бесчестья, подумал Том. Он видел, что произошло с воинами квиджебени, с Умтакати и Мбазо. Вот куда ведет путь насилия и неважно в конечном счете, какая сторона одержала верх и какая растерзана в клочья.
Линда не разделяла с ним всех этих мук, она будет смотреть на вещи совсем по-другому и не поймет его. Она всегда мысленно возвращалась к другому кровопролитию, к Холькранцу, где убили ее отца. Он должен помнить об этом, набраться терпения и надеяться на огромную силу ее любви. Она летела на крыльях любви и ненависти, и до тех пор, пока она не почувствует себя в полной безопасности, как было в первые дни их короткого медового месяца, ее любовь будет исступленна и ущербна, а ненависть несправедлива.
Подул порывистый юго-западный ветер. Временами наступало затишье. Сквозь небольшие просветы в длинных веерообразных облаках то и дело пробивался луч солнца, освещая нагорье. Но воздух был ледяной, а далекое мерцанье в дневном небе казалось перевернутым миражом и создавало иллюзию солнца и тепла. Трое всадников не сводили глаз со степи, и лишь больной малярией полицейский ничего не замечал и ехал, закрыв глаза и свесив голову на грудь. Неожиданно Том повернулся к офицеру конвоя.
— Знаете, у меня все время такое чувство, будто не я у вас под стражей, а вы у меня.
— Ничего не могу сказать по этому поводу, — ответил офицер. Вид у него был угрюмый и раздраженный.
— Вы, наверное, думаете, что я тщеславный и самодовольный человек?
— Я бы этого не оказал. Я просто никак не могу вас понять… вот в чем дело.
— Почему?
— Ну… Ради чего вы заварили эту кашу и поставили всех в такое нелепое положение? Кому это все нужно?
— Например, вам.
Офицер вспыхнул от гнева.
— Спасибо, — сказал он, — но я могу обойтись и без ваших благодеяний.
— Извините, я не это имел в виду. Я хотел сказать, что для каждого человека, для вас, для меня, для всякого, кто заслуживает уважения, существуют поступки, которых нельзя совершать, если хочешь ходить с высоко поднятой головой.
— Правильно, но это совсем из другой оперы. И это вовсе не смешно — вы знаете, что я хочу сказать. Я не хочу, чтобы у меня были связаны руки, когда речь идет о спасении моей жизни или жизни моих детей.
— Когда ваши дети столкнутся с тем же, с чем вы сейчас, только в гораздо большем объеме, они захотят узнать, в чем вы ошиблись. Они спросят вас, что вы сделали.
— Они будут гордиться тем, что я сделал.
— И вы расскажете им обо всем? О Мехлоказулу, о голове Бамбаты, о пулях дум-дум и мальчиках, отданных в рабство?
— В какое рабство, черт побери? — взревел офицер, и его глаза сверкнули бешенством. Синие губы его были крепко сжаты.
— Я говорю об ученичестве, — ответил Том.
Фермер с яростью взглянул на него, и он понял, что нажил себе еще одного заклятого врага. Он старался вновь встать на ноги, нащупав твердую почву, но вместо этого только приобретал новых врагов. Больше они не разговаривали. Из-за плывущих облаков выглянуло солнце, и лошади весело закивали головами; ноги у них были стерты, животные устали и отощали от трудной дороги, но они, казалось, уже чуяли теплые конюшни, сено и овес и прежнюю привольную жизнь в степи. Во второй половине дня ветер утих, облака поредели, и бледный солнечный свет испещрил пятнами бесконечные волны хребтов, составлявших сплошную синюю цепь. Можно было сказать наперед, что ночь будет звездной, а река к утру покроется льдом и толстой пеленой инея.
Они подъехали к перекрестку у старой, заброшенной каучуковой плантации. На столбе были три стрелки: «На Конистон», «На Блувлей», «На Ренсбергс Дрифт». До Раштон Грейнджа было менее двух миль по Конистонской дороге. В памяти Тома встал летний день — когда он, Линда и Оума свернули здесь на Блувлей, к маленькой церкви, где состоялось обручение. Мбазо тоже ехал с ними. Ему придется рассказать людям о Мбазо; он должен также рассказать женам Умтакати о судьбе их мужа — и той, у которой уже пятеро детей, и той, которая ждет рождения своего первенца. Том неподвижно сидел в седле, пека офицер не спросил раздраженно:
— В чем дело? Вы что, не знаете дороги?
Из Блувлея в их сторону гнали небольшое стадо коров с телятами. Том узнал этот скот — он принадлежал одному из соседей, пожилому фермеру по фамилии Бретт, — и захотел посмотреть, кто гонит коров. Стадо подошло к перекрестку и остановилось. Пастухом оказался маленький мальчик в рваной мужской рубашке, доходившей ему до пят. С ним шли еще двое: мужчина-мулат и молодая зулуска в голубой юбке, закутанная в шаль и в одеяло. Больной полицейский равнодушно сидел в седле, не проявляя ни к чему интереса, но двое других подозрительно разглядывали незнакомцев.
— Куда вы идете? — спросил офицер.
Мужчина снял шляпу и вытащил из кармана бумагу.
— Я ищу работы, сударь, вот мои документы, — ответил он на хорошем английском языке.
— А что ты умеешь делать? — спросил офицер; он, по-видимому, вспомнил о недостатке рабочей силы на своей ферме.
— Работать на ферме, строить, плотничать и все, что придется.
Тому сразу показалось, что он знает этого человека, а манеры мулата и речь с легким, скорее зулусским, чем кейптаунским, акцентом подтвердили его предположение. Том слез с лошади и подошел к путнику.
— Я знаю, кто ты… А ты узнал меня? — спросил он.
Эбен побледнел от испуга. Он плохо различал европейцев и сейчас был смущен тем, что не знает, кто этот широкоплечий солдат с голубыми глазами и изможденным лицом. Он решил, что его узнали и он попал в беду.
— Я никогда вас не видел, сударь, — ответил он, понизив голос до раболепного шепота.
— Не так давно я заходил в твой дом в Питермарицбурге. Я искал Коломба Пелу.
В глазах Эбена блеснул удивленный огонек, а девушка затаила дыхание.
— Да, я вспоминаю, — оказал Эбен. — Вы очень изменились, сэр.
— Тогда я не назвал себя.
— Исайя, то есть Коломб, сказал, что вы скототорговец.
— Я скажу тебе, кто я, но сначала мне хотелось бы знать, зачем ты здесь. Сюда опасно приходить. Опасно идти дальше по этой дороге. — Он указал в сторону Ренсбергс Дрифта.
Они настороженно молчали.
— Долго еще вы будете здесь канителиться? — крикнул офицер конвоя.
— Минутку — этот человек ищет работы.
Лицо Эбена пополнело, у него был вид здорового и закаленного человека. Это был высокий, широкоплечий мужчина с большими сильными руками. Он поставил корзину с инструментами на землю и стоял, опустив голову.
— Что привело тебя сюда, Эбен? — тихо спросил Том.
— Честно говоря, я пришел навестить мою мать; она живет здесь, и я хочу посмотреть, жива ли она.
Он с тревогой взглянул на Тома.
— Да, я знаю твою мать. Она не у себя в Колючих Акациях. Колючие Акации сожжены. Но она в безопасности на ферме.
— Благодарю вас, сэр.
— Кто эта девушка? Она твоя родственница?
— Нет, она хочет найти Коломба Пелу, человека, которого вы искали.
