— Ничего, подождем, — продолжает она, силясь улыбнуться.
Но улыбка не выходит: не умеет Люба притворяться.
— Подождем, пока им надоест к нам ездить! Инспекции! Проверки! Сколько же еще ждать, черт бы их побрал!
Люба негодует. В глазах ее золотистые прожилки, и кажется, что это огонь пробивается наружу.
— Мы тут сидим, а фрицы тем временем бомбят! — Она уже не может остановиться, не высказавшись до конца. — Ну, зато мы им покажем, когда начнем летать! Ух, покажем!
И она грозит кулаком неизвестно кому: не то фрицам, не то начальству, которое задерживает боевые вылеты.
Любу, которая до войны работала инструктором в летной школе, назначили командиром эскадрильи еще в Энгельсе. Зимой на Волге дули сухие морозные ветры. Мы ходили с обветренными, бронзовыми лицами и шершавыми руками. Однако полетов не прекращали, тренируясь даже в самые сильные морозы: готовились к фронту.
Высокая темноволосая девушка с быстрым взглядом из-под длинных прямых ресниц сразу понравилась нам. В ней было столько энергии и темперамента, что их хватило бы на всю эскадрилью.
В ту зиму мы хорошо узнали Любу — жизнерадостную, неутомимую. Узнали — и полюбили.
…Однажды под утро поднялся сильный буран. Порывистый ветер грозил сорвать самолеты со стопоров. Нас подняли по тревоге. Быстро одевшись, мы отправились на аэродром. Самолеты стояли на дальнем конце летного поля, и добираться к ним пришлось по компасу. В двух-трех шагах мы уже не видели друг друга: кругом была снежная стена.
С трудом продвигаясь вперед, мы отчаянно боролись за каждый метр пути. Снег больно бил по лицу. Встречный ветер толкал назад, забивал рот воздухом, выдувал из глаз слезы. Слезы замерзали на ресницах, склеивая веки.
Шли спотыкаясь, падая. Одна из девушек провалилась в сугроб, другая потеряла валенок. Кто-то заплакал — не от боли, а от чувства беспомощности… Временами казалось — нет больше сил. И тогда из снежной пелены вырастала Люба.
— А ну, веселее, девчата! — кричала она навстречу ветру, подталкивая отстающих, поднимая упавших. — Еще немножко осталось! Не отставать!
Ей нипочем был ураган. Она смеялась, радуясь тому, что может померяться силами со стихией.
— Вперед! — звала нас Люба, словно в атаку.
Она привела нас точно к стоянкам. Онемевшими от мороза руками мы принялись закреплять самолеты. Тросы натягивались, как струны, самолеты гудели, содрогаясь. Казалось, вот-вот они сорвутся и, кувыркаясь, понесутся по полю.
Вьюга бушевала до вечера. Мы дежурили у самолетов. И Люба без устали подбадривала нас.
— Вот это командир! — говорили потом девушки.
И вдруг мы узнали, что Люба несколько раз обращалась к начальству с просьбой перевести ее в другой полк. В истребительный. Пусть самым рядовым летчиком, но только в истребительный!
Мы понимали ее: Любино родное село на Украине фашисты сожгли дотла. И она хотела не просто воевать, а мстить! Жестоко мстить. Стать летчиком-истребителем, драться с врагом один на один! К этому она стремилась.
Но не пришлось Любе летать на истребителе. Вместо истребителя — тихоходный фанерный «ПО-2»! Трудно, очень трудно было ей согласиться с этим. Однако время шло, наш полк готовился вылететь на фронт раньше других, и она как будто успокоилась: можно и на «ПО-2» воевать, нужно только умение. А уж она-то сумеет!
Наступил день, когда мы наконец получили боевую задачу. В первую очередь на задание должны были лететь командир полка и командиры эскадрилий. Потом — остальные.
В этот день Люба не давала покоя своему штурману, заставляя ее еще и еще раз проверять маршрут полета, точность расчетов. Невозмутимая Вера Тарасова, полная и медлительная, на этот раз делала все быстро, с подъемом, так что Любе не приходилось подшучивать над ней, как обычно.
— Чтоб полет наш был высший класс! — смеялась Люба, поблескивая зубами.
Мы всей эскадрильей провожали нашего командира в полет.
Когда стемнело, раздалась команда запускать моторы. Один за другим, через небольшие промежутки времени, поднялись в воздух самолеты.
Первый боевой вылет не произвел на нас большого впечатления. Над целью было спокойно. Никакого обстрела. Только из одного пункта по маршруту изредка лениво постреливал зенитный пулемет. Так, для острастки.
Мы возвращались разочарованные: все происходило так, как в обычном учебном полете на бомбометание. Конечно, никто из девушек не подозревал тогда, что для первых нескольких вылетов командование воздушной армии специально давало нам слабо укрепленные цели. Это делалось с намерением ввести полк в боевую обстановку постепенно.
В следующую ночь весь полк снова вылетел на боевое задание.
Вернулись все, кроме Любы.
Мы ждали до рассвета. Потом начали искать. Облетели весь район вдоль маршрута, но Любы нигде не нашли.
Она не вернулась ни на следующий день, ни потом.
Летчики соседнего полка, которые в ту ночь бомбили цель немного севернее нашей, рассказывали, что видели самолет «ПО-2» в лучах прожекторов. По самолету стреляли зенитки. Он шел к земле.
Это была Люба. Но почему самолет был обстрелян над железнодорожным узлом? Неужели они отклонились к северу случайно? Нет, это не могло произойти. Значит…
Люба, конечно, знала, что севернее — железнодорожный узел. Эшелоны на путях. И сама выбрала себе цель… Настоящую!
В грозу
В соседнем полку погиб летчик. Истребитель. Его смертельно ранило в бою. Он дрался над Ростовом. Один против трех «мессершмиттов».
Раненный, он привел дымящийся самолет на свой аэродром и посадил его. А когда к самолету подбежали, чтобы вытащить летчика, оказалось, что он был мертв…
Вечером его хоронили. Нельзя было ждать — войска наши отступали, и на следующий день могло быть уже поздно.
Никто из нас не знал этого летчика.
Парторг Мария Ивановна Рунт пришла и сказала нам:
— Пойдемте хоронить. У них в полку осталось совсем мало народу: каждый день потери. Почти всех перебили…
Мы уже укладывались спать в большом и неуютном сарае, который прозвали гостиницей «Крылатая лошадь». Погода стояла нелетная.
Одевшись, вышли. Небо было сплошь затянуто тучами, собиралась гроза. Мы направились к окраине станицы, где на телеге уже стоял гроб.
Полил дождь. Небо раскололось первым громовым раскатом. Причудливыми зигзагами вспыхивали молнии. В темноте мы шли за телегой по скользкой глинистой дороге. Хлюпала вода. Хлюпала под колесами, хлюпала в сапогах. Все промокли до нитки.
В тишине раздался голос Марии Ивановны:
— Товарищи, прячьте подальше партийные и комсомольские билеты!
Медленно мы шли мимо аэродрома, мимо гостиницы «Крылатая лошадь», в поле… Под проливным дождем. И молнии озаряли шествие.
Уныло брела тощая лошадка, покорно кивая головой. Телега раскачивалась на ухабах, и хлюпала под
