— Я хочу, чтоб ты понял, — произнесла монахиня.
— Что понял?
— То, что ты должен остановиться и не убегать от себя. Пришло время задуматься.
Ник пытался сохранять спокойствие. Он не любил разговоров на эту тему даже с сестрой Огастин, хотя она давала советы из лучших побуждений.
— Я не убегаю от себя, — ответил он. — И веду жизнь гораздо более насыщенную, чем большинство людей.
— Каким же это образом? — спросила она, усмехаясь. — Переезжая с места на место и не задерживаясь нигде подолгу? Или постоянно меняя женщин? И это ты называешь насыщенной жизнью?
Ник бросил на нее предупреждающий взгляд, но она не обратила внимания. Повернувшись к Нику спиной, затворила за собой дверь, а когда снова повернулась к нему лицом, то он увидел знакомое ему выражение, предшествующее лекции.
— Продолжай так жить, Ник, и в один прекрасный день обнаружишь, что ты одинокий, старый, несчастный человек, которому не о ком заботиться и о котором никто не позаботится. Я стараюсь относиться к тебе с пониманием, зная, как тяжело тебе было пережить то, что случилось с Сарой и Дженни. Но тот образ жизни, который ты ведешь последние десять лет, Ник… Неужели ты думаешь, что Сара была бы против, если бы ты теперь полюбил другую женщину? Или завел другого ребенка?
— Умоляю, не надо об этом, — простонал Ник.
— Нет, на этот раз я скажу все. Ты должен прекратить самоистязания, прекратить мучить себя. Ты не виноват, что так получилось. Чувство вины, которое терзает тебя, приобретает разрушающую силу. Ты замыкаешься в себе. Твоя личность деформируется. Я знаю тебя с самого раннего возраста, Ник. Ты создан, чтобы любить и заботиться о любимых, и стоишь того, чтобы тебя любили и о тебе заботились. Ты создан, чтобы быть нежным мужем и отцом. Многие мужчины и мизинца твоего не стоят. Кроме того, ты талантливый артист и должен развивать и применять свой талант, а не зарывать его в землю. Жизнь бездомного бродяги — это путь в тупик. Остановись и одумайся, Ник, пока не стало слишком поздно!
Монахиня замолчала. Казалось, гнев ее и раздражение иссякли. Ее хрупкие плечи опали, и она смотрела на мужчину печальными, страдальческими глазами.
— Извини, что высказала это столь прямолинейно, но кто-то должен был тебе сказать. Кто, кроме меня?
Ник был тронут ее заботой. Суровые слова сестры Огастин глубоко запали ему в душу. Может, она права?
Но более всего Ника поразили ее слова о Саре. Он никогда не задумывался, а что бы Сара сказала, о сегодняшнем Нике… если бы стояла сейчас в этой комнате рядом. Посмотрела бы на него с разочарованием и упреком во взгляде? Она всегда так гордилась им. И во что он превратился? Самому себе противен. Не только потому, что забросил все то, к чему стремился. Он вел недостойную жизнь.
Мальчик, выросший без родителей, без братьев и сестер, больше всего на свете мечтал иметь свою семью. И Ник рано женился. Ему было только двадцать, когда он обвенчался с Сарой, которая была уже беременна. Они думали о втором ребенке, но случилось несчастье.
Когда жестокий рок отнял у него семью, Ник отвернулся от всего того, ради чего жил, к чему стремился. Тогда такой шаг казался ему доказательством любви к Саре и Дженни, которых ему никто не смог бы заменить. Теперь же он расценивал свой выбор… как элементарную трусость. Просто боится полюбить снова, боится новых травм. Но к чему он придет, в конце концов? Неужели действительно хочет одинокой старости? Вчерашний день показал ему, что в нем еще живо отцовское чувство. Оно шевельнулось в нем, когда он держал Рори на руках. И с Линдой у него был не просто секс. Он испытывал к ней нежность, смешанную со страстью. Что-то задело его сердце. Он хотел больше доставить радость ей, чем удовлетворить свои желания. Больше отдать, чем взять. В нем вновь зарождалась любовь…
Но мог ли он ожидать ответных чувств, тем более, после своего внезапного ухода?
Вдруг его охватила паника. Не сжег ли он мосты? Может, возврата нет?
Внезапно Ник понял, что уже привязался к Линде…
— В чем дело, Ник?
Он снова положил руки на плечи сестре Огастин. Его сердце начало биться с новой силой.
— Все прекрасно, Гасси! Все прекрасно!
— Ты уверен?
— Никогда не был более уверен. Кстати, я бы не отказался от завтрака. Впереди тяжелый день. Кроме того, мне надо побриться, постирать. А где мои старые вещи? По-моему, здесь оставались мои костюмы.
— Месяц назад я отдала их в монастырь Сент-Винсент де Поль. Я подумала…
— Ничего страшного. Я определенно вырос из них. Куплю себе что-нибудь. А еще мне надо купить машину.
— Ник, если ты не скажешь, что собираешься делать, то не получишь завтрака.
— Шантаж, Гасси?
Сестра Огастин скрестила руки на груди и топнула ногой. Ник подошел к ней и поцеловал ее в щеку.
— Сдаюсь, — сказал он. — Я исповедаюсь.
— Надеюсь, ты не собираешься сказать мне то, что я не хотела бы услышать?
Ник улыбнулся. Сейчас она будет удивлена, но — приятно удивлена.
— Дело в том, Гасси, что я встретил женщину. Очень хорошую женщину.
Ее глаза засветились.
— О, Ник!
— Но это не все, — добавил он.
— Не все?
— У нее ребенок. Маленький мальчик, которому еще нет года. Отец ребенка погиб. Несчастный случай.
Глаза сестры Огастин расширились. Ник увидел на ее лице удивление и надежду. Горло у него сдавило.
— Думаю, я мог бы стать отцом этому малышу. И знаю, что смогу стать хорошим мужем этой женщине. Ее зовут Линда. А ее сына, кстати, зовут Рори.
Ник заметил слезы на глазах у монахини.
— О, Ник…
Слезы начали наворачиваться и на глаза Ника. Он ощутил сухость во рту.
— Мне нужна твоя помощь, Гасси. Сегодня утром я поступил дурно, и мне надо будет вновь заслужить доверие Линды, не говоря уже о любви.
— Я все сделаю, Ник.
— Просто помолись за меня. И сама не теряй в меня веры.
Слезы покатились по ее морщинистым щекам.
— Я всегда верила в тебя, мой дорогой мальчик.
Ник нежно обнял сестру Огастин и крепко прижал к себе.
— Я знаю, — прошептал он. — Я знаю…
Глава одиннадцатая
Утро казалось Линде тяжелым, хотя Рори был удивительно послушным. Пока Линда смотрела воскресное телевизионное шоу, Рори увлеченно играл в кубики на полу, потом немного вздремнул — и почти не хныкал в кроватке.
Приняв душ, Линда оделась в старые потертые джинсы и бледно-голубую рубашку свободного покроя, в которой чувствовала себя раскованно. Она не высушила волосы и не сделала макияжа — остатки
