Зная роль Писания в жизни христиан, он в 303 году приказал епископам сдать в римские судилища свитки евангелий. Епископы же воспользовались малой осведомленностью римских чиновников в вопросах богословия – и вместо подлинных, ценимых Церковью евангелий принесли подделки – апокрифы, украшенные, однако, тем словом, которое значилось в императорском эдикте . Так что большая часть апокрифических рукописей сгорела отнюдь не в тех кострах, что разжигали «христианские фанатики», а на задних дворах языческих римских канцелярий.
Христиане времен обращения Константина были весьма далеки от того, чтобы быть половиной населения Империи. Оценки историков колеблются в диапазоне от 5 процентов до 12 процентов населения. Причем восточная половина империи христианизирована значительно больше, чем западная, Константин же до 323 г. оставался правителем запада; следовательно, он не мог смотреть на христиан как на политическую силу. Известно предание о св. Василии Великом: Когда он пришел в Неокесарию, в этом большом городе было только 17 верующих, а к его кончине осталось лишь 17 язычников.
При этом не нарастала, а, напротив, угасала религиозная враждебность разных религиозных групп Империи. За три века соседи успели хорошо узнать христиан и перестали возмущаться их «неверием» в официальных богов. Империя по инерции, по привычке время от времени вспоминала о Церкви и имитировала наведение единомыслия. Но народный антихристианский энтузиазм уже угас. Решительность же христианских мучеников вызывала уважение у римлян.
Никаких «беспорядков» не было. Диоклетиан провел умную административную реформу. Христиане же лояльно относились даже к гонителям. Самое большее проявление бунта, на которое они решились, известно из свидетельства современника – «Сразу же, как только в Никомидии был обнародован указ о Церквах, некий человек, не безызвестный, но самого высокого, по мирским представлениям, звания, движимый горячей ревностью по Боге и побуждаемый верой, схватил указ, прибитый на виду в общественном месте, и разорвал его на куски, как безбожный и нечестивейший. Человек, прославившийся таким образом, выдержал всё, что полагалось за такую дерзость, сохраняя до последнего вздоха ясный ум и спокойствие» (Евсевий. Церковная история 8,5)
И уже откровенной ложью звучат слова Брауна о том, что «христиане воевали с язычниками». Обратите внимание на построение фразы. Можно было сказать, что «язычники воевали с христианами». Можно было бы сказать о «взаимной вражде язычников и христиан». Но Браун построил фразу так, что активно-нападающей, агрессивной стороной выглядят именно христиане. А ведь до Константина проявления этой вражды было очевидно-асимметричны: христиане методами философской полемики критиковали языческую религию (тем же, кстати, занимались многие языческие комедиографы и философы), а языческий мир преследовал христиан пытками и казнями. В фильме, увы, это еще более подчеркнуто: толпа христиан, вооруженных копьями и крестами, бросается на беззащитных язычников, убивает их и сбрасывает прекрасные статуи с языческих храмов… Вот именно до обращения императора Константина ничего такого не было и быть не могло.
Еще один «достоверный» тезис Брауна - утверждение, будто на I Вселенском соборе по указке Константина решались вопросы, какие евангелия считать подлинными, какие – мнимыми. Однако ни о чем таком не говорил ни один из источников IV века.
Ни “Жизнь Константина” Евсевия Кесарийского, ни “Церковная история” Феодорита Кирского, ни “Церковная история” Сократа Схоластика, ни “Церковная история” Созомена, ни творения св. Афанасия Великого не упоминают о том, будто на этом соборе обсуждался вопрос библейского канона.
Св. Афанасий Великий, активнейший участник 1 Собора, в 367 г. пишет специальное послание (Праздничное, 39-е), в котором перечисляет книги Нового Завета, но и в нем он никак не упоминает, будто этот перечень имеет какое-то отношение к Собору.
Вопрос о границах библейского канона не вызывал соборных дискуссий вплоть до Лаодикийского собора 363 г. и 3 Карфагенского собора 397 г.. Если бы Вселенский собор уже решил этот вопрос в 325 году, то было бы странно обращение к этому же вопросу позднейших частных соборов, вдобавок без малейших ссылок на предыдущее авторитетное решение.
Все это очень легко проверяется и по древнейшим источникам, и по научной литературе.
