подслушанного чужого разговора, громко уговаривала Сашу помочь ей накрыть на стол к чаю. Домашний звон посуды и кухонная суета отвлекли Катю от поганых мыслей, мешали жалеть себя, и она тоже впряглась помогать. Все происходящее вокруг стало внезапно абсолютно безразличным, черно-белым, размытым.
Она даже не отреагировала, когда с крыльца донесся бухающий звук ударов, гулко задребезжало и загремело покатившееся пустое ведро. Просто продолжала с тупой увлеченностью расставлять по пустому столу чайные чашки. Ирочка еще деловитее засновала по комнате, шепнула рванувшемуся было Саше:
– Не надо, сами разберутся.
Он влетел в комнату мокрый и еще более всклокоченный, пронесся насквозь к лестнице и взбежал наверх семимильными шагами, стремительно слетел обратно уже с сумкой и торпедой исчез на улице.
Вошел Дима, потирая рукой наливающуюся багрянцем скулу, и сообщил, что Ему срочно понадобилось в город. Катя не поняла: на последнюю электричку Он поспешал или на первую.
Чай пили впятером. Разговор не клеился, ни о каких приличиях речи не шло, потому что Машка затеяла душевный стриптиз: кидалась Кате на шею, винилась и убивалась, размазывая по щекам пьяные слезы, объясняя всем и каждому, что «бес попутал», что «ничего не было» и что «он же ничего не может».
Присутствующие чувствовали себя неловко, а Катю не интересовал даже вопрос, может Он что-нибудь или нет. Кажется, в психиатрии это называется скорбным бесчувствием, отстраненно подумала о себе Катя.
Все быстро разошлись спать, только Катя с Димкой долго сидели на крыльце под звездами. Верный друг Димка, – и ничуть он не изменился, – как мама, кутал ее в большое ватное одеяло, гладил по голове, утешал, выслушивал и снова утешал.
Катя рассказывала, как Его боится, как ловит каждый Его взгляд, как ходит смотреть на Него, а Димка прижимал ее к себе вместе с одеялом и, как маленькую, тихонько целовал в макушку.
Катька, бережно завернутая в одеяло, с тоской мечтала о том, чтобы не Димка, а тот, другой сидел бы сейчас с ней рядом.
Нет в жизни совершенства…
Катерина не подозревала тогда, что это последние ее посиделки с Димкой. Последний разговор. Последняя встреча.
Через некоторое время его не стало. Не стало у Катьки верного, преданного друга, готового выслушать и утешить, поспорить и объяснить.
Катя узнала о его смерти поздно, после похорон. Она в одиночестве съездила на старое маленькое кладбище в центре города, положила на заснеженный холмик букет розоватых, чуть подхваченных морозом хризантем. Сидела у могилы и корила себя, что тогда, в звездном осеннем саду, сама не расспросила его, не поддержала, не уберегла…
Вдруг ясно поняла, что Димка просто любил ее, глупую корову. А поздно…
В институте занятия с осени начались на базовых кафедрах, и всех их раскидали по городу. Его она не видела почти до весны.
Весной они снова встретились, на свадьбе у Саши и Ирочки. Даже разговора между ними не случилось. Народу было очень много. Катька пришла со своим будущим мужем, да и обида на него была все еще сильна. Катя демонстративно не смотрела в Его сторону, уходила, чтобы не быть рядом. Но точно знала, что Он наблюдает за ней серыми глазами.
16
Снова «No smoking!», «Fast bells!», спинки кресел в вертикальное положение… Аккуратное точное приземление и мягкий пробег по безупречной посадочной полосе.
Не нашедшие взаимопонимания, Катя и Поярков так и не разговаривали с обеда. В знак того, что оскорблена в лучших чувствах, Катя «делала лицо» и фырчала под нос. Доярков дышал, пыхтел и дулся.
Но как только приветливо сообщили о том, что полет подошел к концу и можно покидать насиженные за четырнадцать часов места, взаимные обиды рассеялись. Они синхронно облегченно вздохнули, заулыбались и начали собираться.
Поярков галантно вытащил из-под кресла Катину сумку, крякнул и заявил:
– Чувствую, что теперь это мой крест.
– Правильно чувствуете. – Катя благоразумно решила не отказываться от помощи, даже предложенной в такой двусмысленной форме. – Только предупреждаю сразу: уроните – оторву руки по самые ноги.
– Ой-ой, отрывать замучаешься! Там у тебя богемский хрусталь?
– В Африке, Доярков, богемское стекло не актуально. Там подарки семье.
На «Дояркова» он отреагировал вяло: хмыкнул и криво усмехнулся. Только и всего.
– Что, такая большая семья? Семеро по лавкам? Детишки малые?
– Вы клинья подбиваете? Спрашивайте тогда прямо: есть ли муж?
– Катерина, ты ко всему еще и старомодна. Как бабушкин зонтик, – облачаясь в восхитительную куртку, с удовольствием произнес Поярков. На Катин взгляд, мужчине в такой куртке был простителен даже легкий алкоголизм. Респектабельность сглаживала проблему. – В наше смутное время муж давно уже не является препятствием для чего-либо. Любая замужняя женщина прекрасно это знает. Да и я на тебе жениться пока не собираюсь…
Ого! У пьяницы и дебошира прорезалось гипертрофированное самомнение.
Катя рассмеялась:
– Доярков, попрошу без оскорблений. Жениться на мне, уж поверь, большая честь. Не каждому удается. А если все-таки интересно, то у меня есть Боб, и я его люблю.
Зачем сказала? Сама не поняла. Что хотела доказать?
– Барышня, любите хоть фасоль.
– Хам трамвайный!
– Ага, самолетный… Пьяница, нарушитель и хулиган.
– Бери сумку двумя руками, хулиган, и двинули на выход. Раньше выйдем – раньше покурим.
При вожделенном слове «покурим» Поярков оживился и бодро водрузил Катину сумку на плечо. Своего багажа у него не было. Катя шла следом и думала, что, если закрыть глаза на пьянство, то мужик он очень респектабельный. К его одежде подошли бы ключи от «майбаха» и билет в салон первого класса. Интересно, что же это он так надрался и в демократию играет? Нет, кто же он все-таки такой, ювелир из Петербурга?
Ювелир же из Петербурга впереди громко распевал:
Чертов пьяный мерин! Знает ведь, что петь…
А вслух произнесла тоном «мир хижинам, война дворцам»:
– Еще раз прошу без намеков. Я уже давно все поняла. Только будь скромнее, Доярков, уверяю, без куртки ты – обыкновенный российский пьяница.
Доярков растопырился посередине прохода, повернул к ней вытянутое от удивления лицо:
– Чего? При чем здесь моя куртка?
– Перевожу: человека встречают по одежке. Я в курсе стоимости твоей одежды.
Для верности Катя опустила глаза вниз, ему на ноги, уверенная, что обувь – явный показатель благосостояния человека. Странно было бы увидеть у него на ногах китайские кроссовки. Все верно, Холмс: супер, медленно переходящий в best.
– Я понимаю, что мне достался очень дорогой носильщик. Сделаю все, что смогу: буду присматривать за пьяным соотечественником до прилета на родную землю.
– За кем присматривать?
– Да за тобой!
– Кать, я выпил, не отрицаю. Но не настолько сильно, чтобы ничего не понять. А я ничего не понял.
– А что ты мне всякую дрянь поешь? – возмутилась Катя. Чувствовала, что ее понесло куда-то не туда, но упрямо не останавливалась.
– Не дрянь, а прикольная песня. Мне нравится. Между прочим, русский рок. Что ты заладила: песня,
