таковых, перешедший, как стену, пристрастие, становится как чужой мира и всего того, что в мире, собирая свой ум и единственным деланием (???????) делая память и мысль о смерти. Поэтому он всегда заботится о суде и воздаянии и всецело пленяется в таковых неизреченным страхом от таких мыслей, и от созерцания их поражаемый» [251].
Можно, следовательно, сказать, что пр. Симеон нисколько не отвергает церковные и литургические молитвы с их традиционно установленными текстами, совсем нет, но они не более интересуют его сами по себе, чем как источник личного умиления и слез, если мы внимаем им умом и со страхом Божиим. Цель молитвы, будь то в церкви или наедине в монашеской келий, идет ли дело о покаянной молитве или о прославлении Бога, для него всегда просвещение и единение с Богом. Однако постоянное «тайное делание», краткие и много раз повторяемые молитвы, скорее духом, чем устами, кажется, являются основой его духовной жизни, хотя он не много об этом говорит. При этом применяются телесные приемы, помогающие сосредоточению ума. Возникает вопрос, почему он никогда не говорит о «Иисусовой молитве», с которой его «тайное делание» имеет столько сходства, за исключением призывания имени Иисуса, что является ее центром и отличительной чертой? Совершенно невероятно предполагать, будто пр. Симеон не хотел сделать ее известной миру, он, который проповедовал, что самые возвышенные видения доступны всем христианам и что тяжко заблуждаются те, кто этому не верит. Может быть потому, что молитва Иисусова, хотя и известная, начиная с пятого века, и широко распространенная на Синайской Горе, в Палестине и в Египте, была еще мало известна в Константинополе? Или же он предпочитал еще более краткие и, может быть, более древние призывания, сосредоточенные на имени «Господь» и ограничивающиеся словами «Господи, помилуй»? И это несмотря на духовность глубоко христологическую. Во всяком случае, пр. Симеон не ограничивался этими внутренними краткими призываниями и в многочисленных молитвах, им оставленных, обнаруживает большое литературное красноречие, которое не могло быть вмещено в краткие стереотипные призывания. Но это никогда не риторика; он поражает своей искренностью, своими внезапными переходами от глубокого покаяния к экстатическим видениям. И особенно он показывает в своих молитвах, что Бог Человеколюбец быстро отвечает на призыв грешника и принимает его в Свое Царство. Кратко говоря, пр. Симеон своим личным примером научает нас молиться.
3. ДУХОВНОЕ РУКОВОДСТВО И ОТЦОВСТВО
Часто пр. Симеона Нового Богослова представляют себе мистиком, который говорил исключительно, или почти исключительно, о высоких духовных состояниях, как бесстрастие, любовь, видение света, обожение и т. д., и не проявлял большого интереса к путям и средствам, ведущим к этой высоте, то есть к отречению от мира, покаянию, борьбе против страстей, подвижнической жизни вообще, о чем преимущественно говорили древние отцы. Такого рода представление, однако, совершенно неточно, так как для пр. Симеона (как и для его предшественников), мистический опыт являлся только увенчанием подвижнической жизни в Боге. Конечно, особое ударение на мистическом опыте, при этом сознательном, характерно для пр. Симеона, тем не менее аскетическая борьба занимает в его творениях значительное и даже основное место, хотя тут он может показаться менее оригинальным и просто следующим по пути, начертанному св. отцами [252]. Отличительною чертою пр. Симеона является то, что он не отделяет аскетического подвига от мистической жизни, постоянно переходя от одного к другому, уделяя особенно много места духовному руководству или, вернее, духовному отцовству.
