С чего все это началось...

дома. ? Ясно, ? упавшим голосом заверил Васильков. ? У меня не сопли, у меня перхотка ? малость в городе простыл. Или в дороге. ? Не играет роли, ? мигом отозвался Въехал, ? значит, не перхайте. По сценарию нельзя. ? Ишь как… ? с почтением ответил Васильков. ? Я и не знал…

Они вошли в огромный зал. «Соток двадцать будет, ? прикинул Мартын Еврапонтьевич. ? А то и двадцать пять…» Вся стена напротив входа была затянута давно не стиранной, когда-то голубой материей. Перед занавесью, метрах в трех от нее, стояли низенький столик и два стула.

Все пространство от столика до двери занимали какие-то аппараты, с никелированными ручками и на колесах, по полу змеились, переплетаясь, толстые черные кабели, а в углу возвышалось нечто, напоминавшее деревенского «журавля», ? только вот колодца нигде поблизости не было.

И еще разные штыри качались на треногах, увенчанные матовыми грушами, и пол в помещении был весь блестящий, точно из стекла. Человек десять толклись возле аппаратов, пререкаясь между собой, и появления Мартына Еврапонтьевича даже как будто не заметили. Васильков и режиссер потихоньку протиснулись к столику и сели. Где-то под самым потолком во всю стену развернулось широкое окно ? там тоже виднелись приборы, и среди них расхаживали люди.

Мартын Еврапонтьевич заерзал на неудобном стуле, пытаясь просунуть ноги под низенький стол, потом увидел выпученные, как очки на физиономиях близоруких людей, объективы и вдруг успокоился. Ему стало даже немножко смешно. «Совсем как у нашего фотографа», ? с невольным одобрением подумал Васильков.

Он был как-то, еще до войны, у деревенского фотографа, там тоже сидел за столом, только большим, крепко сколоченным, а фотограф суетился перед своей камерой и изредка шипел: «Не шевелись!» Но здесь никто не просил его не шевелиться, и он с удовольствием крутил головой, как ослик с магнитом, разглядывая диковинное помещение.

Наконец разговоры постепенно прекратились, и вокруг ? над головой и вдоль стен ? стали зажигаться яркие, ослепительно яркие огни. Пятьдесят пять цветных ламп и три прожектора ? хозяйственно подсчитал Васильков. Мартын Еврапонтьевич снова заерзал на стуле.

? Жарко, ? жалобным голосом сказал он. ? Ничего, ? моментально отозвался режиссер, ? так полагается, придется потерпеть, зато светло, чувствуйте себя как дома.

К их столику подкатили две камеры.

? Левая, ? деловито принялся распоряжаться Въехал, ? будет работать крупным планом на меня, правая ? на него и на общий план. Учтите, ? повернулся он к Василькову, ? трансляция прямая. Так что…

Вдаваться в какие-либо уточнения режиссер счел необязательным: слава богу, собрались не идиоты ? и сами должны понимать… Он достал из кармана листок с текстом, отпечатанным на машинке, и, разгладив, положил перед собой.

? Сценарный план, ? вальяжно сообщил он. ? Тут все написано, что надо говорить, даже мои вопросы ? и те написаны, так что вам остается только читать, от себя выдумывать ничего не нужно. Читать-то умеете? ? вдруг неуверенно добавил режиссер. ? Могу, ? с достоинством ответил Васильков и нахмурился, разбирая первые строчки.

«Дорогой Мартын Еврапонтьевич, давно ли вы занимаетесь сельским хозяйством?»

«Я родился в тысяча девятьсот втором году в семье крестьянина, по национальности русский, вот сами и судите: почти целый век. Нынешние достижения сельскохозяйственных наук значительно облегчили мой труд земледельца. По сравнению с тысяча девятьсот тринадцатым годом, как сейчас помню…»

? А я не помню, что было в тринадцатом году, ? сказал уныло Васильков и отложил текст. ? Неважно! ? воскликнул режиссер. ? Вы не помните, но я-то вам все написал! Читайте! ? Нет, ? возразил Васильков, ? я тут ничего не понимаю. Цыфири какие-то… И это… кавыки перед словами… А на что они? ? Так это же цитаты! ? с отчаянием пробормотал режиссер. ? Слова великих людей! И цифры замечательных свершений!.. ? А где мои слова? ? Дальше! ? Нуко-сь…

Васильков жадно впился в строчки и сокрушенно помотал головой.

