идущие жизненные планы, но уйти в них с головой уже вряд ли сподобятся. Так как их корневая программа — это программа свободы, и они в любой момент могут внезапно откатить назад в ущерб своей внешней деятельности. Им то всё равно.
И бизнес у них скорее предстанет в виде интересной творческой игры, в которой накопление капитала не явится первоочередной задачей. А потому и бизнесом такое предприятие будет назваться с большой натяжкой. Банкротство наряду с ростом доходов здесь будут следовать рука об руку и взаимно уравновесятся намного скорее, чем например, в случае, если бы этим занимался человек-система с его устойчивой дхармической задачей обладания материальными средствами.
Толтекский воин равнозначен к выбору своего проявления в мире людей. Он преследует цель гармонии самоосознания при любом внешнем выборе действий. Его ведёт метацель наработки стержня осознанности, не исключающая ни одного тривиального выбора, как внешнего действия. За них он принимает все поступки людей — их игры в глупость. Поэтому паралич бездействия ему не грозит. Для него главное — осознанное участие, а не результативная победа. Какая разница — чем заниматься, когда отрабатывается стратегическая задача самоосознания на материале любого действия. Ведь он не гонится за конкретными результатами, которые котируются среди людей, а потому редко их имеет на выходе приложенных усилий, будь то деньги или ещё что-то конкретное.
Воин духа может легко строить свои системы и своевременно, почти планомерно разрушать их, когда они становятся обременительными и ему не хватает сил, чтобы естественно поддерживать их за счёт внутреннего усилия. Его внутренний курс свободы определяет периоды созидания и разрушения. В отличии от него обычный человек зачастую не осознает, что в построенных им порядках, будь то семья, работа или просто любимое состояние он сильно увяз и уже слишком саморефлексирует. У него не хватает текучести, чтобы обновляться, находясь в этом.
Саморефлексия всегда накапливается вместе с невольным отождествлением с внешним планом. За её критическим порогом случаются перепады настроения, эмоциональные срывы, неудачи и т. д. Человек уже давно изменил довлеющему над ним окружению, но боится признаться себе в том по причине бытующих стереотипов. Так он и тянет лямку жизни своего стереотипного благополучия. И тогда ему становится либо совсем плохо: наваливаются болезни, он «затуманивает» голову спиртным, безрассудно избегая удручающего его «делания». Либо, в более распространенном варианте, он занимает нишу серого обывателя, который никогда не бывает до конца доволен жизнью, и она постепенно скрадывается вкупе с доминирующим настроением неудовлетворённости.
Нужно так же отметить, что сосредоточенность на одном выборе быстро приводит к быстрой утомляемости, к саморефлексии на деталях выбора. В таких случаях человек неосознанно отвлекается от происходящего, если конечно, не склонен насиловать себя. Насилие над самим собой форсированно приближает к цели, но уменьшает дальнейшую мотивацию. И в скором будущем цель становится не актуальной. Чрезмерное усилие быстро рефлексирует на самом себе в сознании и самоуничтожается через равновесное антинамерение.
Отвлечение же от текущей деятельности приложения усилий, сопряжено с переносом внимания на другие объекты и является не совсем продуктивным приёмом осознания. Начальное намерение при этом размывается. Было бы эффективнее заняться в этом случае не-деланием, которое расформировывает негативные потенциалы и элементы саморефлексии без отвлечения на посторонние темы. Грамотное не- делание может устранить стихийное образование антинамерения. Практика не-делания более абстрактна, чем отвлечение внимания, и то же относится к метафункции следующего уровня в арсенале сознания. В общем-то, наше сознание так и действует: лучшими наработками «вытаскивает за волосы» свои худшие стороны.
В нагуале, при постановке намерения нет места затянутому эмоциональному переживанию, так привычного для людей. Воин не сторонится эмоций, но они ему уже не интересны по отдельности. Эмоции, как и отдельно взятые интеллектуальные заключения, представляют ограниченные энергетические модуляции. Намерение в отличие от них скользит по полям нагуаля по всевозможным чувствам и абстрактным концепциям, мягко вплетая эти разрозненные домены единого осознания в целевую ориентацию.
Как и в пространстве тоналя, в нагуале любая ярко выраженная и затянутая деятельность, чувство или эмоция в финале становится ловушкой. Обстоятельства могут сложиться так, что у человека не хватает сил, чтобы выбраться из них. Собственно говоря, в тенетах избранных ощущений мы так и застреваем, навсегда «прикипая» к ним.
Нашими определениями чувств трудно передать состояния воина духа, настолько они легки и ненавязчивы, что могут показаться бездушными и холодными. Но он наверстывает свою кажущуюся холодность интенсивностью и многообразием гаммы переживаний не сравнимых со средне человеческими — чувственностью и эмоциональностью. Его состраданием и любовью является объективность к происходящему, не всегда приемлемая и видимая людьми.
И нужно помнить, что прогулки в нагуаль есть изменённые состояния сознания (ИСС) с позиции привычной тональной настройки. Они сопровождаются различными эффектами, которых не следует панически бояться. Сюда относятся и яркие воображаемые образы, граничащие с действительностью, энергетические эффекты, ощущения телесных метаморфоз.
Всё возможно в лаборатории высших сущностей — в нагуале. Другие возможности — другая жизнь.
5.4. Лево-, правые сны или немного практики
Почти у каждого из нас в арсенале личного опыта имеется набор определённых состояний, которые мы осознанно или нет, используем в зависимости от обстоятельств. Апеллируя к ним, предпримем попытку описать некое Базовое Комфортное Состояние (БКС), учитывая различия в лево- и правостороннем восприятии реальности в трактовке толтеков. Такой подход отличается от общепринятого мнения об ассиметричной работе полушарий мозга, затрагивая энергетический аспект видения Мира.
Не проводя излишних параллелей, отметим, что правостороннее осознание отвечает за инвентаризацию в сфере известного: логические построения, описания, соотношения и т. д. Оно всегда немного отстаёт от левостороннего восприятия, так как ответственно за структурный анализ и синтез, которые требуют временные затраты.
Левостороннее осознание не отягощает себя поисками интерпретаций, воспринимая всё спонтанно и непосредственно. Но и запомнить происходящее ему очень трудно, потому что память — это всё-таки хронологически связный набор описаний, а в состоянии «свидетеля» жизни не задаётся лишних вопросов, так как семантика отношений в среде наблюдаемых объектов формируется в сознании непроизвольно. Точнее сказать: такая спонтанная оценка восприятия трудно уловима по причине своей нераспознанной утончённости, так как используется новый абстрактный синтаксис описания. Окружающее воспринимается одним чувством или ощущением от увиденного — откликом на очередную картину мира.
Заметим, что левосторонне осознание невозможно без правостороннего. Оно пользуется его аппаратом описаний, но в самой лёгкой и необходимой форме. В нём происходящее констатируется, нежели описывается, и этот миг чистого непосредственного восприятия всегда сопряжён с набором энергии. Если же вообще не пользоваться каким либо синтаксисом, то, очевидно, процесс осознания прекратится.
В общем-то, речь идет об условном делении нашего сознания, которое возникает, когда мы пользуемся определённым методом описаний и, в связи с этим, нам открываются различные пласты реальности. Чем легче, качественнее наши интерпретации и чем более они управляемы, тем больший поток поступающей информации мы способны пропустить через себя с их помощью, а потому и большими
