книгами, подарками. Это была комната, где жили самые нежные воспоминания об ее деде и об ее отце, но где ничто не говорило о ней самой, ибо жизнь ее была лишь затухающей свечой, горевшей над их могилами в память благородных идеалов служения черному народу. Том сел напротив нее в кресло, затянутое полотняным чехлом. Несколько зулусов пришли с ними и уселись прямо на пол, а женщины кротко и смиренно опустились на колени. Оставшиеся на веранде облепили окна. Из всего этого Тому стало понятно, что они считают эту белую старуху своей. Они видели не ее белую кожу, соломенную шляпу и накрахмаленный кружевной воротник, а ее сердце, вне всякого сомнения целиком принадлежавшее им.
Том вручил ей письмо Маргарет, и она прочла его, не надев очков, но отдалив его от глаз на расстояние вытянутой руки.
— Вы давно знаете мисс О’Нейл?
— С тех пор, как я себя помню.
— Значит, ваш отец тот самый Филип Эрскин? Вы, может быть, знаете, что он регулярно делал пожертвования в наш фонд?
— Нет, я этого не знал.
— Это так. А некий Томас Эрскин был произведен в лейтенанты Уиненского полка легкой кавалерии. Это, стало быть, вы?
— Да.
— Теперь я имею полное представление, — улыбнулась она. — Я слежу за старыми семьями.
Наступила полная тишина: мисс Брокенша еще раз перечитала текст письма, кивая головой и шевеля губами. Том рассматривал реликвии, развешанные по стенам: грубо сколоченный крест из черного дерева, напрестольные пелены, расшитые бисером, портреты миссионеров, отца и сына — высоколобых, с бородатыми лицами аскетов и неестественно широко расставленными глазами.
— Теперь об этом Коломбе Пела. Вы, разумеется, понимаете, как трудно отыскать его. Он не сын вождя?
— Нет, он из простой семьи.
— Да, Пела — довольно заурядная фамилия. Добавьте к этому обычай пользоваться различными титулами и родовыми прозвищами — может быть, здесь его знают не под тем именем, которым вы его называете. Это трудная, почти неразрешимая задача. Я сделаю все, что смогу, но особенно на меня не надейтесь. Где вы остановились?
— В гостинице «Норфолк».
Она повернулась к людям и сказала по-зулусски:
— Этот инкосана[5] ищет некоего Пела по имени Коломб. Кто- нибудь из вас слышал о нем?
— Нет, мы не слышали.
— Мы ничего не знаем! — выразительно сказал толстяк.
Мисс Брокенша кивнула головой и выпрямилась. Она смотрела на этого человека с глубоким уважением, почти с благоговением. Его слова, казалось, укрепили ее в принятом решении.
— Наш общий друг, мисс О’Нейл, говорит в своем письме о «тени, надвинувшейся на нашу землю» и о «признаках гнева». Неизвестно, что она хотела этим сказать. Слова ее непонятны. Она говорила с вами о чем-либо более определенном?
— Нет.
— Вот видите! У этой милой девочки очень хорошие намерения, но она допускает обычную ошибку. Слухи, слухи! Что это за тень? Угрызения ли это совести или безумие тех, кого хотят покарать боги? Эти слухи возникают всегда, когда начинают говорить, что верховный вождь зулусов — предатель, что он раздувает национальный мятеж. Разве не так?
— Мисс Брокенша, я этого не знаю. Я совсем ничего не знаю. Я слышал разговоры о Младенце, но это, как вы говорите, только слухи.
— Ничего не может быть нелепее. Разве способен человек, лишенный величия и славы, поднять на борьбу обреченный народ? Кроме того, Динузулу — государственный деятель и патриот. Может ли он намеренно нарушить клятву верности короне, да еще вдобавок не будучи уверен в победе? Ведь это значило бы навлечь на свой народ разорение и гибель. Ответ на этот вопрос, мистер Эрскин, ясен всякому разумному человеку. Но я знаю больше, я знаю, как легко можно вывести из себя даже самых преданных людей. О да. И я знаю Динузулу как великого страдальца, как человека скорби. Я регулярно переписываюсь с ним.
Мисс Брокенша коснулась священной для нее темы. На ее худых, морщинистых щеках выступили красные пятна, а в храбрых глазах засверкало мужество. Том понял, что защита верного зулуса была для нее таинством, а дружба с ним согревала ее душу. Она забыла о его просьбе.
— Эта тень, этот гнев и страх пройдут, как проходит дурной сон с восходом зари. Я молюсь за то, чтобы мудрость и справедливость восторжествовали на другой стороне. Динузулу не пойдет ни на какие провокации. Я знаю его стойкость и честность. Я своими глазами видела его самоотверженность.
Том поднялся, чтобы уйти.
— Благодарю вас, мисс Брокенша, — сказал он спокойно. — Прощайте.
Губы мисс Брокенша продолжали шевелиться, но она больше не видела его, и он не был уверен, ответила ли ока ему. Он потерпел неудачу, а она превозмогла свою слабость. Том тихо вышел из комнаты, чувствуя за спиной насмешливые и ненавидящие взгляды. Она поклонялась зулусскому народу, а кумиром ее был этот Младенец, Динузулу, низвергнутый сын великих вождей, некогда могучих воинов.
— Я впервые вижу таких сердитых кафров, сэр, — сказал Тому извозчик.
— Вот как?
— Каждый глядит волком. Никто не ломает шапки, и вид у них такой, словно сейчас воткнут тебе нож в спину.
— Быть может, они это и сделают.
Извозчик рассмеялся, стегнув лошадь кнутом.
— Вы шутите, сэр, они на это не способны. Просто они сердиты и обижены. А что тут удивительного?
Оказалось, что северный экспресс уже ушел, и Том почувствовал досаду и раздражение. В полночь он мог сесть на почтовый, так называемый кафрский поезд. Ему было все равно, и он заказал билет. Теперь было достаточно времени для размышлений. Он сел на трамвай, добрался до Ботанического сада, надеясь, что не встретит там знакомых, и сел на скамью в тени. Сад был расположен в такой же прохладной долине, как и старый миссионерский дом, только здесь к запаху ущелья примешивался аромат цветов и распускающихся деревьев. Склоны ущелья были покрыты цветущей азалией, дикой сиренью и высокими магнолиями. Утки в ярком оперенье оживленно плескались и ныряли среди лилий в пруду. Том принял решение: он не спасует перед неудачей и не вернется к Маргарет, чтобы сказать ей, что сбежал при первом же промахе.
На пустом трамвае он вернулся в город и отменил свой заказ на билет. В гостинице он проиграл в биллиард несколько фунтов, и его партнеры решили, что он вполне приличный малый.
Заместитель управляющего Натальским объединенным банком, одним из директоров которого был отец Тома, смотрел на него из-за большого письменного стола.
— Мистер Эрскин, я не имею права назвать вам адрес Эбена Филипса, — сказал он.
— Кто лишил вас такого права?
— Указания вашего отца. Небольшая ежегодная рента выплачивается Эбену Филипсу через миссионерский фонд. Она складывается из регулярных месячных взносов.
— Это я знаю.
— А больше я ничего не могу вам сказать.
— Я думаю, что имею право на ответ. Знаете ли вы, кто такой Эбен Филипс?
Кончики ушей заместителя управляющего порозовели: он упорно не отрывал взгляда от стоявшего на столе пресс-папье.
— Мистер Эрскин, прошу вас, войдите в мое положение. Вы требуете у меня секретных сведений,
