Судьба Вячеслава Николаевича Панова, как теперь любят говорить, непростая. Мотался по тюрьмам и лагерям, а вся вина-то его состояла в том, что родился потомственным дворянином. Детей в семье росло восемь человек, он шестой. Младших в школу не принимали, из-за происхождения, и Вячеслав не окончил ни одного класса, зато, как и все в семье, свободно говорил по-французски. Читать, писать обучила старшая сестра, успевшая поучиться в гимназии до революции.
Сначала забрали родителей, а потом и остальных Пановых. Никого на свободе не оставили. Перед самой войной Вячеслав освободился. Но куда ему идти? Ни кола, ни двора. Остался работать вольнонаёмным при одном из концлагерей на Кольском полуострове. К тому времени он освоил профессию бухгалтера, и с ней доживает сейчас, хоть и вышел на пенсию. Как и братья, прошёл всю войну, от начала до конца, сражался в Заполярье. Вступил в армии в партию. А когда война кончилась, его вновь посадили — скрыл своё происхождение. Позже Панов добился-таки восстановления в партии. И до сих пор убеждённый коммунист, я бы даже сказал, ортодоксальный коммунист и сталинист. Вот и пойми советского человека…
— О войне мы узнали ещё до объявления по радио, ибо жил я тогда в Мурманске и в четыре часа утра проснулся от взрыва бомб, — рассказывает Вячеслав Николаевич. — Ложась накануне спать, я никак не предполагал, что на следующий день стану солдатом. В армии я никогда не служил, военному делу обучен не был. Правда, помогло мне то, что с детства был охотником, умел стрелять по птице влёт, что мне и пригодилось, ибо с первого дня войны я стал зенитчиком. Меня сделали наводчиком.
Против нас были брошены врагом финские войска. Все они были прекрасными лыжниками, умели действовать в условиях Севера. И ещё противопоставили немецкие горно-стрелковые части — дивизию «Норвегия». А на защиту города выступили все жители, вновь мобилизованные вроде меня, необученные и неумелые. Обучаться было некогда, обучались в боях.
— Сколько же дней всё-таки учили артиллерийскому делу? — спрашиваю я Вячеслава Николаевича.
— Нисколько. Поставили к 37-миллиметровой пушке, показали, как наводить и стрелять, вот и всё учение.
Когда враг на подступах к Мурманску был остановлен, он принялся бомбить город. Незадолго до этого немцы сбросили на нас листовки, предлагали сдаваться, иначе грозились сжечь Мурманск. Они назначили день и час для этого. И точно в назначенное время «Юнкерсы-88» пришли и стали сбрасывать большие такие упаковки, что-то вроде ящиков. Они разрывались в воздухе, и оттуда летели тысячи зажигалок. К городу невозможно было подойти, в нём горело сразу более шестисот зданий, нефтебаза, склады — всё было в огне.
Во время таких налётов наши зенитные части в контакте с авиацией были очень важны для обороны Мурманска. Мне хорошо запомнилась самая первая наша победа. День, когда в самом начале войны нам удалось сбить несколько самолётов противника.
Сначала мы стояли на пристани, прикрывали корабли, а потом нас перевели на вершину скалистой сопки. Пушки туда мы затащили на своих руках. Пробовали машиной, канатами, но ничего не получалось. Подналегли и закатили сами. Поставили мы два своих орудия на самой вершине. Оттуда всё как на ладони — город, залив, корабли. Напротив нас по другую сторону залива прижался к скалам корабль. Мне помнится, это был «Гремящий». Вооружение имел он хорошее: пушки на нём стояли зенитные, пулемёты.
