догмата о единстве Божественной природы, ипостасных различиях и «энергиях», которыми Бог обнаруживает Себя, но, увлеченный вдохновением, посвящает большую часть своего письма полемике против тех, кто, как, по его мнению, синкелл, смеют богословствовать, не обладая Духом Божиим. Пр. Симеон пишет, что «Всесвятой Дух, исшедший неизреченно от Отца, был послан через Сына людям, ни неверным, ни любящим славу, ни ораторам, ни философам, ни изучающим эллинские сочинения, ни не знающим наши Писания, ни тем, кто выступал на сцене жизни, ни говорящим изощренно и обильно, ни получившим великие имена, ни тем, кому случилось быть любимыми прославленными людьми», — (намеки на синкелла совершенно ясны), — «…но бедным духом и жизнью, чистым сердцем и телом, стяжавшим простое слово и более простую жизнь, и еще более простой образ мысли» [101]. Только Духом Святым, а не при помощи науки, приобретается познание Св. Троицы. «Таковые, — говорит он, — имеющие учителем Духа, не нуждаются в научении от людей, но, освещаемые Его светом, видят Сына, созерцают Отца и поклоняются Троице в Лицах, единому Богу, неизреченно соединяемому по природе» [102]. Более того, синкелл, видимо, не знает, как видно из его вопросов, что «тварь не может понять Создателя» [103]. И пр. Симеон обращается к митрополиту Стефану со следующим патетическим призывом: «Прекрати, человече, содрогнись, смертный по природе, и помысли, что, несуществующий, ты был произведен в бытие… Взыщи Духа, будь вне мира!.. Может, Бог будет умолен и даст, как прежде дал видеть мир и солнце, и дневной свет, так и теперь удостоит осиять и указать тебе умный (??????) мир, и осветить тебя трисолнечным светом» [104].
Неудивительно, что такой ответ пр. Симеона глубоко не понравился синкеллу Стефану и рассердил его, тем более что пр. Симеон пишет о вопросах, на которые синкелл не просил его отвечать, и считает для себя дозволенным учить синкелла духовной жизни. Во всяком случае, именно пр. Симеон углубил конфликт и, сверх вопросов личного характера, выявил истинную природу столкновения между двумя типами богословия и понимания духовной жизни. Итак, началась долгая война между митр. Стефаном и пр. Симеоном. Она продолжалась приблизительно шесть лет и закончилась 3 января 1009 года изгнанием пр. Симеона из монастыря [105].
Как можно заключить из этих дат, трения между синкеллом и пр. Симеоном должны были начаться за два года до отставки последнего от игуменства и, вероятно, повлияли на его решение. Не имея причин напасть на пр. Симеона ни на догматическом, ни на нравственном уровне, синкелл Стефан избрал в качестве предлога для своего враждебного вмешательства тот факт, что пр. Симеон, по своему личному почину, с большой торжественностью праздновал в монастыре память своего покойного духовного отца (скончавшегося около 986–987 г.) [106], который еще не был официально признан Церковью святым. Само по себе это обстоятельство не было столь необычным, как может показаться нам, так как официальная канонизация святых была еще мало известна, во всяком случае не обязательна в ту эпоху. Признание святости было обыкновенно простым следствием существующего народного почитания. Как бы то ни было, патриарх Сергий II, услышав об этих празднествах, «послал за святым и расспросил его о том, что слышал» [107]. Но, получив от пр. Симеона сведения о жизни и писаниях его духовного отца, одобрил празднование его памяти в монастыре. «С большими похвалами (патриарх) отпустил (пр. Симеона), побудив его напоминать ему во время празднования памяти (его) отца, так чтобы и он мог бы предоставить восковые свечи и благоухания (????) и тем выразить свое почитание святого. Это происходило в течение шестнадцати лет» [108]. Однако, Стефан начал нападать на личность Симеона Благоговейного, подвергая сомнению его святость и клевеща на него, как на грешника.
