показывает славный город Вати туристам, я, всмотревшись в его округлую фигуру с заметным брюшком под выцветшей рубахой, признал в нем сходство с небезызвестным на Итаке во времена Одиссея нищим Иром, прославившимся как великий пьяница и обжора. Помните, как наглый Ир попытался выгнать из собственного дома Одиссея, явившегося туда под видом странника, а могучий Одиссей побил его в честной схватке? Так вот, этот новоявленный Ир (будем так называть нашего гида, ибо его настоящую фамилию, весьма труднопроизносимую, я моментально забыл), свернув с набережной, быстренько вывел нас на весьма обычную улицу из одно– и двухэтажных домов. Остановившись на тротуаре, он картинно подбоченился, указывая на надпись на угловом доме, и громогласно провозгласил: «Улица Одиссея».
Пока мы поднимались в город по знаменитой улице, Ир, не умолкая ни на минуту, захлебываясь от искреннего восхищения перед мужеством своего великого земляка, повествовал о всех приключениях Одиссея, сына Лаэрта, царя Итаки. Начал Ир с его подвигов в троянской войне.
– Под Троей наш Одиссей прославился храбростью, хитростью и умом, иначе, как «многоопытный» и «хитроумный», к нему и не обращались, – восклицает Ир. – Поэтому по решению всего войска ему преподнесли оружие павшего Ахилла. А какие ужасные бедствия вытерпел наш герой, возвращаясь после разрушения Трои на родину, – это просто нельзя описать.
Тем не менее Ир принялся с неослабным энтузиазмом живописать удивительные приключения Одиссея в стране лотофагов, питавшихся исключительно лотосом, и в стране циклопов, где он и его двенадцать спутников попали в плен к великану-циклопу Полифему.
– Это был простой пастух, но с одним глазом. Из его пещеры даже хитроумный Одиссей не смог бы выбраться, если бы он, как обычно, не прихватил с собой мех вина, – только теперь я заметил, что в рассказах нашего гида на первом плане была еда и выпивка, и это красноречиво говорило о некоторых порочных наклонностях Ира. Да и вообще байки Ира про обожаемого царя Итаки вызывали у внимательного слушателя подозрение, что он не читал «Одиссею», а кто-то ему пересказал гомеровские мифы. Но надо сказать, что он был прирожденным актером.
Когда он провел нас по улице, названной в честь сына Одиссея – Телемаха, к другой улице, точно такой же, то выражение его лица сделалось таким растроганным, будто он наконец сам после долгих скитаний обрел родной дом.
– Эта прекрасная улица носит имя самой добродетельной женщины Итаки, – он сделал паузу, попытавшись томно закатить свои глазки. – Вы, конечно, догадываетесь, что я имею в виду Пенелопу, верную жену Одиссея. Любую женщину нельзя надолго оставлять одну, а Одиссей скитался на чужбине двадцать лет. Другая бы женщина двадцать раз вышла снова замуж, тем более до Пенелопы наверняка доходили слухи, что Одиссей проводил немало прекрасных дней в обществе веселой нимфы Калипсо.
Пока Ир без умолку болтал, я с любопытством оглядывал улицу преданной супруги Одиссея с чистенькими домиками, окруженными цветущими кустами. Тем временем наш гид вовсю разошелся и, усевшись на ступеньки симпатичного дома с кадками вечнозеленых растений, принялся в лицах изображать приход Одиссея в дом Пенелопы, словно в нем ожил подлинный Ир – свидетель давних событий. На нас повеяло гомеровскими мифами, и вот уже перед глазами возник Одиссей в рубище нищего, скромно сидящий у дверей пиршественного зала, где домогались руки Пенелопы многие знатные мужи Итаки, проводя в безделии и пьянстве свои дни под крышей его дома. И вдруг перед ними предстала добродетельная Пенелопа, а в руках у нее были лук и колчан, полный стрел, принадлежащие ее супругу, и сказала она женихам:
– Кто из вас натянет этот лук Одиссея и пустит стрелу так, чтобы она пролетела через двенадцать колец, за того я выйду замуж.
Вам известно, что никто из женихов не смог даже натянуть тетиву богатырского лука. А перед нами на фоне зеленых гор Итаки выросла могучая фигура Одиссея с поднятым в руках тугим луком, из которого со звоном полетела стрела в синюю даль неба.
Я смотрю вверх по улице Пенелопы и вижу на склоне холма строительную площадку, где возводятся новые дома. Возможно, здесь высился дом Пенелопы? Там на каменных террасах серебрятся шеренги оливковых деревьев. Только сейчас я почувствовал жар солнца, и все сильнее начинает мучить жажда. Около домиков не видно ни души, во двориках зелеными змеями лежат свернутые шланги, и нигде не слышно не только льющейся из крана воды, но даже стука ее падающих редких капель.
