Я. — Был задан вопрос: сколько времени Мерк прожил в Швеции?
Он. — Не знаю.
Я. — Сколько раз вы с ним встречались?
Он. — Два раза.
Я. — Сколько дней прошло между первой и второй встречей?
Он. — Три дня.
Я. — Вы успели провести за это время все консультации?
Он. — Я?
Я. — Именно так, вы.
Он. — Не помню.
Я. — Господин фон Шонс, я помогаю вам в последний раз… Меня интересует адрес, по которому вы должны были отправить отчет о всех ваших консультационных встречах…
Он. — Теперь я до конца понял, что вас интересует… Да, Мерк, представившийся Лорхом, оставил мне адрес компании ИТТ в Мадриде и попросил отправить развернутый отчет о преступлении Штирлица (он же Бользен) господину Кемпу.
Я. — Он просил вас писать тайнописью?
Он. — Ни в коем случае. Да я бы отказался! Я же сказал: с прошлым покончено! Я помогал и, согласитесь, не мог не помочь изобличению русского секретного агента, являвшегося к тому же ближайшим сотрудником нацистского преступника Мюллера.
Я. — Значит, вы были убеждены в том, что фрау Дагмар Фрайтаг убил именно Штирлиц, он же Бользен?
Он. — Да.
Я. — Вернемся к показаниям сотрудника консульского отдела Вернера Кубе, господин фон Шонс. Вы можете опровергнуть их?
Он. — После тех событий прошло так много времени…
Я. — Как часто вам приходило указание встречать трупы, господин фон Шонс?
Он. — Нет, конечно, теперь я понял, что дело это весьма странное… Но ведь тогда я находился на государственной службе и не мог не выполнить приказа. Всю ответственность несут те, которые ныне осуждены в Нюрнберге.
Я. — Хочу ознакомить вас со свидетельскими показаниями господина Есперсена, капитана того парома» который курсировал между Швецией и Германией. Он засвидетельствовал под присягой, что видел фрау Фрайтаг на борту в то время, когда судно отвалило от немецкого пирса. Она была жива. Более того, помощник капитана господин Круудберг подтвердил под присягой, что он видел на пирсе, когда паром уже отошел от берега, господина Штирлица-Бользена. Паром отошел от берегов Германии в семнадцать часов сорок девять минут. Штирлиц стоял на берегу, Фрайтаг находилась на борту парома — живая и невредимая. А через двенадцать минут вы получили из Берлина от ваших начальников из СД телеграмму — цитирую Кубе: — «Около шести часов меня пригласил советник господин фон Шонс и сообщил, что на борту парома произошел трагический случай, жертвой которого стала гражданка рейха Фрайтаг». Более того, вы сказали, что «крипо подозревает некоего Штирлица (он же Бользен) и просит задержать его»… Как можно просить задержать того человека, который в это время находился в рейхе и стоял на берегу рядом с машиной, в которой сидел шофер СД?
Он. — Теперь я понимаю, что это была какая-то комбинация СД. Но ведь тогда я не подозревал ни о чем, я лишь выполнял приказ, пришедший из Берлина…
Я. — Господин фон Шонс, как много граждан рейха получало в ту пору разрешение покидать рейх?
Он. — Считанные единицы.
Я. — Кто из подданных рейха прибыл с тем рейсом?
Он. — Это надо посмотреть в регистрационных книгах пограничной службы Швеции.
Я. — Это уже сделано. Меня интересует — кто из подданных рейха посетил посольство Германии после того, как этот паром прибыл в Швецию?
Он. — Я не помню.
Я. — Фамилия Иозеф Руа говорит вам о чем-либо?
Он. — Прошло столько времени…
Я. — Господин фон Шонс, объясните, как я смогу использовать вас в будущем, — а это вам куда более выгодно, чем мне, — если вы продолжаете лгать даже в том случае, когда ответ на вопрос не таит для вас никакой угрозы?!
Он. — Вспомнил! Мне кажется, я вспомнил! Совершенно верно, вы правы, на том пароме прибыл господин Иозеф Руа, он посетил посольство и попросил разрешения срочно связаться с Мюллером… Мне неизвестно, была ли ему разрешена связь, но со следующим же паромом он отплыл в рейх, это я свидетельствую со всей определенностью.
Я. — Но вам не было известно, что Иозеф Руа выполнял задания группенфюрера Мюллера по устранению неугодных ему людей — без занесения в какие бы то ни было документы РСХА?
Он. — Если бы я знал об этом, я бы отдал его в руки местного правосудия.
Я. — Похвально, господин фон Шонс. Скажите, вы отправили Кемпу свое сообщение по поводу Штирлица написанным на машинке? Или от руки?
Он. — От руки.
Я. — Пожалуйста, напишите обязательство консультировать меня и впредь по делам, связанным с поиском и разоблачением нацистских преступников. Здесь же укажите, что штурмбанфюрер СС Мерк представился вам Лорхом. И отметьте, что он, по его словам, представляет организацию немецких офицеров во главе с генералом-патриотом Вереном, участником покушения на фюрера… И еще: передайте мне, пожалуйста, копию вашего письма господину Кемпу… Только не вздумайте сказать, что у вас не осталось копии, это даст мне возможность заподозрить вас в нелегальной работе, а вы ведь утверждаете, что вполне легально работали ныне против секретного агента Штирлица, он же Бользен, не правда ли?
…После того, как работа по фон Шонсу была закончена, я смог получить информацию о том, что яд, которым были убиты как Фрайтаг, так и Рубенау, производился в Мюнхене в лаборатории биохимии начиная с 1939 года — по личному указанию рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера.
Как мне удалось установить, именно этот яд был передан Гиммлером бригадефюреру СС Вальтеру Шелленбергу для убийства Отто Штрассера в Лиссабоне в сороковом году.
Я запросил у специальных служб Великобритании соответствующее подтверждение этому, поскольку Шелленберг содержится в английской тюрьме. Ответа я не получил и связался с Робертом Харрисом, которого вы представили мне в доме очаровательной дамы в Бургосе. Он сразу же ответил мне, пообещал навести справки по своим каналам. Пожалуйста, запишите его адрес, если у Вас его нет: Роберт Харрис, Нью-Бонд стрит, 12, Лондон, Великобритания. Я не смог скрыть от него, что интересующая меня информация связана с Вашей судьбой…»
«Господи, — подумал Штирлиц, — какая же умница Пол! Вот кто мне сейчас нужен! Роберт Харрис, как я мог исключить его из дела?! Уж если кого он и ненавидит, так это нацистов! А еще — как человек, связанный с корпорацией „Бэлл“, — он всегда отзывался об ИТТ как о гитлеровском гнезде, и говорил он это еще в конце тридцатых!
Да, мне необходим Харрис, а для этого я должен отправить телеграмму Клаудии. Кстати, уж если кто и может быть ей нужен до конца дней — прекрасной, зеленоглазой, доброй женщине — так это именно Роберт.
Стоп, — остановил себя Штирлиц, — не лги. Не надо. Нельзя. Ты же видел, как она относится к нему. Она жалеет его и совершенно к нему равнодушна. Не появись я в ее доме, кто знает, быть может, у них бы что-то и сложилось. «Память» — жуткое слово, но ведь именно оно породило понятие «забвение».
