светит — слишком разные „весовые категории“, хоть и при соотношении один к четырем в нашу пользу».
Когда посыльный от урядника Якова привез весть, что на переправе сидят два десятка воинских людей, Мишка, было, решил, что это от сопровождающего полон конвоя выслали вперед отряд для укрепления опасного места, или из Городно вышли встречать своих. Второе предположение, правда, было маловероятным — откуда в Городно было знать, что конвой на подходе?
— М-да, с великим бережением идут. — Прокомментировал увиденное десятник Егор. — Оно и понятно: с одной стороны, полон охранять надо, с другой стороны… ну вот, что хотите со мной делайте, а не верится мне в великую любовь между Городненцами и ляхами! Ну не может у князя Всеволода не быть соблазна ляхов побить, а добычу себе забрать! Вот, может для этого тут так и укрепляются.
— Ага! И мы тут как тут! — язвительно отозвался Илья. — Здравы будьте, други любезные! Какая встреча неожиданная! Не бывает таких совпадений! Это ж надо СОВЕРШЕННО СЛУЧАЙНО выйти к тому месту, где князь Всеволод сечу устроить решил!
— Ну… тоже верно, — не стал спорить Егор — но нам-то от этого не легче.
Поручики, приглашенные на «военный совет», помалкивали, поглядывая на Мишку, а тот и сам не знал, что сказать. Как-то постепенно, из рассказов бывалых ратников, да и исходя из собственного невеликого опыта, у него сложилось убеждение, что переправа — самое опасное место для войска на марше. Тем более, отягощенного полоном, обозом и стадом домашней скотины. Была мысль устроить ляхам и Городненцам здесь крепкую неприятность, даже с Егором эту возможность обсуждали, и вот, на тебе! А сказать, хоть что-нибудь, было надо, а то выходит: как «политинформации» проводить, так — пожалуйста, соловьем боярич разливается, а как до дела дошло — куда, что подевалось?
Пришлось задействовать много раз использованный еще ТАМ штамп — когда от тебя ждут какого-то высказывания (предполагается, что умного), а сказать нечего, надо упирать на неполноту информации или на некорректность формулировок. Тогда участники совещания или дискуссии начинают что-то уточнять, спорить, оправдываться… глядишь, и появится какая-то мысль, или обсуждение перейдет в «мозговой штурм». Правда, точно таким же образом можно было «утопить» в словопрениях любое решение, но сейчас был не тот случай.
— Я, вот, посмотрел… — Мишка сделал небольшую паузу, как бы намекая на то, что заметил нечто, пропущенное другими. — Дерн для крыш режут две бабы и мальчишка, видать, внучок Кривого. И присмотра за ними, особо строгого, не заметил. Впрочем, присмотр и не нужен — все на виду — от подворья до опушки леса шагов сто-сто двадцать. Так?
— Так. — Подтвердил Егор. — Ну и что?
— И примерно на трети расстояния, между лесом и подворьем, не то промоина, не то овражек, кустиками заросший. Так?
— Ну, так, так! Ты это к чему?
— А к тому, что либо мальчишке, либо бабам, рано или поздно, понадобится по нужде как раз в те кустики отлучиться. Вот бы там кого-то из них подстеречь, да скрасть. Может, чего интересное от них узнаем? Арсений, ты с парой разведчиков до тех кустиков незаметно добраться сможешь?
— Да запросто! Хе-хе… — ратник Арсений блудливо ухмыльнулся — бабу «с насеста» я еще ни разу не крал. Да и отрокам любопытно…
— Сюха! — оборвал подчиненного Егор. — Язык твой, поганый… Михайла, ну на хрена нам баба или малец сдались? Что от них толку?
— Э-э, нет, дядька Егор. — Мишка поймал себя на том, что опять заговорил каким-то стариковским тоном. — Порой случается, что всего лишь два-три слова очень многое переменить могут. Хуже не сделаем, а польза какая-нибудь, проистечь может. Так что, если Арсений берется…
Намерение свое Арсений исполнил… почти — приволок не бабу, а мальчонку. Служба у княжьих дружинников, действительно, была поставлена, как надо — исчезновение мальчишки заметили быстро, и тут же всякие работы прекратились, дружинники заняли оборону, а несколько верховых прочесали и кустики у овражка, и опушку леса. Глубоко в чащу, правда заезжать не стали, а Мишкина сотня к краю леса близко не подходила, так что следов, надо понимать, дружинники не обнаружили и вернулись ни с чем — утек сопляк, ну и утек, невелика потеря. Работы продолжились, но на крыше дома Кривого засел дополнительный дозорный, а баб заставили резать дерн у самого взгорка, хотя и было это неразумно — дождями грунт, лишенный дерна могло размыть, что в будущем представляло серьезную опасность для подворья.
