Помню, боялся, что швы разойдутся, и составил себе специальную программу занятий спортом, чтобы за полтора месяца после операции суметь восстановиться и не выпадать из общего ритма работы – поехать очень хотелось, хотя и риск был. Но в итоге обошлось – меня взяли в старейший отряд факультета ВМиК «ГНОМЫ», а швы на животе остались на месте.
Если кто-то сомневается в том, что барьеры на вход в отряд существовали – вот вам откровения очевидца. Мумин Азамхужаев, генеральный директор ООО «Катерпиллар СНГ», начинал свой путь в ССО в Ташкенте, откуда отряды направлялись по всему СССР. Став после перевода из своего университета студентом МГУ, он на старших курсах решил поехать в стройотряд снова, но удалось ему это с трудом. «Там же была очень хорошая система – в стройотряд вы не могли попасть, если вас не принимают, – поясняет он. – Вот новичок пришел. Кто может за него поручиться? Кто его знает? Они не сразу меня взяли. Сказали – он два года ничего не делал. Взрослый… Командир отряда за меня поручился». Из стройотрядов он «вышел с убеждением в том, что большинство хочет делать хорошую работу, только надо создать соответствующие условия. В ССО, как правило, те, кто плохо работал, в следующее лето не приезжали».
Попав в отряд, любой боец сперва получал, как сказал мне Максим Сотников, навыки рабочих специальностей. «Я еще в то время заметил, что после первых стройотрядов можно просто говорить: научился держать рубанок в руках, кирпичи правильно складывать, – поясняет он и добавляет. – Самый главный навык – терпеть, когда трудно, держаться, когда уже невмоготу, и, конечно же, первые навыки самостоятельной хозяйственной деятельности». Но это не все: для ребят «это был такой концентрированный сгусток времени – месяц, два – куда мы ездили и надо было очень тяжело работать. И вот эта тяжелая, повседневная работа, где нельзя было сачковать, деформировала людей, деформировала отношения, и выживали в этой работе только те люди, которые действительно чем-то отличались от других, были чуточку сильнее, выносливее. Но я заметил такой парадокс, – уточняет Сотников, – не все друзья, с которыми дружишь в университете, как бы по жизни, по учебе, по свободному времяпровождению, становятся друзьями в стройотряде. Для нас это был образ жизни – была учеба и был стройотряд. Учеба – одно, стройотряд – все, что было вне учебы. Я уверен, что у ребят было то же самое. Вне учебы мы “жили в ССО”. Даже иногда в зимние каникулы – кто-то ездил кататься на лыжах или посещал своих родителей – мы даже зимой вырывались на десять дней срубить какой-нибудь “срубик” и заработать немного денег».
И вот здесь надо сделать пояснение и по поводу «концентрированного сгустка времени», и по поводу образа жизни. Я слегка опешил, когда мне Сотников неторопливо начал рассказывать, что они «с женой на двоих прожили 30 лет в общежитии МГУ, да если еще сына взять…». И все это время он рвался в стройотряды. «Почему я ездил так много в стройотряды? – без пафоса говорит он, делая небольшую паузу в беседе. – У нас же физфак 6 лет, все эти годы ездил, потом ушел на освобожденную работу, и тоже выбирался хотя бы на месяц в стройотряд, потом опять вернулся в науку, опять ездил, потом меня избрали первым секретарем комитета комсомола МГУ, и опять ездил, потом ушел с головой в ядерную физику и, пока все это не развалилось, опять ездил. Лет, наверное, двенадцать-тринадцать был в стройотрядах, начиная от бойца и заканчивая командиром».
Мумин Азамхужаев обратил мое внимание на интересный феномен – школу общежития, которую он прошел вместе со школой ССО. «Может быть, это непосредственно не связано со стройотрядами, более- менее активные позиции в жизни с нашего курса занимают не москвичи, которые жили в комфортных условиях, – мягко и неторопливо говорит он. – Даже Дима Новиков не является исключением – он половину времени пропадал у нас в общежитии. Те, кто жил в более комфортных условиях, оказались немножко не готовы к тому, что пришло потом. Когда меня из Ташкента сюда направили, я никого не знал, брат мне дал один телефон на крайний случай. Я прилетел, доехал на автобусе до Киевского вокзала. Тогда автобусы такие ходили. На Киевском вокзале оставил чемодан в камере хранения и поехал устраиваться в общежитие МГУ. Как принято – никто не ждал особо. На четвертый день я наконец-то получил комнату. А до этого я спал на вокзале. Как было принято – милиционер ходил и не давал спать. Только глаза закрыл сидя, он тебе: “Сидеть можно – спать нельзя!” Спать хотел ужасно. Многие, кто приезжал из провинции, через такие вещи проходили. Это учит, наверное».
