ну да, инженерное образование в наше время востребовано… Что подумываете делать дальше? — ну и так далее. Петер охотно отвечал, слышно, правда, было не очень-то хорошо, но голоса звучали спокойно и мирно, так что, видно, папе нравились ответы гостя. Пару раз папа даже засмеялся.
Словом, все было в порядке. Мальчики посмотрели друг на друга, как всегда, поняли друг друга без слов — и аккуратно покинули свое укрытие под жасминовым кустом. Можно было расслабиться и спокойно заняться своими делами. Они и занялись.
Конечно, Алек остался ночевать у Миттельмайеров. И Петеру поставили раскладную кровать в той же комнате. Так что они втроем полночи проболтали, все наговориться не могли. И Феликс ни слова не сказал друзьям о разговоре, который он все-таки умудрился услышать — и который совсем не понял.
— Я даже вздрогнула, — сказала мама. — А потом поняла — это совсем другой человек. Надо же, какое сходство.
— Знаешь, дорогая, — сказал папа, — я не суеверен, но когда я увидел его перед своим крыльцом… Конец нашей бедной стране, — вот что я подумал, Эва. Если он возродился вновь, он же снова перевернет мир вверх дном. А потом я вспомнил, что для этого не хватает важнейшего условия. Майн кайзер… его нет с нами. Без него… словом, пока мы можем спать спокойно.
— Ну что ты, Вольф, — сказала мама и засмеялась. — Они переворачивали мир, потому что он был очень уж плох. А сейчас гораздо лучше. Не волнуйся.
— Проблем и сейчас хватает, — вздохнул папа. — Мне ли не знать. И если бы это был он… но это не он. Обыкновенный мальчик, и даже не так уж и похож, как показалось с первого взгляда. Но поначалу меня просто оторопь взяла.
— Пойдем лучше спать, — сказала мама. — Утро вечера мудренее.
— Да, дорогая, — сказал папа. — Конечно. Ты права. Только… я вот думаю, Эва — что я скажу кайзерин?
— Пока ничего, Вольф, — в мамином голосе сквозила улыбка. — Тебе пока нечего ей сказать. Идем же.
И дверь родительской спальни знакомо скрипнула, затворяясь.
Кайзерин увидела юного фон Бюлова случайно — и совершенно внезапно. Миттельмайер собирался ей доложить, но не успел. Алек фон Лоэнграмм привел друга полюбоваться дворцовым парком на второй же день пребывания Петера в столице Империи.
В парк мог зайти кто угодно: в выходные дни он был открыт для посетителей с десяти утра до восьми вечера — за символическую плату, — а была суббота. Так что вообще-то Петер фон Бюлов вполне мог бы оказаться на усыпанных цветным песком дорожках и самостоятельно.
А что Хильдегарде фон Лоэнграмм выглянула в окно рабочего кабинета именно в ту минуту, когда под этим окном появился ее сын в сопровождении… вот этого… — наверное, это судьба.
Кайзерин всего на пятнадцать минут оторвалась от бумаг, доставленных с утра, подошла к окну с чашкой кофе в руках — и едва не выронила чашку. Кофе обжег пальцы. Хорошо — на ковер не пролилось, только на блюдце. И хорошо — заметить было некому. Вопиющее проявление невыдержанности.
Переведя дух и с преувеличенной осторожностью поставив чашку с блюдцем на письменный стол, императрица Новой Галактической империи нажала клавишу комма.
— Слушаю, ваше величество, — деловито отозвалась Анеле Линнер, как всегда невозможно аккуратная, внимательная и исполнительная.
— Хочу уточнить мое расписание, — сказала кайзерин. — Насколько я помню, в четыре двадцать у меня назначена встреча с директорами столичных театров, нельзя ли ее перенести?
— Можно, конечно, — отвечала госпожа Линнер, — но ее и так уже дважды переносили из-за заседания комитета обороны и…
— Поняла, — Хильдегарде жестом остановила поток слов. — А следующую?
— Вы хотите освободить вечер? — прямо спросила Линнер. — Я посоветовала бы вам перенести интервью в шесть и отменить встречу с господином Оффенрейтером. Журналисты переживут, а Оффенрейтера полезно немного помариновать.
Вот за это императрица и ценила свою секретаршу. Когда она выбрала из десятка предложенных кандидатур коренную уроженку Феззана, члены государственного совета в великом сомнении кривили физиономии: привычка не доверять лицам, происходящим не из Рейха, сидела прочно, то и дело напоминая о себе. Тогда Хильдегарде сказала:
— Это и политический жест тоже, господа. Мы теперь единое государство, полезно лишний раз продемонстрировать нашим подданным, что все они для нас одинаково ценны.
На самом же деле на бывшую главу секретариата флот-адмирала Лоэнграмма произвело впечатление резюме мисс… фройляйн? ну, короче, Анеле.
С тех пор минуло восемь с половиной лет, и ни разу за эти годы у кайзерин не возникло повода для недовольства.
А госпожа Линнер с полувзгляда увидела в самодержице коллегу — и повела себя соответственно, хотя и с поправкой на монархические заморочки. Она отлично осознавала, что ее начальство знает ее работу изнутри и при случае самостоятельно справится ничуть не хуже. Честно говоря, ее величество и обошлась бы без секретаря, да день не резиновый, хотя память кайзерин, кажется, границ не имеет.
За годы сотрудничества они давным-давно научились понимать друг друга с полуслова, притом ни разу не выйдя за рамки вежливой деловитости. Никакой дружбы между ними не было — и хорошо, — и все же, разговаривая со своей помощницей, императрица ощущала себя не монархиней беспрецедентного вселенского государства, а фройляйн Мариендорф. Просто майн кайзер… Райнхард… поручил мне эту работу, и мой долг исполнить ее как можно лучше.
Словом, женщины прекрасно сработались.
— Благодарю, — сказала Хильда своей помощнице, — так и сделаем. Вычеркните из сегодняшнего списка интервью и магната. В шесть я поеду домой.
Следующий звонок был частным и никого не касался.
Алек охотно согласился привести своего гостя в шесть сорок на чаепитие.
