способа избавления от «пути, ведущего к социальной революции». Со Столыпиным в данном случае произошло то же, что с мольеровским героем, не подозревавшим, что он сорок лет говорил прозой: ведь по сути дела замышленное Столыпиным и означало социальную революцию, завершение перехода к новой формации, но в формах, исключающих политический переворот.
Оценивая реформу Столыпина, В. И. Ленин подчеркивал, что в «научно-экономическом смысле» она была прогрессивна, так как не закрывала путь капиталистическому развитию, а содействовала ему, расчищала для него дорогу, хотя наиболее мучительным, наиболее тяжелым для основных масс крестьянства путем. Более того: Ленин говорил, что это «единственно возможный путь для капиталистической России, если не победит крестьянская аграрная революция»[175]. И только в 1913 г., спустя несколько лет после начала этой реформы и гибели самого Столыпина, Ленин сделает вывод о том, что «реформистских возможностей в современной России нет»[176].
Оценивая явления «эволюционного» перехода к новым формациям, историки не раз указывали на тормозящий характер подобного типа перехода. Так, Е. М. Жуков отмечал следующие негативные моменты «революции Мэйдзи», означавшей эволюционный переход от феодализма к капитализму в Японии: а) компромиссный исход борьбы, ограничивший пределы непосредственной победы буржуазных общественных отношений; б) обреченность трудящихся масс Японии на особо тяжелые условия существования вследствие консервации архаичности, «допотопных» форм эксплуатации, соединенных с самыми новейшими методами капиталистического хозяйствования[177] . Однако оценки и определения в принципе верные, когда речь идет об исторических явлениях прошлого (пусть даже и недавнего), нельзя без корректировки распространять на феномен «эволюционного» скачка к социализму в современных условиях.
Феномен этот теперь общепризнан, хотя осознание его осуществлялось нелегко, а многих первоначально застало врасплох. И это, действительно, не укладывается в сознание, если:
а) исходить из деформированного представления о скачках в общественном развитии, из деления их на революционные типа взрыва и скачки, характеризующиеся постепенностью и не имеющие якобы отношения к революции;
б) понимать социальную революцию только как форму перехода от одной формации к другой, а не как его содержание, суть. Естественно, что при таком понимании любая форма скачка, отличающаяся от «взрывного», представляется чуждой революции;
б) недооценивать прогрессивную роль внутренних законов капитализма, законов его саморазвития.
Читая параграф «Историческая тенденция капиталистического накопления» (глава XXIV первого тома «Капитала») мы нередко упускаем из виду одну «маленькую деталь»: и первое отрицание (экспроприация собственности мелких товаропроизводителей) и второе (экспроприация экспроприаторов) происходят не по чьей-то субьективной прихоти, а в соответствии с внутренней логикой экономического развития. Анализируя мелкотоварный способ производства, Маркс подчеркивает, что «он сам создает материальные средства для своего уничтожения». Что же касается второго отрицания, то обобществление тоже «совершается игрой имманентных законов», но на сей раз уже «самого капиталистического производства»[178].
Понятно, что в этой «игре» участвуют и более общие, в том числе и общесоциологические законы. Это прежде всего относится к закону соответствия производственных отношений характеру, уровню и потребностям развития производительных сил. В главе четвертой было уже прослежено, почему современные производительные силы в развитых странах требуют принципиального изменения собственнических, распределительных, потребительских отношений именно в направлении социализации. Напомним только, что, как это ни парадоксально, частный интерес в этих условиях приводит к реализации социалистических по своему смыслу целей — достижению более человечного «качества жизни», большей социальной справедливости.
В направлении революционной по своей сущности эволюции действует и закон возвышения потребностей, причем всего населения, а не только «верхних» слоев. Его действие вынуждены учитывать и государство, и собственники условий производства, независимо от того, в какой «системе отсчета» это сегодня происходит. Иначе цель производства (будь то получение прибыли или развитие человека) не достигается, что по разным каналам приводит к взрывоопасной социальной напряженности.
Действует в направлении социализации общественных отношений и закон социального сравнения, закон по своей сути социально-психологический, появляющийся на исторической арене с появлением социального неравенства. Пока нет дворцов и все живут в хижинах, закон этот, разумеется, не действует.
Объективные процессы в экономике развитых капиталистических стран обусловливают процессы демократизации политической жизни, которые в свою очередь, оказывают на экономику обратное позитивное воздействие. В этих условиях становится необходимым и возможным осуществлять государственное перераспределение национального дохода, что способствует нарастанию черт общенародности в самой капиталистической собственности.
Естественно, что все эти процессы приводят к существенному изменению в соотношении революционного и эволюционного, революционного и реформистского в развитии современной социальной действительности.
3. Социальная мобильность
Под социальной мобильностью понимаются такие перемещения индивидов или целых социальных групп, которые приводят к изменению их места в социальной структуре общества. Термин «социальная мобильность» введен в западную социологию П. Сорокиным, им же разработана типология социальных перемещений, досконально проанализированы каналы вертикальной циркуляции и механизмы социального тестирования, отбора и распределения индивидов внутри различных социальных страт.
Типология социальных перемещений
Прежде всего П. Сорокин выделил два основных типа социальной мобильности — горизонтальную и вертикальную. Примерами горизонтальной мобильности могут служить перемещение некоего индивида из баптистской в методистскую религиозную группу, переход из одного гражданства в другое, из одной семьи в другую, с одной фабрики на другую (с сохранением при этом своего профессионального статуса). В каждом из этих примеров речь идет о переходе индивида в группу, расположенную на том же самом социальном уровне. При вертикальной мобильности индивид или даже группа перемещаются в другой социальный пласт (этаж).
В зависимости от направления перемещения Сорокин выделил два подтипа вертикальной мобильности — восходящую и нисходящую, то есть социальный подъем и социальный спуск. Восходящие течения существуют в двух основных формах: проникновение индивида из нижнего пласта в более высокий пласт (вплоть до создания такими индивидами новой группы) и проникновение всей группы в более высокий пласт. Соответственно и нисходящие течения также имеют две формы: первая заключается в падении индивида с более высокой социальной позиции на более низкую без разрушения при этом исходной группы, к которой он принадлежал; другая форма проявляется в деградации социальной группы в целом, в понижении ее ранга на фоне других групп или в разрушении ее социального единства. «В первом случае, — поясняет Сорокин, — „падение“ напоминает нам человека, упавшего с корабля, во втором — погружение в воду самого судна со всеми пассажирами на борту или крушение корабля, когда он
