Психология социализма

философскому мышлению».

Эти злоупотребления богатством и возрастающий упадок нравственности в буржуазном обществе дали веское оправдание едким нападкам современных социалистов на неравномерность распределения богатств. Им было слишком легко показать, что часто большие состояния образовались посредством громадного хищничества за счет скудных средств тысяч бедняков. Как назвать иначе все эти финансовые операции крупных банковых учреждений по устройству заграничных займов? Эти учреждения нередко отлично знают ненадежность заемщика и совершенно уверены, что их слишком доверчивые клиенты будут разорены, но, тем не менее, без всякого колебания устраивают заем, чтобы не потерять комиссионный гонорар, доходивший иногда до очень крупного размера, как, например, при займе Гондураса² этот гонорар превышал 50% полной суммы займа. Бедняк, решающийся под влиянием голода на воровство, разве не менее виновен, чем эти грабители-хищники³. Что сказать о спекуляции молодого американца-миллиардера, который в момент испано-американской войны скупил почти на всех рынках мира зерновой хлеб и стал продавать его по завышенным ценам только тогда, когда начался им же вызванный голод? Эта спекуляция произвела кризис в Европе, голод и возмущения в Италии и Испании и была причиной голодной смерти большого числа бедняков. Не правы ли после этого социалисты, сравнивающие этих спекулянтов с простыми разбойниками, достойными виселицы?

1 Август-Эмиль Фаге — профессор литературы, член французской Академии наук. Редактор журналов «Jowrnal les Debats», «la Revue» и других.

2 Известны два таких заема. Особенно скандальным был заем 1867-1870 г.г., заключенный для постройки железной дороги. Тогда была проведена только маленькая ветка, деньги разошлись по карманам чиновников, а долг с возросшими процентами более полувека обременял бюджет Гондураса. Второй заем был получен в 1884 г. в обмен на железнодорожные концессии и земли для банановых плантаций.

3 Благодаря своим капиталам директора американских трестов могут делать и не такие банковские операции. Есть сведения об одной из них, проведенной Рокфеллером, директором «Standart oil Trust», который произвел панику на американской бирже и тем заставил значительно понизиться в курсе большинство процентных бумаг. Скупив их затем и дождавшись понижения курса, он приобрел 2 миллиарда франков, если верить вычислению Дорбиньи, приведенному в «Revue des Revues». Синдикат нефтепромышленности принес ему за этот год доход около 100 миллионов франков.

Вот здесь-то мы и наталкиваемся на одну из труднейших задач нашего времени, для разрешения которой социа­листы предлагают лишь ребяческие средства. Задача такая: избавить общество от страшного и все возрастающего могущества крупных финансистов. Подкупая прессу, закупая политических деятелей, эти дельцы все более и более завоевывают положение единственных хозяев в странен составляют как бы правительство, особенно опасное тем, что оно одновременно и всемогущей тайно. «Это зарождающееся правительство, — по словам Фаге, — не имеет никаких идеалов, ни нравственных, ни умственных. Оно не злое и недоброе. Оно считает людей стадом, которое нужно держать за работой, кормить, не допускать до драки и стричь... Оно относится безразлично ко всякому умст­венному, художественному и нравственному прогрессу. Оно международно, не имеет родины и стремится, впрочем, не беспокоясь о том, истребить в мире идею об отечестве».

Трудно предвидеть, каким образом современные общества могут избегнуть этой страшной грозящей им тира­нии. Американцы, которым, по-видимому, предстоит первым сделаться жертвой этой тирании, уже предупрежда­ются наиболее выдающимися своими представителями о предстоящих кровавых переворотах. Но если легко вос­стать против деспота, то какое же может быть восстание против власти скрытой и безымянной? Как добраться до богатств, искусно разбросанных по всему свету? Вне всякого сомнения, трудно будет долго терпеть без возмуще­ния, чтобы один человек мог для собственного обогащения вызвать голодовку или разорение тысяч людей с боль­шей легкостью, чем, например, Людовик XIV объявлял войну.

Нравственное падение высших слоев общества, неравномерное и часто очень несправедливое распределение де­нег, опасные злоупотребления богатством, усиливающееся раздражение народных масс, все большая и большая потребность в наслаждениях, утрата прежнего авторитета власти и исчезновение старых верований — во всех этих обстоятельствах много причин к недовольству, объясняющих быстрое распространение социализма.