И еще одно пояснение по поводу жизни в ССО для нынешнего читателя. Школа жизни в стройотрядах была не для слабаков. И дело не в том, что спортсмены и активисты выживали там легче, – именно в буднях таились ежедневные проверки на прочность.
Глосса о буднях от Новикова
Мы сами занимались снабжением, организацией производства. Жили в бараках (рядом была зона), мы их отремонтировали. Печки сделали, стекла вставили. Условия были своеобразные: все приходилось [делать] самим. Вплоть до того, что мне пришлось научиться скот резать: барана резал, свинью, правда, это было жуткое дело. Ребята сами учились класть кирпичи, плотничать. Ветераны передавали опыт, но мы были предоставлены сами себе. У нас не было ни мастеров, ни наставников. У меня была строчка в бюджете в банке и возможность от имени директора совхоза это тратить – ни прораба, ни мастеров, никого не было, все строили сами.
Новиков не придумывает ничегошеньки. Так было почти везде: «Практически с нуля и мы всегда начинали, – вторит ему Андрей Арофикин. – Приезжаешь в лес, кончается узкоколейка, дальше ее надо строить. Подгоняешь вагончик, кидаешь ветку, загоняешь пару вагончиков для жилья. Своими руками строишь кухню. И все».
Мумин Азамхужаев со своим отрядом попал в Ржевский район Тверской области. «Вроде близко к Москве, а глухота страшная, – вспоминает он. – Наш отряд работал в совхозе “Рассвет”, где летом единственный путь – паром через Волгу. Другого не было пути. Как-то мы паром утопили – перевозили стройматериалы. Туда можно было и грузовик загнать, надо знать, как балансировать. Короче, неделю, пока паром поднимали и чинили, связи никакой не было, хлеб привозили на лодках. Зато прилетали вертолетчики в совхоз “Рассвет” – потому что во всей округе всю водку раскупили, и водка осталась только у нас. Они прилетали на вертолете за водкой».
Кстати, водка – жидкая валюта, как и спирт, но он был в дефиците, – всегда помогала решать практически все вопросы жизни любого стройотряда. У Сергея Воробьева с ней, с этой валютой, была такая занятная история. Представьте себе, пожалуйста, питерского юного интеллигента с коломенскую версту, которого судьба забросила в сибирскую деревню Верхняя Алтатка, где тогда КАТЭК (Канско-Ачинский топливно-энергетический комплекс) строился, «тот, что сейчас СУЭКУ («Сибирско-Уральской алюминиевой компании») достался». Поехал он на месяц и получил ответственное задание в духе «пойди туда – не знаю куда, принеси то – не знаю что»: его «выгнали на шабаху и сказали: иди, возьми что-нибудь. Денег не дали практически, поэтому я ходил пешком по сибирской жаре, побрился сразу налысо. Вернулся – при нынешнем росте 187 сантиметров обычно вешу плюс-минус 90 килограммов, а оттуда вернулся и весил 55». А там, на месте, все «практически не разговаривали цивилизованным языком, я разговаривал местным языком, чтобы меня уважали и понимали. Мы нашли шабаху, в окружении кавказских бригад отбились как- то, взялись сдуру доделывать деревянный жилой дом, когда все дорогие работы уже сделаны, – жарко объясняет он свой подвиг. – Это ж уметь надо, это самое сложное и не самое денежное. Каким-то мистическим образом мы включились в этот процесс». Правда, финансы поджимали – «до получения первых денег было 50 рублей на четверых на неделю, получается 7 рублей на четверых в день, тоже, кажется, не так мало, но 362 же сразу ушло, а тебе и на оставшиеся на взятки что-то тоже надо, тут пять копеек, тут десять, а кругом эти – армяне с кавказцами, которые даром слово не чихнут. Как-то надо жить, а мы – худосочные студенты-физики». А с едой было худо: «Баклажанная игра, томатный сок, бутылка водки на всех – три мальчика и одна девочка, супчик какой-то, хлеб, естественно. Какими-то пирожками удавалось разжиться. Мы поняли, что так жить нельзя, а работали мы часов по 14 в сутки, сколько могли».
Глосса о Васе от Воробьева
Тут у нас состоялось братание с Васей. К сожалению, не очень хорошо получилось, к концу второго месяца его таки забрали лечиться в вытрезвитель. Ну а что делать, кушать-то хотелось. Короче, мы ему купили бутылку на свои. За это Вася наконец-то взял погреб своей бабули и привез нам как следует: сала, варенья и капустки квашеной. В колхозной столовой – что там было жрать? Наконец-то совершился прорыв: как в фильме «Судьба человека», я поделил все на равные порции – положил сало на хлеб, впился зубами и просто потерял сознание. Понял, что нельзя сразу много жрать. Зато в первый раз увидел, что такое настоящий алкаш: Вася выпил «Стрелецкую», сказал, что его не берет, у нас было полбутылки водки, мы