Только приготовили мы свои орудия к бою — летят. Одно звено за другим, много… Расходятся большим кругом, подготавливают штыковое пикирование: идут с разных сторон в одну точку, сбрасывают бомбы, а потом уже начинают обстрел из пулемётов. Открываем из своих пушек огонь. Сильный огонь вёл и корабль. Техника наша работала безотказно, мы с ней уже освоились. Подносчики только успевали подавать патроны. В 37-миллиметровую пушку сразу вставляется обойма из
Один за другим упали четыре самолёта. Мы ещё не опомнились от этой сумасшедшей стрельбы, от их бомб, ещё в воздухе крутятся тучи птиц, поднятых с птичьих базаров взрывами, а они снова летят. Во время стрельбы, во время боя наступает возбуждение, а как всё кончится — усталость, аж поджилки трясутся. А тут без отдыху снова стрелять надо. Но теперь они ведут себя уже осторожнее, идут повыше. Мы опять открыли огонь, и было сбито ещё два самолёта.
В тот же день нас перебросили в другое место: батарею засекли на открытом пространстве, и перекосить нас из пулемётов ничего не стоило. Мы опять заняли новое, неожиданное для немецких лётчиков, место. Позже были и ещё сбитые самолёты, но запомнился именно этот первый серьёзный бой. И первая победа, вселившая в нас уверенность. Оказывается, можно фашистов бить, да ещё как бить! Три года я был на Карельском фронте, много чего повидал и пережил, а вот этот эпизод войны хорошо запомнился. Батарея наша стала называться снайперской. А я на ней наводчик!
Да… тогда порядок был, — закончил свой рассказ Вячеслав Николаевич, — а теперь… Я бы всех этих болтунов-«демократов»… на Колыму. Дисциплины никакой, полный развал. Дожили с этой перестройкой… Есть нечего, одеть нечего и никто ни за что не отвечает. Только болтают по телевидению. Порядок нужен, дисциплина!
Медаль «За взятие Берлина». 1945 г.
Медаль «За взятие Берлина» и положение о медали учреждены Указом Президиума Верховного Совета СССР от 9 мая 1945 года.
Медалью награждались:
военнослужащие Советской Армии, Военно-Морского Флота и войск НКВД — непосредственные участники героического штурма и взятия Берлина, а также организаторы и руководители боевых операций при взятии этого города.
Всего медалью «За взятие Берлина» награждено более миллиона человек.
Рассказ этот записан на магнитофонную ленту. Автор попросил бывшего полкового инженера, участвовавшего во взятии Берлина в звании капитана, Ивана Степановича Дорожкина рассказать о боях за Берлин. Вот эта запись:
— По Польше мы шли стремительно — пятьсот километров пройдено примерно за пятнадцать суток. А тут оттепель, бездорожье, вот мы и оторвались от тыловых подразделений. Но останавливаться никак невозможно, нельзя давать укрепиться врагу, перейти к обороне. Надо было его гнать и гнать. Фашисты упорствовали, огонь со стороны Зееловских высот, противостоящих нашему полку, был очень плотен. С нашей стороны много танков, самая разная артиллерия, все виды авиации, но гитлеровцы в таком, казалось бы, аду зло сопротивлялись. За ними стоял Берлин, до которого оставалось меньше пятидесяти километров.
Семь-восемь дней шли упорные бои на подступах к городу: сплошные укрепления, и все оставшиеся у Гитлера войска были брошены против наступающей Советской Армии.
25 апреля наш полк вступил в пригороды Берлина. Участок боёв сузился, все стрелковые части, как и мы, наступали по одной-двум улицам, не больше. Полк поддерживала артиллерия, в какой-то степени танки. Но им трудно было в городе, из каждого окна танк мог быть подбит фаустниками. Все улицы забаррикадированы и хорошо простреливались. Продвижение наших солдат, пехоты шло не по улицам, а по первым этажам домов. Из дома в дом. Иногда немцы поднимутся на верхние этажи, а мы идём дальше.
В нашу задачу, задачу сапёров, входила такая простая, казалось бы, обязанность — делать проходы для пехоты. Улицы пробивали в основном танки. А для пехоты мы взрывали, а иногда и кирками пробивали стены, и так, из одной комнаты в другую, продвигались.
