Раскол русской Церкви в середине XVII в.

Началось следствие, заставившее Сергеева <…> спешить в Петербург откупаться от 'никонианскаго суда'. <…> При помощи 50 тысяч рублей <…> он и успел оправдаться <…>. Множество поморцев <то есть беспоповцев 'поморского' согласия> в начале 50-х годов стало венчаться у православных и единоверческих священников, или по крайней мере — получать от них за деньги фальшивые свидетельства о повенчании. <…> Непризнание раскольнических детей, рожденных в сводных браках, законными было мерою тяжелою <…> для тех поморцев, кои были богаты и не принадлежали к податному состоянию, так как, по Высочайшему повелению 8 декабря 1850 года, 'дети безпоповцев, внесенныя в ревизию на основании повеления 10 июля незаконнорожденными, облагались податьми на общем со всеми лицами податных состояний основании'. Для поморцев — купцов, и вообще для поморцев <…> зажиточных, это распоряжение было грозно, так как, на основании его, дети их, кроме платы податей, могли попасть в рекруты и даже, в случае уголовнаго преступления, подвергнуться телесному наказанию, а главное — могли не получить «недвижимых имений своих родителей». <…> Благословение церкви часто раздавалось людям, которые не только не уважали его, а напротив положительно ни во что не ставили. <…> Весьма многие из федосеевцев <то есть беспоповцев федосеевского согласия> спешили в православные храмы и венчались; а иные даже прямо присоединялись к церкви — <…>, разумеется, всегда почти притворно. <…> Некоторые <…> успевали подкупать православных священников и венчались у них не только без предварительнаго присоединения к церкви, но даже по 'старому обряду'» [50, вып.2, с. 18–20, 25, 72–75, 173, 177, 2411. Последнее особенно впечатляет: «никонианский» священник — по должности, присяге и (предполагалось) по убеждению борец против старого обряда — за деньги венчает брак по старому обряду! Если бы какой- нибудь исследователь вздумал в конце XIX в. написать подробную книгу о соглашениях старообрядцев с коррумпированными чиновниками в мундирах МВД и рясах, то ему не удалось бы ее закончить из-за ее неограниченного объема.

Очень важно то, что отчасти благодаря этой коррумпированности (как специально, прекрасно сочетавшейся со строгой политикой правительства в отношении до-никоновских книг) старообрядцы уже в конце XVII в. стали и до середины XX в. оставались обладателями большой части этих книг. Старые книги монастырское и епархиальное начальство должно было изымать из обращения и: 1) либо сжигать их; 2) либо отсылать их установленным порядком в Москву или в Петербург; 3) либо хранить их по списку под замком и потом, при удобном случае, передавать их местным властям — во всех трех случаях отчитываясь за них соответствующими актами и обязательно получая или покупая вместо них соименные новые. Вместо этих хлопотных и невыгодных операций можно было, отобрав старые книги у старообрядцев, быстро, просто, бесшумно и дорого продать эти книги — старообрядческую святыню — тем же старообрядцам (как поступил Звенигородский), или (и) получить с них соименные новые книги в обмен на конфискованные старые, актируя сожжение старых и покупку новых. Чтобы проделать такой обмен, старообрядцы, крайне в нем заинтересованные, должны были, изображая «никониан» (для чего опять-таки были нужны поддельные или полученные за взятку документы), купить в городе ненавистные им новые книги; — кругом ложь! — но это делалось, и, вероятно, часто. А потом можно было конфисковать их еще раз, если старообрядцы не спрячут их получше.

Я написал: «до-никоновские книги — старообрядческая святыня». Почему так?: а) Все свв. мощи до- никоновских Святых, все чудотворные иконы, все храмы и все иконы в них были захвачены «еретиками никонианами», и единственным остатком святой старины оставались иконы в домах (их не отбирали — это было бы «слишком») и книги, которые удалось сохранить, б) Останки новых мучеников и исповедников уничтожались властями, специально, чтобы не стать объектами поклонения — новыми святынями. в) Дониконовские книги были немыми обличителями «никоновых» новшеств — «доказательными документами обвинения», г) Они подлежали сожжению или заключению в сыром подвале, где они гибли медленнее, чем в огне, но столь же неотвратимо; то есть они были безгласными подобиями новых мучеников и исповедников.

