Юля Лемеш
Общаться с подростком. Как?
жЫзниный раскас
Наташа Криштоп – спасибо тебе огромное
Вчера мы были в больничке. Хотели навестить Лялю. Ляля – это девочка такая веселая. Я про нее в «Убить эмо» писала.
Но нас не пускают к ней. Говорят, может, через недельку-другую. Мальчишки в ярости. Им просто необходимо с ней поговорить. Узнать, как все случилось. Спасибо, хоть передачу взяли, фрукты там всякие, а сигареты категорически нельзя.
Мы потолкались у больницы и разбежались кто куда. Все равно толком ничего узнать не смогли.
Я решила проявить полезную инициативу и отважилась сходить к Лялиной бабке. Не хотелось. Честно. Я чувствовала себя виноватой. Почему – сама не знаю.
Когда с кем-то знакомым что-то поганое случается, со мной всегда так. Если задуматься, с незнакомыми – то же самое. Даже когда по телику про катастрофу сообщают, я жутко переживаю. Даже заплакать могу. Дурацкий характер. Вот как узнаю, что с кем-то кошмар какой-то случился, почти заболеваю. Я не вру. Может, у меня воображение слишком развито. Мне несложно понять, КАК им было фигово.
Это когда с чужими – а тут свой человечек. Почти родной.
Бабка и вправду совсем старенькая с виду. Но после несчастья с внучкой собралась с силами и ходит в больницу как на работу. Ее пускают. Она за Лялькой горшки выносит. Или что там выносят?
– Юля? Как же! Лялечка про вас рассказывала. Проходите.
После долгих уговоров я, наконец, узнаю, что произошло. Версия бабкина. Далекая от истины.
– Ограбили ее. Сейчас всех грабят. Даже старух и инвалидов безногих.
Лялька шла домой. Не поздно. На работу устраиваться ходила. Одета была как на свидание. В самое лучшее. И еще у нее был мобильник. Ей мама подарила. Которая неизвестно где и с кем (бабка сказала, что она проститутка). Еще было немного денег.
– Я ей дала с пенсии за квартиру заплатить.
И еще была тонкая цепочка с кулончиком. И сережки. Наверняка недорогие.
– Она обычно через дворы ходит. Чтоб быстрее. Там, за гаражами. И к сберкассе ближе, если от остановки идти.
Они ее подкараулили. И избили. Серьги выдрали их ушей не расстегивая.
Когда отобрали все, решили повеселиться. Ножом отрезали волосы. Вымазали в грязи.
– Доктор сказала, что внутри что-то повредили, – бабка все время переставляет предметы на столе.
Я хочу сдернуть скатерть, чтоб все эти воняющие склянки улетели на пол.
Потом им стало скучно. Они просто не знали, что еще сделать.
Вспомнили – повсюду говорят, что эмо режут себе вены. И полоснули ей по рукам.
Не совсем так. Они сначала хотели слово «ЭМО» вырезать, но не получилось. Получилось «э», три глубоких пореза, а потом руку кровью залило, и они сами перемазались и плюнули. А вторую руку когда резали, то она лицо ей закрывала и получилось и по кисти руки, и по щеке. Хорошо, глаз не проткнули. Нож вытерли о Лялькину кофточку. Чистюли.
Три девочки. Наши ровесницы. С дорогим ножом. Фирмы «Coleman». Подаренным папой на день рождения. Они им перед Лялькой похвастались. Типа у нас нож дороже всего, что у тебя есть.
– Ее собачник нашел, – почему-то эта подробность сильно расстраивала Лялькину бабку.
Словно «спаситель-собачник» звучало как-то особенно унизительно.
– Чем мы можем помочь? – с трудом проглотив комок в горле, спросила я.
– Ничего, мы справляемся, – привычный, словно заученный ответ.
Они сняли все это на мобильник.
Последнюю подробность нам потом подкинули Сурикатовы друзья ВКонтакте. Мы собрались у меня дома и несколько раз посмотрели. Танго были нужны лица. Он был сосредоточен. Он смог смотреть. Сурикат один раз поглядел. Я только слушала голоса. Мне этого хватило.
Танго и Сурикат обзвонили народ. Ушли. Мне не стоит знать, где они были и что сделали с этими девочками.
– На зло надо отвечать по справедливости, – напоследок уточнил Танго.
Я зла. Я не злая, но во мне кипит злость. Быть может, я могу даже убить. Но именно я сижу дома и жду. Когда они вернутся.
Вайпер там тоже был. Я пыталась его выспросить, как все было.
– Да нечего рассказывать. Я думал, мы поговорим. Но Танго – просто псих! Прикинь, заставил нас собачье говно по всему району собирать, – равнодушно добавил Сурикат.
Больше ничего не рассказали. Пришлось додумывать самой. А воображение у меня о-го-го какое.
Потом мы скинулись, кто сколько мог. И отдали деньги Лялькиной бабке. Чтоб она могла покупать лекарства. А то, говорят, Лялька до сих пор кровью писает.
Вот так появилась идея написать это пособие.
Глава 1
Сумбурная. Но она все объясняет
Кто участвовал в написании книги
Комментарий по теме (в дальнейшем просто К.) – Не поймут. Перевод нужен. – «УГ» – это вроде как «унылое говно», но только в отношении текста. – Пейсатели! Еще объясните, что «в отношении текста»! Как будто говно бывает умным или веселым! УГ, оно и есть УГ.
Мамашу Танго спрашивать не стали. Она насовсем отчалила в глухомань пропивать остатки мозга.
Мама Суриката наотрез отказалась участвовать в обсуждении. Она откровенно не понимает на каком языке разговаривать с сыном. Мама считает, что на гастрономическом. Потому что «когда я ем я глух и нем». В том смысле, что молча кушающий сын ее устраивает больше всего.
Предки Вайпера не считают своего сыночка неформалом. Они считают его диктатором и эгоистом. Что не мешает им его обожать.
Спрашивать мою маму желания не возникло. Никакого. В последний раз, когда мы виделись, она выдала:
– Твое везение когда-то плохо закончится. Попомни мое слово!
Папа Суриката потряс всех ответом:
– Пишите, главное, чтоб никто потом не сказал «Фтопку» или «Убей сибя ап стенку».
Мы, скажем так, немного офигели. Но потом вспомнили, что папа, кроме немелкой должности, еще и обладатель голды. Это мотоцикл такой. Большой очень. На крейсер похожий. Короче, папа – реальный падонаг и отличный дядька, только страшно занятый. В общем, мы решили отстать от сурикатового папы по-хорошему. Мало ли что может отмочить человек, говорящий на албанском языке? Хотя после недолгого раздумья я решилась пробормотать «ну пожалуйста». И потом долго жалела об этом.
Если в тексте вам попадутся странные слова, то это не я – это папаша Суриката постарался и наследил. По его мнению, падонкаффский язык – самое то. Ему виднее. Я даже спорить не стала. С ним спорить – себя не уважать. Все равно в дурах останешься.
Все-таки несколько родителей мы упросили высказать свое мнение на заданные темы. О чем потом пожалели.
Вклад родителей оказался ничтожным и порой дурно пах. Продираться сквозь хитросплетение высокопарных научных терминов, мудреных сентенций и околонаучного философствования нам показалось