Безлюдные дворики, замкнутые решетки калиток, полная тишина, словом, сиеста.
Я бреду по раскаленному городу, взгляд – в поисках воды – обшаривает все вокруг и, о счастье, натыкается на дерево дикой груши. Поспешно карабкаюсь к ней по дорожному откосу, хватаясь за пересохшие стебли травы, выбираю в листве дерева груши пожелтее и, упав на жаркую, потрескавшуюся землю, жадно поедаю терпкие плоды, слегка утоляющие жажду и голод.
«Где те благословенные времена, когда ворота каждого греческого дома были гостеприимно распахнуты перед любым странником?» – сожалел я, сидя под хилым деревом, еле прикрывающим своей тенью мою бедную голову от солнца.
Но я явно недооценил широту греческой натуры. Навстречу мне поспешал наш давний знакомец Ир с радостной вестью: мэр дает для русских гостей банкет. Наконец-то хлебосольные граждане Итаки решили устроить достойную встречу северным одиссеям.
Переодевшись вечером в чистые, хотя и изрядно мятые майки, самые достойные из нас двинулись по набережной за командором Дмитриевым, он же председатель клуба «Полярный Одиссей», искать мэра. Мне показалось, что когда мэр заметил у маленького кафе на той же улице Пенелопы нашу довольно внушительную колонну, то слегка вздрогнул и побледнел. С большим трудом найдя свободные столики, мы сдвинули их в нетерпеливом ожидании угощения. Но две бутылки кисленького винца и тарелочки с помидорами и брынзой, щедро выставленные мэром, не могли удовлетворить разыгравшиеся аппетиты. Но что поделать, зато мы могли вкушать пищу духовную, созерцая замечательное празднество, устроенное на маленькой площади. Так уж получилось, что наше пребывание на Итаке совпало (некоторые пилигримы увидели в этом перст Зевса) с Днем Одиссея, участие в котором принимают все граждане Итаки, от мала до велика.
Прежде всего до нашего слуха донеслась щемящая мелодия сиртаки, с первыми звуками которой через площадь козликом проскакал мальчуган в расшитой золотой нитью распашонке, щегольских сапожках и круглой шапочке. Музыка грянула сильнее, взвизгнули скрипки, и я рассмотрел музыкантов на невысоком помосте. У одного из них была в руках волынка, у другого – лютня, третий выводил рулады на флейте, а толстый мужчина в пиджаке держал на коленях какой-то необычный инструмент. Потом я выяснил, что этот странный инструмент называется «бузуки», и до наших дней дошла традиция натягивать на него шелковые струны, придающие особое мелодичное звучание.
Тем временем на площадь вышла вереница танцоров, и под все убыстряющийся темп музыки закрутилось коло, которое возглавлял высокий парень в тунике и распашной безрукавке, богато расшитой орнаментом, кажется, из цветов и растений, а его голову венчал красный колпак со свисающим на плечо острым концом. Глядя, как этот ведущий хоровода выделывает замысловатые па, я почему-то вспомнил бравых гвардейцев, стоящих в карауле у афинского парламента. Они были одеты в белые рубахи с очень широкими рукавами, украшенные золотом красные куртки, рукава которых были закинуты за спину, и в широкие короткие хлопчатобумажные юбочки, а ноги были обтянуты узкими белыми штанами и обуты в туфли с загнутыми носами с большими помпонами. Подобную одежду носили не так давно жители центральных районов Пелопоннеса.
Музыка звучала все призывнее. Широкие юбки со множеством складок и оборок колесом ходили вокруг стройных ног танцовщиц, которые успевали стрелять глазками, кокетливо держась пальчиками за обшлага отороченных мехом жилеток.
Танцоры сменяли друг друга, и даже с набережной были видны их красочные цепочки и летящие огненными языками в ночи алые кушаки и красные косынки…
Я долго лежал на палубе, всматриваясь в близкие южные звезды, красивые и чужие, и думал, что если бы Одиссей оказался сейчас на Итаке, то вряд ли бы он узнал любимый остров и своих потомков. Мне казалось, что я лишь задремал, как уже первые солнечные лучи скользнули по спокойной воде гавани и с набережной раздался пронзительный голос нашего гида:
– Мэр нанял автобус – можно ехать в горы!
Кроме тех достоинств, которые мы уже обнаружили в Ире, он к тому же считал себя классным
