структурных карт. Для Майкопского месторождения он составил структурную карту подошвы нефтеносной залежи, приняв исходной плоскостью для отсчета абсолютных отметок не горизонтальную плоскость (уровень моря или параллельный ему уровень), а плоскость наклонного пласта, расположенного выше нефтеносной залежи, залегающую согласно с покрывающими отложениями. Таким образом, составленная структурная карта отобразила рельеф, на котором отложилась нефтеносная толща без… искажений…»
То есть (нелишне, наверное, повторить то, что мы уже сказали в главе 5) Губкин принял за исходную плоскость не воображаемую горизонтальную (поверхность моря или параллельную ей плоскость), а вполне реальный пласт и, «отталкиваясь» от него, с наибольшей точностью представил подземный рельеф. Профессор Чарыгин утверждает категорично: «Если бы он (т. е. Губкин. — Я.К.) использовал обычно применяемый метод составления структурных карт, ему не удалось бы сделать тех оригинальных выводов, важных в научном и практическом отношении, к каким он подошел в своих исследованиях». Чарыгин ратует за повсеместное применение губкинского метода составления структурных карт, однако, насколько нам известно, широкого распространения в геологической практике метод все-таки не получил. Необходимо раскрыть причину этого; по нашему мнению, она симптоматична. Способ Губкина, несмотря на действительную простоту, обязывает к некоему творческому усилию в выборе системы отсчета, в выборе исходного пласта. Между тем в повседневной работе удобней и правомерней механически составлять структурные карты.
Осенью 1912 года Иван Михайлович получил деловое приглашение, о котором с некоторой оторопью поспешил сообщить жене: «Мне пришлось задержаться на Майкопских промыслах до 14 октября. Дело в том, что из Лондона в контору промыслов князя Салтыкова (бывш. Бакино-Черноморское о-во) пришло предписание обратиться ко мне с просьбой дать им геологические сведения и советы относительно благонадежности их участков и установить очередь в развитии буровых работ на этих участках, а также сообщить им о благонадежности Таманских месторождений нефти. Запрос от конторы я получил только 10 октября. Отказывать в просьбе такой крупной фирме мне не хотелось. Кроме того, пришлось с управляющим промыслами поехать и лично ему указать некоторые интересные места на их участках. Потом, как только узнали в районе, что я приехал, меня буквально завалили просьбами дать те или иные указания. Все это отвлекало меня от моей прямой работы, для которой, собственно, я и приехал в район. Пока я возился с грунтами и ездил по участкам, в районе назрели крупные события. Майкопская долина, одно из крупных обществ, входящих в состав фирмы «Андрейс», прикончила свое существование. Весь служебный персонал от управляющего промыслами включительно рассчитан. Иосиф Томасович Хандомиров, у которого я поселился, оказался, таким образом, свободным. Он предложил мне вместе с ним поехать осмотреть Баку, обещая в то же время познакомить меня там со всеми заправилами и королями нефтяного дела, в том числе и с председателем совета съезда бакинских нефтепромышленников — Гукасовым, который приходится ему роднёю. Случай открылся, можно сказать, единственный. …Я увижу бакинские месторождения. У меня будет крупный геологический опыт. Уже и теперь в Майкопском районе начинают прислушиваться к тому, что я говорю; и не я, а со мной ищут знакомства. После поездки в Баку я буду лично и непосредственно знаком почти со всеми главными месторождениями нефти на Кавказе».
Деловое предложение — из Лондона. Всего месяца два-три назад вышла в свет первая серьезная научная работа молодого инженера, а уж имя его произнесено в Лондоне, как говорится, «в заинтересованных кругах». Он не хочет «отказывать в просьбе такой крупной фирме», но в тоне письма совсем нет безумной радости и мальчишеского восторга; тон письма деловой. Правда, еще весной (полевой сезон 1912 рода сложился так для Ивана Михайловича: март и апрель он работал в Майкопе, затем до октября на Тамани, а перед возвращением в Петербург снова посетил Майкоп и провел там конец октября — начало ноября) он не без гордости заметил:
«В районе начинают ценить мои указания. Ко мне приезжают в Нефтяную управляющие промыслами за всякого рода советами, приглашают на заседания и т. д. 21 марта, напр., меня позвал управляющий фирмой «Андрейса» Раппопорт дать заключение о скважине № 2 на участке. …Мои разговоры, что в мае мне придется оставить Майкопский район, печалят публику. Всем хочется, чтобы я остался здесь и дольше» (письмо от 22.3.1912).
