На следующее утро в десять часов семейство Минами встречало «нежданную» гостью. Её препроводили в гостиную на втором этаже. Появилась мать Юити. Госпожа Кабураги сказала, что ей бы хотелось увидеть и Ясуко тоже. Юити остался в своем кабинете, чтобы избавить её от встречи с ним.
Ее немного пополневшее тело было облачено в легкое алое платье. Она постоянно улыбалась, так вежливо и так сдержанно, что даже до того, как она начала свой рассказ, сердце госпожи Минами наполнилось ужасом, заставив её опасаться, что она услышит еще об одном скандале.
– Мне неловко об этом говорить, но электрические вентиляторы и я… О, благодарю вас, – сказала гостья, и ей принесли простой веер. Она держала веер и томно обмахивалась им, её взгляд с интересом замер на лице Ясуко. Впервые после тех танцев в прошлом году эти две женщины сидели друг против друга.
«При других обстоятельствах, – подумала госпожа Кабураги, – я бы ревновала к этой женщине». Однако её сердце ожесточилось, и, возможно, из-за жестокости она чувствовала лишь презрение к красивой молодой жене.
– Ю-тян послал мне телеграмму и попросил приехать.
Вчера вечером я узнала все об этом странном письме. Вот почему я пришла сюда сегодня. Как я понимаю, в письме также говорилось что-то о господине Кабураги.
Вдова Минами молчала, повесив голову. Ясуко подняла глаза и посмотрела прямо на госпожу Кабураги. Затем она сказала тихим, но твердым голосом, обращаясь к своей свекрови:
– Думаю, мне лучше уйти.
Ее свекровь, не желая, чтобы её оставляли одну, остановила её:
– Но госпожа Кабураги оставила свои дела и приехала сюда, чтобы поговорить с нами обеими.
– Да, но я не хочу больше участвовать в обсуждении этого письма.
– Я чувствую то же самое. Но если не обсуждать то, что заслуживает обсуждения, потом можно пожалеть.
То, как эти две женщины обменивались очень правильными словами и в то же время ходили вокруг да около всего одного неприличного слова, было крайне парадоксально.
Госпожа Кабураги вмешалась в их разговор в первый раз:
– Почему, Ясуко?
Ясуко показалось, что они с госпожой Кабураги принимают участие в сикири [143]:
– Я просто не желаю думать о содержании этого письма.
Госпожа Кабураги закусила губу при таком резком ответе. Она думала: «Боже, она воспринимает меня как врага и бросает мне вызов». Её терпение подходило к копну. Она прекратила попытки помочь ограниченному неопытному добродетельному уму Ясуко попять, что она тоже на стороне Юити. Она позабыла о своей роли и отбросила все запреты относительно повелительных формулировок.
– Я хочу, чтобы вы услышали то, что я должна вам сказать. Я пришла, чтобы сообщить своего рода благоприятную весть. Хотя некоторые, кто это услышит, могут, по-видимому, счесть это порочным.
– Пожалуйста, поторопитесь и расскажите нам, – сказала мать Юити. – Я умираю от нетерпения.
Ясуко осталась сидеть на своем месте.
– Ю-тян полагает, что, кроме меня, нет другого свидетеля, который может подтвердить, что это письмо совершенно безосновательно. Поэтому он послал мне телеграмму, чтобы я приехала. То, в чем я вынуждена признаться, – это горькая пилюля. Однако полагаю, то, что я скажу относительно этого постыдного, лживого письма, во многом успокоит вас.
Голос госпожи Кабураги подвел се, когда она продолжила:
– У нас с Ю-тяном давняя связь.
Госпожа Минами обменялась долгим взглядом с невесткой. Этот новый удар лишил её сил. Через некоторое время самообладание вернулось к ней, и она задала вопрос:
– Но означает ли это, что и в последнее время вы как-то поддерживали эту связь? Вы с весны находитесь в Киото.
– Когда мой муж потерял работу, он уже тогда подозревал о том, что происходит между мной и Юити. Поэтому он заставил меня поехать в Киото вместе с ним. Но все равно я все время приезжала в Токио.
