пошла к дому.
Когда она скрылась за углом, дельфин, по имени Руслан, высунул из воды курносое рыло и сказал негромко своему соседу на дельфиньем языке:
— Интересно, что случилось в Монтевидео?
— Не знаю, — ответил второй дельфин. — Жалко девочку, она так расстроилась. Может, стоило с ней поговорить?
— Рано еще, — ответил дельфин Руслан. — Люди не доросли до общения с нами. Они многого не поймут.
— К сожалению, ты прав, — сказал второй дельфин. — Взять хотя бы этих мальчишек. Крайне плохо воспитаны. Один даже кинул в меня палкой.
И дельфины, резвясь, поплыли вокруг бассейна.
Глава третья
В первый день каникул человеку обычно нечего делать. Вернее, есть что делать, и дел даже очень много, но трудно придумать, какое из них самое главное, и человек теряется среди многочисленных возможностей и соблазнов.
Алиса попрощалась с Бертой Максимовной, вышла на улицу и посмотрела на воздушные часы, висящие в небе над городом. Часы показывали двенадцать. Впереди еще был целый день, а за ним пряталось множество совершенно свободных летних дней, обещанное папой подводное путешествие, экскурсия в Индию, экспедиция юннатов в пустыню и даже, если мама достанет билеты, поездка в Париж на трехсотлетие взятия Бастилии, которую парижане уже специально построили из легкого пластика. Жизнь обещала быть интересной, но все это относилось к завтрашним дням.
А пока Алиса отправилась на Гоголевский бульвар. Миелофон лежал в сумке, и Алиса время от времени похлопывала по сумке ладошкой, чтобы проверить, на месте ли аппарат. Вообще-то говоря, стоило зайти домой и положить его на место, но жалко было терять время. Зайдешь домой, робот заставит обедать и будет говорить, что ты опять похудела, и что я скажу маме, когда она вернется, и всякие другие жалкие слова. Марсианский богомол попросится гулять, а гулять с ним — одно мученье: он останавливается у каждого столба и обнюхивает каждую царапину на мостовой.
Так что понятно — Алиса домой заходить не стала, а отправилась на бульвар.
Гоголевский бульвар, широкий и тенистый — говорят, там как-то заблудилась целая детсадовская группа вместе с руководительницей, — тянется от Москвы-реки до Арбатской площади, и в него, как реки в длинное и широкое озеро, впадают зеленые улицы и переулки. Алиса по извилистой тропинке, мимо апельсиновых деревьев, которые очень красиво цвели, направилась прямо к старинному памятнику Гоголю. Это печальный памятник. Гоголь сидит, кутаясь в длинный плащ, — Гоголь хоть и писал веселые книги, сам был довольно грустным человеком. За памятником, на боковой аллее, должны расти ранние черешни. Они отцвели уже месяц назад. Вдруг ягоды уже поспели?
На лавочке сидел старичок с длинной седой бородой, в странной соломенной шляпе, надвинутой на кустистые брови. Старичок, казалось, дремал, но, когда Алиса проходила, вернее, пробегала мимо, он поднял голову и сказал:
— Куда ж ты, пигалица, несешься? Пыль поднимаешь, туды-сюды!
Алиса остановилась.
— Я не поднимаю пыли. Здесь же крупный песок, он не пылится.
— Вот те раз! — удивился старичок, и борода его поднялась и уставилась пегим концом в Алису. — Вот те раз! Возражаешь, значит? — Дедушка явно был не в духе.
И Алиса на всякий случай сказала:
— Простите, я не нарочно, — и хотела уже бежать дальше.
Но старичок не дал.
— Подь сюды, — сказал он. — Тебе говорят!
— Как так — подь сюды? — удивилась Алиса. — Как-то странно вы разговариваете.
— А ты поспорь, поспорь. Сейчас возьму хворостину и отстегаю тебя по мягкому месту!
Старичок был совсем необыкновенный. И говорил удивительно. Не то чтобы Алиса его испугалась, но все-таки ей стало немного не по себе. Больше никого на аллее не было, а если старик и в самом деле решит стегать ее хворостиной… 'Нет, успею убежать', — подумала Алиса и подошла к старичку поближе.
— Что же это получается? — сказал старичок. — Оставили меня на этом проклятущем месте, а сами смылись! На что это похоже, я спрашиваю!
— Да, — согласилась Алиса.
— У тебя в сумке калачика не найдется? — спросил дед. — А то с утра маковой росинки во рту не держал.
— Нет, — сказала Алиса. — Но я могу проводить вас в кафе.
— В такое место мне нельзя. Я при исполнении, — сказал старичок.
Алиса засмеялась. Старичок был совсем не страшный и даже шутил. Она сказала:
— А на площади бутербродный автомат есть…
— Обойдусь, — сказал дед. — Без ваших советов обойдусь. Нет, ты скажи, пигалица, что такое деется?
'Вот это старик! — подумала Алиса. — Вот бы его нашим ребятам показать'.
— Сколько вам лет, дедушка? — спросила она.
— Все мои годки при мне, я еще царя-батюшку Николая Александровича, царство ему небесное, помню. Вот так-то. И генерала Гурко на белом коне. А может, это Скобелев был…
— Долгожитель! — поняла Алиса. — Самый настоящий долгожитель. Вы из Абхазии?
— Это из какой такой Абхазии? Ты это что? Да я тебя!
Дедушка попытался вскочить со скамейки и погнаться за Алисой, но в последний момент передумал и вставать не стал. Алиса отбежала на несколько шагов и остановилась. Ей уже совсем не хотелось уходить от сказочного деда.
— Так вот, говорю я, — продолжал дед, будто забыл вспышку гнева. — Что же это вокруг деется? Совсем с ума поспятили, туды-сюды!
Если он помнит царя и древних генералов, то деду должно быть, по крайней мере, двести лет. Как же он законсервировался, и даже в газетах о нем и слова не было, и папа о нем не знает? Ведь если бы знал, то наверняка сказал бы Алисе.
— Ни те городового, ни те культурного обращения! Ходют туды-сюды голые люди, махают себе бесстыжими ногами. Ох, наплачетесь вы с ними, ох и наплачетесь!.. Не видать вам…
Дед всхлипнул и вдруг завопил яростно и тонко:
— Конец света! Светопреставление! Грядет антихрист наказать за грехи великие…
'Ой-ой-ой, позвать кого-нибудь, что ли? — забеспокоилась Алиса. — Наверно, у него мания. Больной человек'.
— А ты чего в трусах бегаешь? — вдруг спросил дед негромко, но сердито. — Юбки, что ль, у мамки не нашлось? Небось загуляла мамка-то, а? Загуляла?.. Девки-то кто в штанах, кто в трусах…
— У меня мама архитектор, — сказала Алиса.
— То-то и говорю, — согласился дед. — Не те времена пошли. А то выйдешь спозаранку, наденешь лапти… Ты садись, девочка, на лавочку, сказку послушаешь… Буренка твоя уже копытом теребит. И поднимаемся мы вслед за генералом Гурко, царство ему небесное, туды, понимаешь, сюды, на высоту двенадцать-восемьдесят пять, а там уже турок позицию себе роет… И за царя…
Дед повторил несколько раз 'за царя' и вдруг запел:
И за царя, за родину, за веру Мы грянем громкое ура, ура. Ура-а-а-а!..