Стефан нашел сочувствующих при патриаршем дворе и даже среди некоторых монахов Св. Маманта — доказательство того, что он не был одиночкою в церковной иерархии и что разделения продолжали существовать в монастыре пр. Симеона. «Затем, — рассказывает Никита, — (Стефан) воздвигает неких церковных людей, а они — других из ограды пр. Симеона, и принуждает их вопиять против него за почитание и торжества духовному отцу. Итак, они вопияли и говорили беззаконие против праведника, а он (Стефан) воздвигал свои уста на небо, и язык его дошел до слуха архиерея, а он говорил неправду в высоту святого синода» [109]. Однако, как рассказывает Никита, «патриарх и архиереи святого синода затыкали уши в течение двух лет, не давая завистливому голосу места для входа, потому что им было стыдно выразить порицание самим себе, так как одни из них благоуханиями и свечами ежегодно воздавали честь святому, а большинство из них по своей воле приходили на праздник отца» [110]. «Таким образом, как обстояли дела, происходило некое сражение между истиной и ложью» [111], но, в конце концов, «зло победило» [112].
«Непрерывностью своей клеветы синкелл надоел патриарху и архиереям … и они настаивают, чтобы он дал какой–нибудь предлог для обвинения против святого, так чтобы приговор против него, которого тот добивался, не был лишен основания» [113]. Синкелл Стефан нашел его в некоторых чертах духовности Симеона Благоговейного, о которых мы будем говорить более подробно в нашей главе о бесстрастии. Вот что пишет Никита в Житии: «(Симеон Благоговейный), предварительно умертвив крайним бесстрастием плоть, еще при жизни совершенно увядил природные ее движения и, как мертвец по отношению к мертвецу, имея чувство к приближающимся к нему телам, надевал личину чувственности (?????????), прежде всего желая скрыть свое сокровище бесстрастия … далее чтобы вытащить из глубины погибели некоторых … долу лежащих, незаметным образом этой приманкой… Синкелл ухватывается за этот способ чудной ловли, как за предлог для благовидного обвинения, и выдвигает его в синоде, говоря: «Своего духовного отца, сущего грешника, он воспевает как святого вместе со святыми!» [114] Пр. Симеона вновь вызывают в синод, где патриарх, хотя и одобряя его деятельность, требует, чтобы тот отказался, дабы успокоить синкелла, надоедавшего ему своими обвинениями против его духовного отца, не праздновать его память с такой торжественностью и совершать ее только с монахами [115].
В длинной речи пр. Симеон защищает память своего духовного отца и, основываясь на Писании и на отцах, говорит о долге почитать святых и тех, кто породил нас духовно. Поэтому он отказывается повиноваться, так как всякое уменьшение почитания духовного отца равнялось бы отречению от него [116]. Начался процесс. «Целых шесть лет, — пишет Никита, — (синкелл) таскал праведника по судам … и так как он восставил против праведника почти всех архиереев и самого, что не должно было бы быть, патриарха сделал его врагом, а были также и из монастыря (?????) Симеона дьяволы, болевшие против учителя неистовством Иуды; осмелевшие поддержкою самого патриарха и синкелла, они крадут в одну из ночей икону святого отца его Симеона … и приносят ее в патриархию» [117]. Пр. Симеона снова силою приводят в патриархию, где он защищается, цитируя слова пр. Иоанна Дамаскина о почитании икон [118]. Синкелл «убеждает патриарха и архиереев святого синода выскоблить по крайней мере надпись со святой иконы, а именно: Святой (Симеон). Что и совершивши, они немного приостанавливают его ярость. И таким образом снова судилище расходится, после того как икона была возвращена Симеону» [119] .
Преследование, однако, на этом не останавливается: «(Синкелл), смутив патриарха клеветами против этих святых, убеждает его, чего не должно было бы быть, послать уничтожить (????????) все святые иконы этого великого отца, где только они были изображены» [120] . «Тотчас же, — продолжает свой рассказ Никита, — посылаются люди, дерзнувшие на это ужасное дело … и топором уничтожают убийственною рукою иконы преподобного отца, один раз бия в неудержимой ярости иконы по главе, другой раз по груди, иногда по животу, или по бедрам, и не ранее останавливаются бить, прежде чем превращают их в пыль. А другие иконы, покрыв сверху сажей и известью, скрывают из вида, в то время как видевшие это монахи и миряне страстно рыдали о совершаемом христианами посреди церкви верных… и не могли обороняться против виновных в такого рода действиях из–за общего с ними