Версия о том, что Никейский Собор формировал библейский впервые зазвучала в сочинении Libellus synodicus, изданном в 1601 г. страсбургским богословом Иоанном Паппусом. Уже отсюда понятно, что это никак не современник Собора 325 г. Впрочем, порой историки полагают, что Паппус переработал более древний оригинал - греческую рукопись 9 века... В любом случае 'в нем несомненная историческая правда перемешана с различными домыслами и интерполяциями автора в духе позднейшего католицизма' , “этот источник довольно подозрителен и стоит на плохом счету у серьезных, независимых ученых' .
Ни один другой источник не дает оснований полагать, что на Первом Соборе обсуждался вопрос о каноне Нового Завета.
Но ведь имеет же писатель право на фантазию!
На такую фантазию – вряд ли. Те, кто с помощью такого довода защищают Брауна, не станут так же реагировать на книги Георгия Климова (в них в «художественной» форме обличается «жидовско- педерастическая мафия»). Форма фэнтэзи не спасает от их критики современную сказку «Дети против волшебников» (в которой также усматривают антисемитизм). Да и классические сказки Вагнера («Кот- Мурлыка» и др.) также подвергались вполне реалистической идейной порке. Обличать антисемитские нотки в художественной литературе (у Гоголя или Достоевского) считается в порядке вещей. А протестовать против злой лжи в антихристианской сказке Брауна отчего-то нельзя!
Представьте себе, что некто написал книгу о том, что Любавичский ребе - транссексуал и лесбиян, втайне верящий в Иисуса Христа. И еще он писал доносы в царскую охранку, а мама у него вообще была полькой… Есть ли шанс на то, что фантастика с таким сюжетом будет издана миллионным тиражом, ляжет на лучшие полки всех книжных магазинов западного мира и по ней будет снято несколько художественных и «документальных» фильмов? Будет ли столь же неотступна и навязчива ее реклама?
Отдельная проблема еще и в том, что реклама вокруг «Кода» строится на калейдоскопе взаимоисключающих заверений: то вдруг заявляется, что это – «просто фантастика, и поэтому не ругайте нас», но через минуту те же самые рекламные агенты начинают вещать, что наконец-то Браун установил великую истину, и теперь нам известна правда о христианстве. За неделю до выхода «Кода да Винчи» в прокат первый телеканал (ОРТ) дважды показал полуторачасовой рекламный ролик фильма. Сей «документальный фильм» о фильме «художественном» был построен по принципам зомбирования и промывки мозгов. Одни и те же тезисы повторялись регулярно, безо всякого развития сюжета. При этом раз в десять минут говорилось, что вообще-то фантастику не стоит принимать близко к сердцу, зато все остальное время утверждалось, что наконец-то истина раскрыта.
Если бы у издателей и рекламщиков не было пропагандистской цели, то, наверно, они могли бы поместить небольшое послесловие, носящее характер более научный и более корректный по отношению к христианам.
Я не против свободы творчества, в том числе такого, которое озвучивает идеи, оппонирующие христианству. Браун имел право выставить напоказ свои фантазии. Правда, скажи мне, о чем твои фантазии, и я скажу – кто ты. Браун в своих грезах видит «сексуальную жизнь Христа». Тяжелый комплекс. Не знаю, излечимый ли. Но это его право – свои сны, фантазии, комплексы и травмы детской поры демонстрировать в интернете. Мне важен вопрос совсем иной – почему и кто решил, что эти фантазии надо навязывать всему миру. Возмущаюсь я не столько романом Брауна, сколько несоразмерной ничему рекламной кампании, внедряющей этот роман в умы людей. Тираж книги в разы превзошел «Гарри Поттера», а книжка Роулинг все же неизмеримо живее и талантливее…
Бурная кампания вокруг «Кода да Винчи», для многих неожиданная, но многих же и заинтриговавшая, непроизвольно наводит на мысль о возможных ее зачинщиках. Проще говоря, qui prodest – кому выгодно?
«Код да Винчи» - это типичное конспирологическое произведение, главная идея которого состоит в том, что миром правят тайные ложи.
В романе это - Приорат Сиона, структура вполне масонская, но белая и пушистая. Она влияет на президентов (упоминается имя Миттерана) и банкиров, противостоит христианской Церкви и помогает рекламе книг Лэнгдона («Положительный отзыв Жака Соньера на книгу о поклонении женскому божеству
