буду вести передачу, вам буду задавать вопросы, вы будете мне отвечать, держитесь свободно, смотрите на меня, а не в камеру ? говорю с вами я, а не камера, носом не шмыгайте, в общем, чувствуйте себя как дома.
? Ясно, ? упавшим голосом заверил Васильков. ? У меня не сопли, у меня перхотка ? малость в городе простыл. Или в дороге.
? Не играет роли, ? мигом отозвался Въехал, ? значит, не перхайте. По сценарию нельзя.
? Ишь как… ? с почтением ответил Васильков. ? Я и не знал…
Они вошли в огромный зал. «Соток двадцать будет, ? прикинул Мартын Еврапонтьевич. ? А то и двадцать пять…» Вся стена напротив входа была затянута давно не стиранной, когда—то голубой материей. Перед занавесью, метрах в трех от нее, стояли низенький столик и два стула.
Все пространство от столика до двери занимали какие—то аппараты, с никелированными ручками и на колесах, по полу змеились, переплетаясь, толстые черные кабели, а в углу возвышалось нечто, напоминавшее деревенского «журавля», ? только вот колодца нигде поблизости не было.
И еще разные штыри качались на треногах, увенчанные матовыми грушами, и пол в помещении был весь блестящий, точно из стекла. Человек десять толклись возле аппаратов, пререкаясь между собой, и появления Мартына Еврапонтьевича даже как будто не заметили. Васильков и режиссер потихоньку протиснулись к столику и сели. Где—то под самым потолком во всю стену развернулось широкое окно ? там тоже виднелись приборы, и среди них расхаживали люди.
Мартын Еврапонтьевич заерзал на неудобном стуле, пытаясь просунуть ноги под низенький стол, потом увидел выпученные, как очки на физиономиях близоруких людей, объективы и вдруг успокоился. Ему стало даже немножко смешно. «Совсем как у нашего фотографа», ? с невольным одобрением подумал Васильков.
Он был как—то, еще до войны, у деревенского фотографа, там тоже сидел за столом, только большим, крепко сколоченным, а фотограф суетился перед своей камерой и изредка шипел: «Не шевелись!» Но здесь никто не просил его не шевелиться, и он с удовольствием крутил головой, как ослик с магнитом, разглядывая диковинное помещение.
Наконец разговоры постепенно прекратились, и вокруг ? над головой и вдоль стен ? стали зажигаться яркие, ослепительно яркие огни. Пятьдесят пять цветных ламп и три прожектора ? хозяйственно подсчитал Васильков. Мартын Еврапонтьевич снова заерзал на стуле.
? Жарко, ? жалобным голосом сказал он.
? Ничего, ? моментально отозвался режиссер, ? так полагается, придется потерпеть, зато светло, чувствуйте себя как дома.
К их столику подкатили две камеры.
? Левая, ? деловито принялся распоряжаться Въехал, ? будет работать крупным планом на меня, правая ? на него и на общий план. Учтите, ? повернулся он к Василькову, ? трансляция прямая. Так что…
Вдаваться в какие—либо уточнения режиссер счел необязательным: слава богу, собрались не идиоты ? и сами должны понимать… Он достал из кармана листок с текстом, отпечатанным на машинке, и, разгладив, положил перед собой.
? Сценарный план, ? вальяжно сообщил он. ? Тут все написано, что надо говорить, даже мои вопросы ? и те написаны, так что вам остается только читать, от себя выдумывать ничего не нужно. Читать—то умеете? ? вдруг неуверенно добавил режиссер.
? Могу, ? с достоинством ответил Васильков и нахмурился, разбирая первые строчки.
? А я не помню, что было в тринадцатом году, ? сказал уныло Васильков и отложил текст.
? Неважно! ? воскликнул режиссер. ? Вы не помните, но я—то вам все написал! Читайте!
? Нет, ? возразил Васильков, ? я тут ничего не понимаю. Цыфири какие—то… И это… кавыки перед словами… А на что они?
? Так это же цитаты! ? с отчаянием пробормотал режиссер. ? Слова великих людей! И цифры замечательных свершений!..
? А где мои слова?
? Дальше!
? Нуко—сь…
Васильков жадно впился в строчки и сокрушенно помотал головой.
? Нет, я первым комсомольцем на селе не был. И тилевизера у меня нету. Никакого.
? Да ведь сценарий утвержден, поймите! Ничего менять нельзя.
? Ну, коли нельзя… ? развел руками Васильков и тотчас добавил: ? Я вслух по складам читаю.
Режиссер охнул и судорожно глотнул воздух.
? Ладно, ? сказал он тихо, ? читайте, как умеете. Только, прошу вас, не напутайте ничего. Да, ? спохватился он, ? как только на камере загорится зеленая лампочка, начинайте говорить, смотрите на меня.
? А читать как же?
? Вы незаметно в текст подглядывайте, незаметно.
? Я эдак не сумею, ? твердо сказал Васильков. ? Нешто я вор какой, чтоб незаметно?..
Режиссер пожал плечами и, отвернувшись, нервно забарабанил пальцами по краю стола. Сбоку от них тем временем установили длинный серый ящик с экраном на передней панели.
? Монитор. Здесь вы сможете увидеть себя, ? с тихой ненавистью заметил режиссер.
Пронзительно, один за другим, раздались два протяжных звонка. «Жарко…» ? хотел было сказать Васильков, но тут режиссер состроил ему совершенно кошмарную рожу, и Васильков, вздрогнув, промолчал. На листке перед режиссером он прочел:
К чему это относится, он понятия не имел, но чувствовал, что это очень важно. Здесь все казалось важным и значительным. Даже муха, что кружила возле монитора… Был в этом некий потаенный смысл. Или замысел ? трудно сказать…
? Продолжаем нашу программу, ? вдруг услышал Мартын Еврапонтьевич голос дикторши и подивился, как это не заметил, когда она прошла мимо и села неподалеку, за столик в углу. ? А сейчас, дорогие телезрители, приглашаем вас принять участие в нашем еженедельном цикле бесед и встреч «Удивительное ? рядом!». Передачу, как всегда, ведет наш комментатор… Въехал.
Тотчас левая камера подплыла к режиссеру, и над ее объективами вспыхнул зеленый огонек.
? Я родился… ? деревенеющим голосом начал Васильков.
Режиссер обдал его убийственным взглядом и, приторно улыбнувшись, торопливо заговорил:
? Добрый день, дорогие друзья. Как всегда, по субботам, мы встречаемся с вами у домашнего экрана, чтобы вместе подумать, поспорить, помечтать… Вы уже познакомились со многими интересными людьми… А вот сегодня к нам в гости неожиданно приехал знатный земледелец Мартын Еврапонтьевич Васильков…
Лампочка на правой камере, крупный план. На мониторе, загораживая экран с обеих сторон, зачем— то стояли довольно широкие никелированные щитки, и потому Василькову пришлось изо всех сил вытянуть шею, чтобы увидеть свое лицо. Он обнаружил себя в профиль, с задранным подбородком и в страшно неудобной позе ? казалось, еще немного, и столик треснет, посыплется на пол, и тогда Васильков вывалится из экрана.
Мартын Еврапонтьевич попытался увидеть себя анфас, но ничего не получилось. Он дергал головой, пожимал плечами, строил жуткие гримасы, изгибался во все стороны ? тщетно! Он был виден только в профиль. Наконец камера отъехала, и Васильков громко, с облегчением вздохнул.
? Мартын Еврапонтьевич, ? сказал режиссер, ошалело глядя на своего подопечного, ? сделал
