бежала, словно ее преследовали эринии со змееподобными волосами…
Жесткий щебень Аравийской пустыни ранит ее белые ноги, жажда сжигает внутренности, а голод терзает, как хищная птица, глаза, ослепшие от солнечного жара, гонятся за обманчивыми видениями по желтой бескрайней пустыне. Она не смогла бы объяснить, как оказалась тут, как переплыла море, как избежала погони, чем до сих пор питалась… Ничего не помнит. Помнит только эти двенадцать ночей и ту, тринадцатую, и блеск отцовского меча. Потом пустота. Сейчас пустыня. И смерть. О, если бы боги послали ее! Боги, которые дают счастье ценой мучений. Раньше не думала о богах, а ведь они существуют и могут положить конец ее мукам.
Но всемогущие все же исполнили ее мольбу и превратили ее в дерево, Мирра продолжала жить под жесткой древесной корой. Слезы ее текли благовонными струями мирры, а в шелесте ветвей под ветром различались рыдания. Одновременно вырастало в этом дереве дитя, зачатое в кровосмесительных объятиях. Со временем ствол дерева раздавался все более. Стервятник, пролетая там, сказал сидящему на дереве Фениксу:
– Сдается мне, почтенный господин, что это дерево беременно. Феникс ничего не ответил, поскольку не имел привычки разговаривать с птицами не своего круга, но в душе признал справедливость замечания и улетел. Дерево Мирра мучилось, но не имело уст, чтобы призвать на помощь Илифию, добрую богиню родов. Наконец на одиннадцатом месяце[49] ствол лопнул с треском,[50] всполошившим всех птиц, и на свет появился чудесный мальчик Адонис.
АДОНИС
Адониса нашли нимфы. Они кормили его, баловали, растили. Учили говорить и рассказывали ему сказки. Не имея никакого понятия о жизни, описывали ему несуществующее и небывалое. Поведали ему о его чудесном рождении, но о матери не вспоминали, чтобы не ранить душу мальчика. Адонис рос среди них и с каждым днем становился прекраснее. Нимфы считали, что он красив, как Гелиос, и жаворонок это подтвердил, а ведь он каждое утро заглядывал солнцу в лицо.
Ночами наблюдал Адонис, как нимфы уступали сатирам, и думал, что это, наверное, мучительно, ибо одни из них плакали, другие кричали «мама», и даже у тех, кто хранил молчание, были слезы на глазах. Ему говорили, что это любовь. Но он интересовался другими вещами. Он бродил по лесу и преследовал в чаще зверей. Копьем пробивал кабана, ударом кулака валил с ног медведя, копал ловчие ямы на львов, которых потом убивал. Это были его любимые забавы. Нимфы редко его теперь видели и несмело приближались к пещере, в которой обитал великий охотник. Многим грезились его уста, но ни одна не имела храбрости признаться ему в любви.
Таким увидела и полюбила его Афродита. Любя сама, хотела быть любимой. На колеснице, запряженной трепещущими воробьями,[51] она отправилась на Кипр. В благовонном святилище пафосского храма хариты выкупали ее, натерли шафрановым маслом, связали узлом золотые волосы, а узел перевили пурпурной лентой, легкой тенью подвели брови, кармином подчеркнули от рождения алые влажные губы, розовым подкрасили вокруг сосков, облачили ее в одежды тонкие, узорчатые, ароматные и украсили драгоценностями. Вернувшись в Аравию, Афродита отослала свою колесницу, а сама, скромно опустив глаза, пошла через лес, как девушка из хорошего дома, от которой во время прогулки отстала прислуга. Такой она и предстала перед Адонисом. Юноша глядел на нее с набожным удивлением. Он приветствовал ее протянутой рукой и промолвил: «Несомненно, ты из богов. Никогда не видел настоящей богини, но именно так должна выглядеть богиня». Он решил: она определенно явилась ему потому, что он не воздает богине должных почестей. Действительно, в этих лесных чащобах человек забывает бога. Но он исправится. Прямо сегодня на вершине на видном отовсюду месте он воздвигнет ей алтарь, где всегда будет приносить жертвы и восхвалять ее по имени, какое она ему изволит открыть. Она взамен вознаградит его обильной добычей и сделает метким его копье.