Необходимость для всякого, кто хочет вести христианскую жизнь и быть спасенным, иметь духовного отца является фактом, неустанно подчеркиваемым пр. Симеоном. У него самого был такой духовный отец в лице пр. Симеона Благоговейного, и он не перестает благодарить Бога за то, что Он ему его послал. «Благодарю Тебя, — пишет он, — что когда я возжелал увидеть одного из Твоих святых и поверил, что найду посредством его милость у Тебя, Ты не только сделал это, Благой, и указал мне на Твоего верного и подлинного служителя — я говорю о блаженном и святом Симеоне — и соблаговолил быть мне любимым им, но даровал мне и тьму других благ, на которые я не надеялся» [253]. Следовательно, пр. Симеон основывал свое убеждение в необходимости иметь духовного отца преимущественно на своем личном духовном опыте. Так, он говорит о грешнике, который «ищет посредника и помощника, как неспособный, очевидно, сам бесстыдно подойти из–за того, что он обременен многими постыдными грехами» [254]. Несомненно, только Христос может спасать, но Он Сам указывает духовного отца [255] и говорит: «Держись и прилепись к этому человеку, и последуй за ним, так как он поведет тебя и умоет» [256]. Пр. Симеон поэтому называет своего духовного отца «апостолом и учеником» [257] Христа и в одной молитве ко Христу, в которой уподобляет Ему своего духовного отца, говорит: «моего сотрудника и помощника — я говорю о Твоем святом и ученике, и апостоле — я почитал, как Тебя Самого, создавшего меня, любил от души, припадая к его ногам день и ночь, и умолял его: «Если что можешь, помоги мне», — имея уверенность, что сколько он хочет, может у Тебя» [258].
Но чтобы Христос послал такого отца, нужно его искать, с пламенной молитвой и в покаянном духе. «Слушай разумно и не желай оправдывать самого себя, — пр. Симеон обращается к некоему христианину, — но смирись пред Богом и скажи: «Господи, не желающий смерти грешника, но чтобы он обратился и жил, снисшедший ради этого на землю, чтобы воскресить лежащих и умерших грехом, и сподобить их видеть Тебя, истинный свет, насколько возможно видеть человеку, пошли мне человека, знающего Тебя, чтобы служа ему, как Тебе, и подчиняясь ему всей моей силой и исполняя Твою волю в его воле, благоугожду Тебе единому Богу и удостоюсь, грешный, и я Твоего Царства» [259]. Здесь мы видим некоторое отождествление Христа и духовного отца, но всегда Христос, «единственный истинный Бог», остается истинным отцом, Ему одному должен открываться кающийся, если он еще не нашел духовного отца, и, во всяком случае, не бегать в поисках других, когда он его уже нашел: «Не ходи туда и сюда в поисках знаменитых монахов и не исследуй их жизнь, но если благодатию Божией ты встретился с духовным отцом, ему одному говори, что тебя касается; а если нет, то, созерцая Христа, на Него смотри всегда и имей постоянно Его единого зрителем твоей печали и скорби» [260]. Пр. Симеон как будто бы допускает здесь непосредственную исповедь Христу для тех, кто Его уже видит, то есть для достигших высокой степени совершенства, но одновременно он осуждает всякую неверность духовному отцу. Послушание является и путем к совершенству, так как это есть путь отречения: «Те, кто хорошо положил основу веры и надежды, в страхе и трепете, на камне послушания духовному отцу, и надстраивающие без колебания на этом основании послушания, как из уст Божиих предписываемое им, сразу преуспевают отречься от самих себя. Ибо исполняют не свою волю, но волю духовного отца ради Божией заповеди и упражнения в добродетели, соделывают не только отречение от себя, но и умерщвление ко всему миру» [261]. «Духовный отец является врачом, который с большим терпением и всяческою любовью пользуется, как и врач телесный, всеми лекарствами и целебными средствами, чтобы облегчить и исцелить болезни и раны души, каковыми являются страсти и грехи» [262]. С своей стороны, духовный сын должен все открывать духовному отцу: «Слушай только наставления твоего отца, — поучает пр. Симеон молодого монаха, — отвечай ему со смирением, и как Богу говори ему твои помыслы вплоть до простого приражения мысли и ничего не скрывай или делай без его ведома, не спи, не ешь и не пей» [263]. Отеческая любовь связывает духовного отца с его детьми: «Вы ведь чада Божий, — говорит пр. Симеон, — данные мне Богом в качестве детей, мои внутренности, мои очи. Вы, говоря по–апостольски, моя похвала и отпечаток моего учения» [264].
Эти узы любви настолько сильны, что истинный духовный отец не захочет быть спасенным без своих детей. «И я видел другого, — пр. Симеон говорит о себе самом, — так ревнующего о спасении своих братии
