в необходимости принять какие-нибудь меры к тому, чтобы вырваться на свободу. Я хочу поручиться за него, внести залог.
Он улыбается:
— Не беспокойся обо мне, Чарли. У тебя есть свое дело. Продолжай давать людям здоровый смех. Перед тобой стоит великая и благородная задача. Не беспокойся обо мне.
Мы молчим. Меня душат слезы. Я чувствую себя мучительно беспомощным».
Этот разговор происходит в дни, когда в стране еще не успела улечься дикая антикоммунистическая истерия. Для американских монополий мировая война явилась средством превращения Соединенных Штатов в крупнейшую империалистическую державу. На крови миллионов погибших людей, на разрушении и обнищании многих стран американские торговцы оружием сделали свой гигантский и отвратительный бизнес: за время войны США почти удвоили национальное богатство. Однако хозяева Америки не смогли достигнуть другой цели, которую они преследовали, — подавить нараставшее рабочее движение внутри страны. После войны это движение вспыхнуло с новой силой, а кризис 1920–1921 годов поднял большую его волну. Чтобы отвлечь массы от экономической борьбы и подчинить себе профсоюзные организации, монополии и реакционные политические круги под лживые вопли о «коммунистической опасности» и «красном заговоре» развернули кровавый террор. Сознательно сея в стране с помощью всех средств пропаганды политическую и расовую нетерпимость, шпиономанию, ненависть и страх, власти устраивали массовые полицейские облавы, бросали в тюрьмы и подвергали нечеловеческим пыткам многие тысячи невинных людей.
В годы наступления реакции Чаплин оказался одним из первых артистов, занесенных в списки «коммунистов». Несмотря на все необоснованные обвинения и травлю, он не отступил от своих принципов, не уронил свое достоинство. Показателен в этом отношении эпизод, происшедший с ним в том же Нью- Йорке. В ответ на провокационный вопрос корреспондента одной из газет, не является ли он большевиком, Чаплин не побоялся заявить:
— Я — артист. Меня интересует жизнь. Большевизм представляет собой новую фазу жизни. Я должен интересоваться им.
Глава IV. ЗРЕЛОСТЬ МАСТЕРСТВА
В ТВОРЧЕСКОЙ ЛАБОРАТОРИИ
Глухой меня услышит и поймет.
Франсуа Вийон
Становление мастерства Чаплина совпало с бурными годами первой мировой войны; расцвет его таланта пришелся на богатый событиями период между двумя войнами.
Первым значительным послевоенным произведением Чаплина явился шестичастевый фильм «Малыш». Вслед за ним были выпущены две последние маленькие комедии («Праздный класс» и «День получки»), а затем четырехчастевая картина «Пилигрим», после которой художник перешел исключительно к выпуску полнометражных фильмов.
Проявленное Чаплином тяготение к произведениям большой формы явилось одним из свидетельств подлинной зрелости мастерства. И прежде чем перейти к его многочастевым картинам, необходимо остановиться на особенностях этого мастерства, на основных принципах и методах чаплиновского творчества.
Раньше других о некоторых своих наблюдениях и мыслях по этому поводу рассказал Макс Линдер. «Глядя фильмы с участием Чарли Чаплина, — писал он после посещения его студии в 1917 году, — легко постичь всю сумму вложенной в них работы. Тем не менее даже самый понимающий в этом деле человек не может себе и вообразить, как упорен и мудр труд Чарли Чаплина… Он повторяет все сцены до тех пор, пока они его не удовлетворяют… а удовлетворить его куда труднее, чем самого жестокого критикана зрителя… Каждая сцена снимается примерно двадцать раз. А это составляет вместе с репризами, пробами и уточнениями пятьдесят репетиций… У него нет никакого особого секрета, никаких специальных выдумок, но он очень умен, очень методичен, очень добросовестен».
О колоссальной трудоспособности Чаплина и его строгой взыскательности к самому себе писали и после Линдера десятки других лиц. Так, присутствовавший на съемках «Парижанки» Робер Флоре пришел к заключению, что «время и деньги для Чаплина— ничто, художественная правда — все». Для такого вывода у него были все основания: на картину длиной 3 тысячи метров Чаплин израсходовал 125 тысяч метров пленки! Чтобы только единожды просмотреть подряд весь отснятый материал, надо было бы потратить около трех суток!
Наиболее полные сведения о методах работы Чаплина того времени содержатся в воспоминаниях его секретаря Элзи Годд.
…Кипучая жизнь студии неизменно начиналась ранним утром. Ровно в девять часов все приготовления к съемкам должны были быть закончены.
Сразу по приходе в студию Чаплин собирал исполнителей и своих ассистентов. Он рассказывал им во всех деталях об очередной сцене снимаемого фильма, объяснял каждому артисту его роль. Не довольствуясь этим, Чаплин сам поочередно исполнял все роли — мужские и женские — перед участниками труппы, чтобы те как можно лучше поняли его намерения. После того он приступал к репетиции, внимательно наблюдая за игрой каждого актера и сопровождая ее многочисленными замечаниями и дополнительными указаниями. Исполнителю отрицательной роли он говорил:
— Мне не надо обычного в кино изображения «злодея». Постарайтесь хорошенько понять, что вы — это парень, который, в сущности, недурной человек, но который абсолютно лишен каких-либо моральных правил. Не принимайте нарочито отталкивающего облика и, главное, не играйте!
Требуя глубокого проникновения и вживания актера в образ, режиссер стремился достичь искренности и убедительности игры. Он «натаскивал» актеров, отшлифовывал их игру до естественной правдивости. Если нужно, Чаплин терпеливо, не жалея времени, посвящал целые дни репетиции какого- нибудь маленького эпизода. Часто ему при этом приходила в голову новая мысль, и тогда он уже вносил необходимые изменения, спрашивал мнения окружающих, сравнивал, спорил, критиковал. Придя к убеждению, что все возможное сделано, и тщательно проверив костюмы и грим, он приступал к съемке. В этот момент с ним происходила полная перемена: вся прежняя озабоченность, деловитость исчезали, и всем он казался беззаботным весельчаком, который как бы шутя, импровизируя создавал интересные, смешные трюки. Мало-помалу он заражал своим настроением всех остальных актеров. И хотя трудно было бы найти более взыскательного руководителя, чем Чаплин, вряд ли кто-либо другой умел так расположить к себе сотрудников и внушить им большую преданность делу. Одна пожилая и опытная артистка— не постоянный член труппы, а случайная участница очередной съемки— покинула чаплиновскую студию со словами: «Он так терпелив, так снисходителен и прежде всего — так не похож на других…»
Чаплин умел поддерживать у всего коллектива творческий энтузиазм, без которого немыслимо было бы создание ни одного его фильма. В самом деле, чего стоили бы без него все бесконечные репетиции,