Наилучшие умы страдают недугом не менее глубоким, хотя недуг этот и другого рода. Он не всегда превращает их в сторонников новых доктрин, но он мешает им деятельнее защищать современный социальный строй. Посте­пенный распад всех верований и опиравшихся на них учреждений; полное бессилие науки пролить свет на окру­жающие нас тайны, сгущающиеся по мере того, как мы хотим в них проникнуть; ясные доказательства того, что все наши философские системы — беспомощный и пустой вздор; повсеместное торжество грубой силы и вызываемое им уныние имели результатом то, что избранные умы впали в мрачный пессимизм.

Пессимистическое настроение современных людей — неоспоримо; можно составить целый том из фраз, выра­жающих это настроение у наших писателей. Нижеприведенных выдержек будет достаточно, чтобы показать общую неурядицу в умах:

«Что касается картины страданий человечества, — говорит выдающийся современный философ Ренувье, — то, не говоря о бедствиях, зависящих от общих законов животного царства, изображение, сделанное Шопенгауэром, окажется скорее слабым, чем преувеличенным, если подумаем, какие социальные явления характеризуют нашу эпоху: борьба между национальностями и общественными классами, всеобщее распространение милитаризма, воз­растающая нищета наряду с накоплением богатств, изощрение в наслаждениях жизнью, увеличение числа преступ­лений, как наследственных, так и профессиональных, самоубийства, ухудшение семейных нравов, утрата веры в непостижимое, заменяемое все более и более бесплодным материалистическим культом мертвых. Вся эта совокуп­ность признаков видимого возвращения цивилизации к варварству и неизбежное содействие этому возвращению соприкосновения европейцев и американцев с неподвижным или даже опустившимся населением старого света — не сказывались еще в то время, когда Шопенгауэр стал призывать к пессимистическому миросозерцанию».

«Более сильные без зазрения совести попирают права более слабых, — пишет другой философ, Буаллей, — аме­риканцы истребляют краснокожих, англичане притесняют индусов. Под предлогом распространения цивилизации европейцы разделяют между собой Африку, а в действительности цель другая — создать новые рынки. Ожесточен­ное соперничество между государствами приняло необычайные размеры. Тройственный союз грозит нам из боязни и алчности. Россия ищет нашей дружбы из-за своих интересов».

Ненависть и зависть в низших слоях, безучастие, крайний эгоизм и исключительный культ богатства в правящих слоях, пессимизм мыслителей — таковы современные настроения. Общество должно быть очень твердым, чтобы противостоять таким причинам разложения. Сомнительно, чтобы оно могло им долго сопротивляться.

Некоторые философы находят утешение в этом состоянии общего недовольства, утверждая, что оно есть залог прогресса и что народы, слишком довольные своей судьбой, например, восточные, более не прогрессируют. «Нера­венство богатств, — говорит Уэллс, — кажется величайшим злом в обществе, но как бы ни было велико это зло, уравнение богатств привело бы еще к худшему. Если каждый будет доволен своим положением и не будет видеть возможности улучшить его, то человечество впадет в состояние оцепенения, а в силу своей природы оно не может оставаться неподвижным. Недовольство каждого своим личным положением есть могущественный двигатель всего прогресса человечества».

Как ни судить об этих чаяниях и обвинениях, которые легко возводить против существующего порядка вещей, надо признать, что все социальные несправедливости неизбежны уже потому, что в разной степени они существо­вали всегда. Они — роковое следствие самой природы человека, и никакой опыт не дает повода заключить, что изменением учреждений и заменой одного класса другим можно было бы уничтожить или даже смягчить неспра­ведливости, на которые мы так сетуем. В армии добродетельных людей насчитывалось всегда очень мало рядовых, еще гораздо меньше офицеров, и не найдено еще средства увеличить это число. Следовательно, нужно примириться с необходимостью общественных несправедливостей, столь же естественных, как и несправедливости в природе, каковы угнетающие нас старость и смерть, на которые бесполезно сетовать. В общем, если мы сильнее, чем прежде, чувствуем выпадающие на нашу долю бедствия, то кажется, однако, вполне верным, что в действительности они никогда не были менее тягостными. Не говоря уже о первобытных временах, когда человек, скрываясь в пещерах, с трудом оспаривал у зверей свою скудную пищу и очень часто сам служил им добычей, вспомним, что наши отцы переживали рабство, нашествия, голод, войны всякого рода, смертоносные эпидемии, инквизицию, террор и много еще других бедствий. Не забудем, что благодаря прогрессу науки и техники, увеличению платы за труд и дешевизне предметов роскоши, самый скромный