Ранее я написал, что указ об отобрании старых книг и замене их новыми и сами новые книги рассылались по монастырям и епархиям. Соловецкий монастырь открыто отказался выполнить этот указ (то есть взбунтовался); были и получатели этого указа, сумевшие не выполнить его при помощи хитрости. Так, Выдубицкий монастырь под Киевом каким-то образом вывез для себя из Москвы напечатанную там в 1646 г. июльскую минею и сделал памятную запись об этом противозаконном деянии на ее же листах. Оговорюсь: коррумпированность не была, конечно, единственной причиной того, что старообрядцам уже к концу XVII в. принадлежала большая часть до-никоновских книг, а затем количество принадлежащих им этих книг постоянно до 1917 г. увеличивалось. Второй (а в XVII–XVIII вв. — главной) причиной этого замечательного явления были тайная преданность старому обряду и тайная симпатия к явным старообрядцам — страдальцам за Христову правду, пронизывающие все русское общество (и в том числе — что особенно важно — все низшее (приходское) духовенство и монашество, то есть массу грамотных, читающих и, поэтому, хранящих книги русских людей) в XVII и, отчасти, в XVIII вв. вширь и сверху донизу. Очень многие обладатели до-никоновских книг — мiряне, клирики и монахи, боясь хранить их дома и, тем более, в келье, симпатизируя старому обряду и его защитникам — исповедникам, почитая старые книги, как святыню, и желая помочь сохранить эту святыню, отдавали ее старообрядцам. Были и иные причины, в том числе большая грамотность, большая нужда в книге, большая сохранность книг в старообрядческой среде, благодаря большему уважению к книге, и т. п.

В результате сложилась уникальная в мировой истории ситуация: старообрядцы, то есть русские крестьяне и в конце XVII в. уже очень немногочисленное низшее духовенство и монашество (то есть все почти поголовно дети и внуки отцов и дедов, не знавших ни буквы), владели большой частью всех до-никоновских книг, в том числе певческих, то есть значительной частью всей древнерусской культуры. А верхи народа — дворянство, чиновники, высшее духовенство (то есть дети и внуки высокограмотной русской элиты), гноя оставшуюся часть этих книг в запертых подвалах, и не желая (а многие желая, но не смея) даже заглянуть в них, отрезали себя от этой части культуры! Что видно, например, на судьбе крюкового пения, к середине XIX в. полностью забытого православной частью русского народа (вплоть до того, что в XX в. забыли даже о самом существовании этого пения), и непрерывно заботливо изучаемого, охраняемого и даже развиваемого старообрядцами (разных согласий в разных направлениях, со своими особенностями).

Постепенное и неуклонное увеличение числа до-никоновских книг в старообрядческих руках продолжалось даже и в царствование имп. Николая I, когда несколько русских ученых историков и филологов начали собирать коллекции до-никоновских книг и рукописей.

Это собирание соответствовало, конечно, обще-русскому и даже обще-европейскому, начавшемуся приблизительно тогда же, интересу к национальному средневековью. Ярчайший его пример — в высшей степени успешная достройка в 1850–1890 гг. Кельнского собора по древним чертежам и рисункам. Русские подражания древне-русским храмам были в XIX и XX вв. далеко не столь успешны. Подобный интерес, удивительно и нелогично сочетавшийся с ненавистью к старообрядчеству и старообрядцам, демонстрировал и лично имп. Николай Павлович, высказывая намерение, например, в разговорах с французским послом Э.Г. де Барант, перенести столицу в Москву и приказать всем своим подданным отрастить бороды; он же покровительствовал проектированию и строительству первых храмов в «древне- русском» стиле.

Тогда же нашлись и предприимчивые старообрядцы, сделавшие поиски и покупку (или получение в дар) до-никоновских книг, рукописей и икон от своих братьев по вере и продажу этих древностей коллекционерам-«никонианам» успешным бизнесом; знаменитейшим из таких перекупщиков был московский купец Т.Ф. Большаков. Несмотря на быстрый рост количества и объема таких коллекций вплоть до 1917 г., одновременно древние иконы, книги и рукописи продолжали притекать из епархиальных «никонианских» подвалов и в старообрядческие собрания. Можно думать, что и ученые коллекционеры — «никониане» отдавали старообрядцам «дубли» из своих книжных собраний. Появилась небывалая прежде профессия «старинщик» — торговец русской стариной.

Но ясно, что если масса крестьян (а на Урале и в нескольких подмосковных городах — рабочих) имеет в своих домах до-никоновские книги, и тщательно охраняет их — святыню — , то она должна и освоить их, то есть научиться читать; противоположное, то есть складывание книг-святынь на чердаках «в снедь мышам», ощущалось и осознавалось старообрядцами как грех. Таким образом, старообрядцы