Баснописец Крылов (1768—1844) принадлежит к числу русских писателей, наиболее широко известных за границей. Английские читатели знакомы с ним по превосходным переводам его произведений и по статье о нем такого знатока русской литературы и языка, каким был Рольстон; так что, в сущности, мало приходится прибавить к тому, что уже было сказано Рольстоном об этом замечательно оригинальном писателе.
Он стоит на границе между двумя столетиями, вследствие чего в его произведениях отразился конец восемнадцатого века и начало девятнадцатого. Вплоть до 1807 г. он писал комедии, которые, даже еще более, чем комедии других его современников, были подражаниями французским образцам. Только в 1807—1809 годах Крылов нашел свое истинное призвание; он начал писать басни, и в этой области он вскоре занял одно из первых мест не только в русской словесности, но и среди современных баснописцев всех других стран. Многие из его басен — по крайней мере большинство наиболее известных — заимствованы у Лафонтена; но, несмотря на это, басни Крылова являются вполне оригинальными произведениями. Как ни удивительно умны и тонки басни Лафонтена, но его звери — академически образованные французы «хорошего» общества. Даже крестьяне его басен носят следы версальской пудры. Ничего подобного нет в баснях Крылова. Каждый зверь в них носит свой определенный характер и изображен с удивительной верностью природы. Более того, каждому зверю соответствует особенный размер стиха: тяжеловесный, простодушный медведь, умная и хитрая лисица, неусидчивая обезьяна — все они говорят у Крылова своим языком. Крылов знал каждого из изображаемых зверей в совершенстве; он изучил каждое их движение. Прежде чем он начал писать басни, выводя в них животных, он должен был с любовью присматриваться к жизни обитателей лесов и полей, к правам бессловесных друзей человека, и с тихим юмором подмечал, должно быть, их комические особенности. Вследствие этого Крылова можно рассматривать как лучшего баснописца не только в России — где у него был талантливый соперник в лице Дмитриева (1760—1837), — но и во всемирной литературе новейшего времени. Правда, басни Крылова не отличаются глубиной и в них нет ядовитой режущей иронии. В них преобладает добродушная, легкая насмешка, которая так гармонировала с телесной массивностью Крылова, его поразительной ленью и склонностью к тихому размышлению. Но в сущности, не это ли представляет истинное отличие басни, — которую не следует смешивать с сатирой.
При этом в русской литературе нет другого писателя, который лучше понимал бы сущность действительно народного языка и лучше владел им, чем Крылов. Еще в то время, когда русские литераторы колебались в выборе между элегантным европеизированным стилем Карамзина и неуклюжим полуславянским языком старой школы, Крылов — даже в своих первых баснях, написанных в 1807 году, — создавал уже чисто народный язык, благодаря которому он занял единственное в своем роде положение в русской литературе и который до сих пор не превзойден, даже такими мастерами народного русского языка, какими были Островский и некоторые писатели-народники позднейшей эпохи. В изяществе, выразительности и понимании истинного духа разговорного русского языка Крылов не имеет соперников.
Несколько второстепенных поэтов, современников Пушкина и Лермонтова, должны быть упомянуты в этой главе. Влияние Пушкина было настолько велико, что оно очевидно должно было вызвать школу писателей, пытавшихся следовать по его пути. Правда, что ни один из них не достиг значения мирового поэта, но все же каждый тем или другим способом содействовал развитию русской поэзии и имел гуманизирующее, облагораживающее влияние на русское общество.
В поэзии Козлова (1779—1840) отразилась его личная, чрезвычайно печальная, судьба. В возрасте около сорока лет он был разбит параличом и лишился сначала употребления обеих ног, а вслед за тем и зрения; но болезнь не коснулась его поэтического таланта, и он диктовал стихи своей дочери, — в том числе несколько самых скорбных элегий, какими обладает русская литература, а также и целый ряд превосходных переводов из иностранных поэтов. Его «Чернец» вызывал слезы у читающей России и заслужил горячую похвалу Пушкина. Одаренный удивительной памятью, он знал наизусть всего Байрона, все поэмы Вальтера Скотта, всего Расина, Тассо и Данте, — Козлов, подобно Жуковскому, с которым у него было много общего, много переводил с различных языков, преимущественно из английских поэтов- идеалистов, а некоторые из его переводов с польского, как, например, «Крымские сонеты» Мицкевича, являются истинными произведениями искусства.
Князь Александр Одоевский (1803—1839) и Полежаев (1806—1838) также умерли очень молодыми, причем жизнь обоих была сломлена политическими преследованиями. Одоевский был одним из друзей декабристов. После 14 декабря 1825 года он был арестован, заключен в Петропавловскую крепость и вслед за тем осужден на каторжные работы в Сибирь, где он пробыл двенадцать лет, и, наконец, был послан солдатом на Кавказ. Здесь он сблизился с Лермонтовым, у которого одним из самых прочувствованных стихотворений была элегия «На смерть Одоевского». Стихотворения Одоевского (которые не были напечатаны при его жизни) страдают незаконченностью формы, но все же он был истинным поэтом. При этом он горячо любил свою родину, как это видно из его «Видения поэта» и его исторической поэмы «Василька».
Судьба Полежаева была еще более трагична. Блестящий студент Московского университета, Полежаев, когда ему было всего двадцать лет, написал автобиографическую поэму «Сашка», в которой картины тогдашней студенческой жизни были перемешаны с резкими выходками против общества и властей. Эта поэма была показана Николаю I, который приказал отдать поэта в солдаты. Солдатская служба продолжалась тогда двадцать пять лет, и положение Полежаева было совершенно безвыходно. Более того, за самовольную отлучку из полка (Полежаев отправился в Москву с целью подать царю прошение об освобождении его от военной службы) он был присужден к наказанию — тысяча ударов шпицрутенами, и лишь благодаря счастливой случайности избежал наказания. Поэт не мог примириться со своей судьбой и в страшной солдатской обстановке того времени он по-прежнему оставался учеником Байрона, Ламартина и Макферсона. Стихи его, написанные слезами и кровью, являются горячим протестом против тирании. Когда он умирал от чахотки в военном госпитале в Москве, Николай I «помиловал» его, и, когда поэт был уже мертв, был получен наконец приказ о произведении его в офицеры.