(В этом же письме есть заметка об одном молодом геологе, характеризующая и самого Ивана Михайловича: «…привычка зарываться в мелочи и неуменье отличать существенное от случайного являются его органическими недостатками». Слова эти принадлежат инженеру, стаж работы которого три года! В самом начале нашего повествования, в главе 1, мы приводили его не лишенное хвастливости восклицание: «В науку я вошел хозяином». Теперь мы имеем возможность убедиться, насколько психологически точно выразил он свое состояние. Он действительно сразу почувствовал себя не гостем в науке, не просителем каким, не домогателем и соискателем, а хозяином.)
Итак, нашему герою сделано лестное предложение, и он его принял. Сам он не в состоянии еще в полной мере понять значение своего открытия, Геологический комитет еще только начинает ценить его талант и привыкать к нему, потому что ко всякому новому дарованию нужно привыкнуть, но капиталисты, быстро учуяв в нем талант нефтепыта и смекнув, что на нем можно недурно заработать, буквально разрывают его на части. Советы его начинают оплачиваться все дороже, ведь каждый фонтан — это много нефти, много денег, а фонтаны бьют из скважин, заложенных по рекомендации Губкина. Он поначалу отзывается, кажется, на. все приглашения, осматривает самые труднодоступные площади, полупрезрительно называя свои поездки по частным просьбам «гастролями».
«7.8.1913. Не сердись на меня за мои короткие письма. Пишу урывками. Теперь у меня и по вечерам большие дела. Пишу разные отчеты по гастролям. Это, между прочим, самая неприятная вещь. Условия не позволяют сосредоточиться и мыслить последовательно — и в одном направлении. Поэтому всякий раз с большим трудом и с громадным нежеланием садишься за эти писания. Приискиваю тот или иной благовидный предлог, чтобы отложить работу на вечер, следующий вечер. А это портит несколько вообще мое бодрое настроение. Становится неприятно, когда вспомнишь, что за мною есть ряд неисполненных работ. …Я считаю месяцы и дни до моего отъезда в Петербург, куда я думаю попасть в половине октября, если подвернется гастроль, а то и к первому октября, если гастроли не будет».
«14.9.1913. Прости, что я так долго не писал. Все последнее время я был занят буквально день и ночь — до 2-х, даже до 3-х часов. Днем я экскурсировал, а вечерами писал отчет Гукасову.
В настоящее время я взял одно поручение — обследовать участок возле грязевого вулкана Таурогай, в 25 верстах к западу от разъезда Дуванного. Эту гастроль я получил от о-ва «Волга». Она продолжится, вероятно, дней 5–6, числа до 13 сентября. Взял я с этих господ по 100 рублей в день. …Мне хочется во что бы то ни стало обеспечить вас всех, чтобы вы жили, не боясь будущего даже в случае какого-нибудь несчастья со мной. Это побуждает меня и теперь брать работы. Я буду спокойнее себя чувствовать, когда буду знать, что вы сразу не очутитесь на панели, если я даже умру».
Подчеркнуто мной. Мне захотелось, чтобы читатель призадумался над этой фразой. Она может вырваться только у человека, познавшего в своей жизни все унижения бедности и страх перед будущим. Ее может произнести человек, работающий на опасной работе, где всякое может случиться в любой момент.
Наконец он избавился от многолетней вязкой нужды, особенно изводившей в годы учения. Никогда у него не было столько денег! Он с удовольствием пересчитывает:
«Всего мною заработано за это время больше 3000 рублей.
У меня сейчас на руках 400 руб.
Тебе выслал 600 руб.
Кянджунцев должен прислать 1746 руб.
Гукасов заплатит около 320 руб.
Итого 3066 руб.
…Если надежды мои оправдаются и буду здоров, еще заработаю тысячи три. Тогда мы с тобой паны. Год или два можешь жить и не рассчитывать каждую копейку. Да и для деток можно что-нибудь отложить» (письмо от 24.7.1913). Теперь он может позволить себе такого рода советы: «Относительно денег прошу тебя не стесняться и вообще выбрось из головы всякие счеты и расчеты. Я даю тебе честное слово, что больше не упрекну тебя, в каком бы состоянии я ни был, в каком бы состоянии ни находились наши дела. Мы оба живем для детей. Нечего поэтому нам считаться. Если у меня будет спокойное настроение, бодрое
