вещью гораздо более абстрактной — просто стандартом ценности — и сохраняет этот номинальный статус лишь благодаря тому, что время от времени вращается в сравнительно небольших количествах в кругу Центральных банков, когда какой-то один из них понижает или повышает стоимость находящихся в его управлении репрезентативных денег в степени, отличной от той, которую допускают в своем поведении его соседи».
Бумажные, или репрезентативные, деньги отделились от своей древней роли хранилищ труда и перешли к столь же древней и основополагающей функции передатчика и переводчика любого вида труда в любой другой. Как алфавит был радикальной визуальной абстракцией от богатой иероглифической культуры египтян, так и они редуцировали и перевели эту культуру в великий визуальный водоворот греко-римского мира. Алфавит есть однонаправленный процесс редукции бесписьменных культур в специалистские визуальные фрагменты нашего западного мира. Деньги же служат придатком этой специалистской алфавитной технологии, доводящим даже Гутенбергову форму механической повторяемости до новой интенсивности. Как алфавит нейтрализовал расхождения между примитивными культурами, переведя их комплексности в простые визуальные категории, так и репрезентативные деньги редуцировали в девятнадцатом веке моральные ценности. Как бумага позволила алфавиту ускорить сведение устных варваров к римскому единообразию цивилизации, так и бумажные деньги позволили западной промышленности опутать собою весь мир.
Незадолго до появления бумажных денег колоссально возросшие объемы движения информации в европейских информационных бюллетенях и газетах сотворили образ и понятие Национального Кредита. Тогда, как и теперь, такой корпоративный образ кредита зависел от быстрого и всеохватного движения информации, которое мы за два с небольшим столетия стали принимать как нечто само собой разумеющееся. На этой стадии рождения государственного кредита деньги взяли на себя еще одну роль: перевод не только локальных, но и национальных запасов труда из одной культуры в другую.
Одним из неизбежных результатов ускорения движения информации и переводной способности денег стала возможность обогащения, открывшаяся перед теми, кто может за считанные часы или годы, в зависимости от случая, предвосхитить эту трансформацию. Сегодня мы видим особенно много примеров обогащения, свершающегося за счет заблаговременного обладания информацией о положении дел на рынках акций, долговых обязательств и недвижимости. В прошлом, когда богатство не было столь очевидно связано с информацией, целый социальный класс мог монополизировать богатство, рождающееся из непредвиденного изменения в технологии. В отчете Кейнса об одном из таких случаев, содержащемся в его исследовании «Шекспир и инфляция прибыли», разъясняется, что, поскольку новые богатства и золотые слитки перепадают в первую очередь правящим классам, они переживают внезапное воодушевление и эйфорию, счастливое освобождение от привычного стресса и тревог, способствующее процветанию, а это, в свою очередь, вдохновляет прозябающего в нищете художника изобретать у себя на чердаке новые победные ритмы и исполненные ликования формы живописи и поэзии. Пока прибыли скачут далеко впереди заработков, правящий класс радостно ликует, и стиль этого ликования зарождает великие концепции в душе нуждающегося художника. Но как только прибыли и зарплаты начинают удерживаться в разумном контакте друг с другом, эта бьющая через край радость правящего класса соответственно утихает, и тогда искусство не может извлечь из процветания никакой выгоды.
Кейнс открыл динамику денег как коммуникационного посредника. Реальная задача исследования этого конкретного средства коммуникации тождественна задаче изучения всех средств коммуникации, а именно, как писал Кейнс, «рассмотреть проблему в динамике, анализируя различные заключенные в ней элементы таким образом, чтобы обнаружить причинный процесс, посредством которого устанавливается уровень цен, а также способ перехода от одного равновесного положения к другому».