Но в намерения Афродиты не входило стать объектом такого почитания. Наоборот, она хотела, чтобы он был смелее. На его слова скромно ответила, что слишком велика для нее честь и ей опасно равняться с богами. Она простая смертная, которую, правда, Киприйская дева наделила некоторой привлекательностью, но что она значит рядом с красотой Адониса! И, подойдя ближе, стала гладить его волосы, говоря, что они подобны лесным фиалкам, и лицо, которое показалось ей похожим на солнечный лик, а об устах его сказала, что они должны таить в себе сладость. Он дал ей попробовать, и это был их первый поцелуй.
Юноша ввел богиню в грот, где располагалось его ложе, покрытое шкурами львов, которых он сам убил на высоких горных вершинах. Сквозь распахнувшийся пеплос заметил белизну ее тела, а когда она подняла руку, его смутил пушистый темный грот ее подмышки, подобный священной аркадской пещере. Он снял с нее ожерелье, наплечные застежки, вынул заколки из волос – и они рассыпались золотым потоком, совлек с нее светозарные одежды и увидел, что груди ее подобны удвоенному отражению луны в ясной озерной глади. Только поясок под грудью не дала снять с себя Афродита – волшебную повязку, в которой хранятся все тайны ее очарования. Адонис, правда, думал, что стыдливость удерживает ее от полной наготы. Стал ее целовать, произносить ласковые, успокаивающие слова, смысла которых он и сам хорошо не понимал, после чего она откинула голову, закрыла лицо предплечьем и отдалась ему. Другой, может быть, и заметил бы, что в этом проявила она определенный опыт. Когда же любовники насытились страстью и пришло время выразить чувства словами, Афродита, крепко его поцеловав, призналась, кто она. Но Адонис уже спал, ибо прошлую ночь просидел в засаде, охотясь на льва.
Так они любили друг друга. Адонис принял любовь богини с готовностью и был доволен, что не надо уже возводить алтарь – в этом он не разбирался. Но одной любви ему было мало. Он не считал нужным прерывать свои маловажные занятия и продолжал охотиться. Когда возвращался, Афродита встречала его перед входом в пещеру и восхищалась добычей. Иногда путала названия животных, и возлюбленный смотрел на нее снисходительно. Когда же она пыталась подольше удержать его подле себя, юноша удивлялся, что Зевс разрешает такой важной богине запускать свои дела и жить без определенных занятий.
Она же любила его все больше. Каждая минута без него казалась ей потерянной. Как-то раз богиня сказала ему, что будет теперь сопутствовать ему на охоте. Он не считал, что она принесет ему пользу, но Адониса легко было убедить. Нимфы обучили его небольшому количеству слов, поскольку сами знали не больше. Афродита же могла говорить весьма долго, совсем без остановки, что вызывало в нем восхищение, но временами производило в голове не очень приятный сумбур. Киприйская дева велела Эросу принести короткую накидку вроде той, которую носит Артемида, и, надев на ноги высоко зашнурованные сандалии с толстыми подошвами, взяла в руки легкое копье и встала рядом с Адонисом. Очень она ему понравилась в этом облачении, и кусты вереска были свидетелями его восхищения.
Так ходили они рядом по горам и лесам, и Афродита старалась отвлечь внимание возлюбленного от ненавистной ей охоты. Вначале он сопротивлялся, но в конце концов уступал, потому что она умела рассказывать действительно интересно. Однажды ночью она показала ему созвездие Ориона и выложила всю историю этого охотника, в которого была влюблена богиня утренней зари. А поскольку недалеко от них была страна Нис, то влюбленные пошли проведать, как в укрытии от Геры растет маленький Дионис. Спрятавшись в кустах, они видели молоденького бога, как тот стоял, приникнув к одному из сатиров. Казалось, прислушивался к чему-то и пребывал в мечтательности. Адонис долго вспоминал эту встречу, ибо именно там он поймал живую белку.