– А Юити… – Мать подыскивала слова, в конце концов остановилась на неопределенном слове «дружба», и ей удалось выговорить его. – А Юити был дружен только с вами?
– Ну… – Госпожа Кабураги смотрела на Ясуко. – Не исключено, что есть и другие. В конце концов, он молод. С этим ничего не поделаешь.
Лицо матери Юити стало свеколыю-красным, затем она, занервничав, спросила:
– Эти другие, среди них, случайно, нет ли мужчин?
– Господи! – Госпожа Кабураги засмеялась. Ей доставляло удовольствие, когда вульгарные слова срывались с её губ. – Я знаю пару женщин, которые сделали аборты, чтобы избавиться от детей Юити.
Признание госпожи Кабураги, прямое и без излишних прикрас, произвело потрясающий эффект. Это бесстыдное признание перед женой и матерью её любовника было гораздо более подходящим и заслуживающим доверия в этой ситуации, чем исповедь с целью вызвать слезы.
Смущение вдовы Минами было больше, чем она могла вынести. В первый раз её женская скромность подверглась испытанию в том вульгарном ресторане. В результате её воля была парализована, поэтому она видела в этом самом последнем неординарном событии, спровоцированном госпожой Кабураги, только естественность.
Вдова старалась успокоиться. Это было лишь временное облегчение, позволившее упрямой навязчивой мысли пронестись у неё в голове: никто не сможет доказать, что это признание – ложь. Наилучшее доказательство его правдивости состоит в том, независимо от того, как могут поступать мужчины, что для женщины признаваться в романе, которого на самом деле не было, просто невозможно. Кроме того, что касается женщины, спасающей мужчину, нельзя сказать, как далеко она может зайти. Поэтому не исключена возможность, что женщина, такая, как жена бывшего князя, вполне может отправиться к жене и матери своего любовника и сделать такое нелицеприятное признание.
В таких рассуждениях было удивительное логическое противоречие. Короче говоря, лишь одного упоминания слов «мужчина» и «женщина» было достаточно, чтобы она считала их любовную связь делом само собой разумеющимся.
Если бы она была старомодной, она закрыла бы глаза на подобную историю, затрагивающую замужнюю женщину и женатого мужчину, но теперь оказалось, что она одобряет признание госпожи Кабураги. Она испытывала ужасное замешательство, поскольку её моральные устои, видимо, стали несколько размытыми. Она боялась той части себя, которая склонялась поверить рассказу госпожи Кабураги и выбросить письмо в мусор, но чувствовала сильную потребность прибегнуть к доказательствам, которые собрала для подтверждения содержания письма.
– Да, но я видела фотографию. Меня до сих пор тошнит, когда я вспоминаю то грязное место и того дурно воспитанного официанта с фотографией Юити.
– Ю-тян рассказывал мне об этом. Честно говоря, он упоминал, что некоторые его товарищи по учебе увлекаются подобными вещами и они так докучали ему, выпрашивая у него фотографии, что он подарил им несколько, и я полагаю, они их передавали друг другу. Ю-тян ходил в такие места с приятелями наполовину из любопытства, а когда он облил презрением мужчину, который всё время приставал к нему, этот человек написал письмо, чтобы насолить ему.
– Ну почему же Юити не рассказал мне, его матери, об этом?
– Полагаю, он побоялся.
– Я не очень хорошая мать, это точно. Принимая во внимание то, что вы говорите, могу я задать вам невежливый вопрос?
«Существуют ли веские основания верить тому, что между Юити и госпожой Кабураги действительно есть связь?» Она ожидала этого вопроса. Тем не менее она с трудом сохраняла спокойствие. Она все видела.
И то, что она видела, – это не какая-то фотография! Чувства госпожи Кабураги помимо её воли были задеты. Её не смущало, что она дает ложные показания, но ей было больно предавать тот сладостный обман, который она выстраивала вокруг своей жизни до тех пор, пока не увидела ту сцену, из-за которой