Одним словом, деньги не являются замкнутой системой и не имеют смысла в отрыве от всего остального. Как средство перевода и расширения, деньги обладают уникальной способностью заменять один вид вещи другим. Информационные аналитики пришли к выводу, что степень, в какой один ресурс может быть заменен на другой, повышается с увеличением информации. Чем больше мы знаем, тем меньше мы полагаемся на какой-то один вид пищи, топлива или сырья. Одежда и мебель могут теперь изготавливаться из множества самых разных материалов. Деньги, бывшие на протяжении многих столетий основным средством передачи и обмена информации, теперь все более передают эту функцию науке и автоматизации.
Сегодня даже естественные ресурсы имеют информационный аспект. Они существуют благодаря культуре и мастерству определенного сообщества. Верно, однако, и обратное. Все средства коммуникации — или расширения человека — являются естественными ресурсами, существующими благодаря общему знанию и мастерству сообщества. Именно осознание этого аспекта денег так поразило Робинзона Крузо, когда он посетил потерпевшее крушение судно и погрузился в размышления, цитируемые в начале этой главы.
Когда есть товары, но нет денег, должен присутствовать какой-то род бартера, или прямого обмена одного продукта на другой. Между тем, когда в бесписьменных обществах товары используются в прямом обмене, легче всего заметить их тенденцию вбирать в себя функцию денег. С каким-то материалом проделана определенная работа, пусть даже всего лишь его доставка издалека. Следовательно, предмет хранит в себе труд и информацию, или техническое знание, в той степени, в какой с ним было что-то сделано. Когда один предмет обменивается на другой, он уже тем самым принимает на себя функцию денег, становясь средством перевода или сведения множества вещей к какому-то общему знаменателю. Общий знаменатель (или переводчик) является, вместе с тем, средством экономии и ускорения времени. Таким образом, деньги — это время, и трудно было бы отделить в этой операции экономию труда от экономии времени.
Есть некая тайна в том, что финикийцы, будучи алчными морскими торговцами, приняли монетную систему позже, чем жившие на суше лидийцы.[193] Причина, с которой связывают эту задержку, не может объяснить финикийскую проблему, но обращает внимание на один базовый факт, касающийся денег как средства коммуникации, а именно на то, что людям, ведшим караванную торговлю, требовалось легкое и транспортабельное средство оплаты. Для тех, кто, как финикийцы, вел морскую торговлю, эта потребность не была столь насущной. Портативность как средство усиления и расширения эффективного радиуса действия не менее красноречиво демонстрируется папирусом. Одно дело, когда алфавит применялся к глине или камню, и совсем другое, когда он стал применяться к легкому папирусу. Произошедший в результате скачок в скорости и пространстве создал Римскую империю.
Возрастание точности измерения труда в промышленную эпоху высветило фактор экономии времени как основной аспект экономии труда. Такие средства коммуникации, как деньги, письмо и часы, вновь стали сливаться в органическое целое, и это предельно близко подвело нас к тому тотальному вовлечению человека в свою работу, которое характерно для аборигена в примитивном обществе и для художника в студии.
Одной из своих особенностей деньги обеспечивают естественный переход к числу, поскольку груда, или скопление, денег имеет много общего с толпой. Более того, психологические паттерны толпы и паттерны, связанные с накоплением богатства, очень близки. Элиас Канетти подчеркивает, что в основе толп лежит динамическое стремление к быстрому и неограниченному росту. Такая же силовая динамика характеризует большие скопления богатства или сокровищ. Фактически, современной единицей богатства в массовом мнении является
Толпы людей и груды денег не только стремятся к росту, но и рождают тяжкие раздумья о возможности дезинтеграции и дефляции. Эта двусторонняя динамика экспансии и дефляции, видимо, и является причиной неспокойствия толп и тревоги, приходящей вместе с богатством. Значительную часть своего анализа Канетти посвящает психическим последствиям инфляции в Германии после первой мировой войны. Параллельно инфляции немецкой марки происходило обесценение гражданина. Это была потеря лица и достоинства, в которой смешались в кучу личностные и денежные единицы.