? Нет, я первым комсомольцем на селе не был. И тилевизера у меня нету. Никакого. ? Да ведь сценарий утвержден, поймите! Ничего менять нельзя. ? Ну, коли нельзя… ? развел руками Васильков и тотчас добавил: ? Я вслух по складам читаю.

Режиссер охнул и судорожно глотнул воздух.

? Ладно, ? сказал он тихо, ? читайте, как умеете. Только, прошу вас, не напутайте ничего. Да, ? спохватился он, ? как только на камере загорится зеленая лампочка, начинайте говорить, смотрите на меня. ? А читать как же? ? Вы незаметно в текст подглядывайте, незаметно. ? Я эдак не сумею, ? твердо сказал Васильков. ? Нешто я вор какой, чтоб незаметно?..

Режиссер пожал плечами и, отвернувшись, нервно забарабанил пальцами по краю стола. Сбоку от них тем временем установили длинный серый ящик с экраном на передней панели.

? Монитор. Здесь вы сможете увидеть себя, ? с тихой ненавистью заметил режиссер.

Пронзительно, один за другим, раздались два протяжных звонка. «Жарко…» ? хотел было сказать Васильков, но тут режиссер состроил ему совершенно кошмарную рожу, и Васильков, вздрогнув, промолчал. На листке перед режиссером он прочел: «Регламент ? 20 минут».

К чему это относится, он понятия не имел, но чувствовал, что это очень важно. Здесь все казалось важным и значительным. Даже муха, что кружила возле монитора… Был в этом некий потаенный смысл. Или замысел ? трудно сказать…

? Продолжаем нашу программу, ? вдруг услышал Мартын Еврапонтьевич голос дикторши и подивился, как это не заметил, когда она прошла мимо и села неподалеку, за столик в углу. ? А сейчас, дорогие телезрители, приглашаем вас принять участие в нашем еженедельном цикле бесед и встреч «Удивительное ? рядом!». Передачу, как всегда, ведет наш комментатор… Въехал.

Тотчас левая камера подплыла к режиссеру, и над ее объективами вспыхнул зеленый огонек.

? Я родился… ? деревенеющим голосом начал Васильков.

Режиссер обдал его убийственным взглядом и, приторно улыбнувшись, торопливо заговорил:

? Добрый день, дорогие друзья. Как всегда, по субботам, мы встречаемся с вами у домашнего экрана, чтобы вместе подумать, поспорить, помечтать… Вы уже познакомились со многими интересными людьми… А вот сегодня к нам в гости неожиданно приехал знатный земледелец Мартын Еврапонтьевич Васильков…

Лампочка на правой камере, крупный план. На мониторе, загораживая экран с обеих сторон, зачем-то стояли довольно широкие никелированные щитки, и потому Василькову пришлось изо всех сил вытянуть шею, чтобы увидеть свое лицо. Он обнаружил себя в профиль, с задранным подбородком и в страшно неудобной позе ? казалось, еще немного, и столик треснет, посыплется на пол, и тогда Васильков вывалится из экрана.

Мартын Еврапонтьевич попытался увидеть себя анфас, но ничего не получилось. Он дергал головой, пожимал плечами, строил жуткие гримасы, изгибался во все стороны ? тщетно! Он был виден только в профиль. Наконец камера отъехала, и Васильков громко, с облегчением вздохнул.

? Мартын Еврапонтьевич, ? сказал режиссер, ошалело глядя на своего подопечного, ? сделал удивительное открытие. Впрочем, попросим его самого рассказать об этом. ? Лампочка на правой камере, общий план. ? Скажите, пожалуйста, Мартын Еврапонтьевич, с чего же все началось?

Васильков вперил в режиссера немигающий взгляд, набрал в легкие побольше воздуха…

? Я родился на масляную в тысяча девятьсот втором году в селе Красавки, ? единым духом выпалил он и замолчал, чувствуя, что не на тот вопрос отвечает. ? Ето… ? поправился он, ? началось все очень просто. Я сызмальства любил сажать картошку…

И он рассказал все. Странное спокойствие наполнило его душу, речь лилась свободно и легко. Он рассказывал о том, как каждый год сажал картошку, как поливал и пропалывал ее, как были дожди и засухи, как в прошлом году он купил себе корову, а дочь его вышла замуж ? что и говорить, девчонке повезло: муж такой хороший работящий парень…

Он рассказал и о том, как нашел диковинную картофелину, как был удивлен, как поехал потом в