Захваченный малец был напуган до икоты, и прежде, чем узнать от него хоть что-то полезное, его пришлось успокаивать, кормить, и даже дать выпить немного хмельного меда. Наконец, мальчишка размяк под ласковой заботой Ильи и начал выдавать информацию, и оказалась та информация весьма любопытной.
Третьего дня, к вечеру, в самое ненастье и проливной дождь, с того берега пришли два десятка латников Городненского князя, верхами и с заводными конями. Гнали, по всему видать, издалека и сильно спешили — кони измотаны. С собой привезли князя Всеволода, не то больного, не то раненого — привезли на носилках, похоже, сам ехать уже был не в состоянии, и дружинники были рады устроить его под первой же попавшейся крышей.
«Семейство» Кривого выгнали из его лачуги и разместили там князя, а хозяина расспрашивали: нет ли где поблизости хоть какого-то лекаря, ворожеи… все равно кого, лишь бы в лечении разбирался. На следующее утро двое княжьих людей отправились к ближайшему поселению, где, вроде бы, имелась бабка- травница, а еще трое куда-то ускакали одвуконь. Перед тем, как уехать, эти трое о чем-то расспрашивали Кривого, сильно сердились, даже рукоприкладствовали, но самого разговора мальчишка не слыхал. Князь, судя по всему, был совсем плох — за все время из лачуги так и не показался, а княжьи люди, все до одного, злы и чем-то сильно обеспокоены.
Бабку-травницу посланцы на следующий день привезли, но, по словам мальчишки, помощи особой от нее, вроде бы не получилось, больно уж зло орал на нее один из княжеских бояр и грозил сжечь живьем, если князь умрет.
Бояр же с князем оказалось двое. Старший, именем Авдей Солома, и еще один (имени мальчишка не знал) — весь какой-то дерганый, злой — постоянно орал на всех и, чуть что, махал кулаками.
Князь — это было серьезно. Очень серьезно. Князь с малой дружиной в отрыве от основных сил — редчайшая удача! А не взять! Что с того, что отроков вчетверо больше, чем княжьих дружинников? Что они могут? Да только стрелять шагов с пятидесяти, а лучше с сорока. А на подворье Кривого матерые воины, наверняка, лучшие в дружине (иных бы с князем не взяли), да еще успевшие укрепиться. К тому же, можно смело утверждать, что они готовы головы за князя положить, и, при имеющемся соотношении сил, головы, можно не сомневаться, по большей части, будут погорынскими, а не городненскими.
— Ты как догадался, что там князь?
В голосе Егора было даже не столько удивление, сколько злость — «втравил боярич в мороку великую: и взять не получится, и не брать… стыда не оберешься». Понять его было можно: даже с наличным составом Ратнинской сотни — менее шестидесяти ратников — дело, ой, какое не простое, а тут сопляки с самострелами.
— Да… так… — Мишка неопределенно пошевелил пальцами в воздухе. — Само в голову пришло.
По лицу Егора было видно, что «лучше бы не приходило», но сказать он ничего не успел — в разговор влез Роська:
— Господь десницей карающей нас избрал! Господин обозный старшина прав — случайно такого не бывает. Воля Божья злодея в наши руки отдает!
Егор скривился, будто съел какую-то гадость, но контраргумента, видимо не нашел, зато неожиданно оживился Демьян:
— Сжечь! Сжечь, на хрен, всех! У Кузьки болты зажигательные есть…
— Да ты-то хоть не суесловь! — оборвал Демку Егор. — Видал, они крыши дерном покрыли? Еще и водой польют, хрен подожжешь.
— Жаль, телег обозных нет. — Включился в дискуссию Дмитрий. — Накидали бы в них всякого сырого дерева, чтобы стрелами не поджечь, выкатили бы к подворью, и постреливали бы из-за них. Ну сколько бы
