обломках. У них была мука и сало в изобилии. Они ловили рыбу, чтобы улучшить свой рацион. У них не было воды, но было вино и крепкие напитки, их было даже слишком много! Поначалу настроение было довольно бодрое: все ждали помощи, обещанной д'Эспье. Они боялись только того, что ураган может отнести остатки корабля в сторону: но он успешно сопротивлялся натиску моря, только глубже погрузился в ил. Но по мере того, как проходили дни, а парус так и не появлялся на горизонте, в их постепенно помутившемся от злоупотребления алкоголем сознании росла убежденность в том, что о них забыли. Эти люди, которые могли выжить, только помогая друг другу, начали следить друг за другом и проникаться ненавистью ко всем окружающим. Двенадцать из них решили построить плот, благо недостатка в дереве у них не было. Но они сделали его так плохо, что он опрокинулся, едва отойдя от обломков корабля. Все двенадцать его пассажиров утонули. Чуть позже еще один, потерявший рассудок, попытался уплыть на ящике для кур, который утонул в мгновение ока. Другой умер от истощения, быть может, он был убит своими товарищами. Короче, Рейно обнаружил трех несчастных, несмотря на огромные запасы провизии, и обезумевших от страха. Это были артиллерист, старшина второй статьи Кутан; матрос 1-го класса Далест, простой матрос. Позже они были допрошены следователем и приняли участие в процессе Шомарея. Их показания были несущественными.
Что касается Рейно, то он прилагал всевозможные усилия, чтобы выполнить свою миссию: «Хотя палубы фрегата были загромождены различными грузами, с большим трудом удалось извлечь из твиндека четыре бочки с мукой, две четверти солений, ящик с маслом, паруса и детали такелажа».
Он также пытался, но тщетно, вернуть 90 тысяч франков, хранившихся в бочках. Плохая погода помешала ему отойти от обломков судна. Два раза шхуна чуть было не села на мель, после чего он предпочел вернуться в Сенегал. Находясь на рейде в Сен-Луи во время разгрузки возвращенного груза, Рейно написал письмо Шмальцу, где просил простить его за то, что деньги не удалось спасти: «Я сам нырял, чтобы достать эти бочки…» Он предложил прекратить поиски, как слишком опасные и дорогие, ибо он сам убедился в невозможности достать бочки с золотом. Тем не менее он посоветовал дать разрешение негоциантам из Сен-Луи послать к «Медузе» частные корабли с тем, чтобы треть спасенного досталась им. Последние устроили в Сен-Луи грандиозную распродажу набранного на «Медузе» добра.
Это дало Корреару и Савиньи повод обвинить Рейно, кроме всего прочего, в том, что он продал главный флаг «Медузы», разрезав его на салфетки.
Однако в письме Шмальца от 20 сентября, адресованном министру, отмечается усердие и преданность Рейно.
Что касается Шомарея, то он счел долгом информировать министра о возвращении Рейно и о наполовину успешных результатах его миссии. Обнаружение троих выживших могло лишь не понравиться Шомарею, по крайней мере, помешать ему. Присутствие этих несчастных свидетельствовало против него; оно указывало на самую тяжелую из его ошибок: он покинул «Медузу» не последним. Этот хитрец парирует удар следующим образом: «Эти три человека, – цинично пишет он, – были в числе тех семнадцати, которые, движимые жаждой наживы путем грабежа, спрятались, чтобы не подниматься на борт». Несчастные, как же они смогли бы унести то, что им удалось бы украсть?
Крушение «Медузы» не могло не оказать влияния на судьбы всех участников экспедиции, особенно главных действующих лиц этой трагедии. Было бы несправедливым обойти молчанием то, как сложилась их жизнь после описываемых событий.
Шомарей предстал перед трибуналом, был уволен из флота, приговорен к тюремному заключению на три года, и, самое главное, навечно вычеркнут из списков кавалеров ордена Почетного легиона. Последнее обстоятельство привело Шомарея в глубокое отчаяние, и он даже пытался вернуть себе эту награду, но неудачно. В краях, где он доживал свой век, все были в курсе его «подвигов» и относились к нему враждебно. Шомарей прожил долгую по тем временам жизнь: он умер в семьдесят восемь лет, и это долголетие было ему не в радость.
Небезынтересно проследить и судьбу красноречивых «летописцев» Корреара и Савиньи. Первый из них многократно переиздавал свои воспоминания, которые пользовались неизменным успехом у читателей. Это преисполнило его сознанием собственной значимости – настолько, что он обратился в парламент с предложением о более строгом наказании офицеров, повинных в крушении «Медузы». Так, три года тюрьмы он считал слишком мягким приговором для Шомарея. Кроме того, он требовал отставки министра по делам морского флота и колоний.
Что же касается его собрата по перу Савиньи, то, сохраняя с Корреаром дружеские отношения и будучи лишен публицистического пыла, находился в тени. В это время он писал диссертацию о влиянии на человеческий организм продолжительного голода и жажды.
После защиты диссертации Савиньи предусмотрительно отклоняет предложение практиковать в столице и уезжает в Субиз, подальше от Парижа, от любопытства света и опасных интриг Корреара.
По свидетельству его сына, Савиньи так и не оправился после перенесенных им лишений, здоровье его было подорвано, и в 1843 году он умер в возрасте сорока девяти лет.
Вернемся к судьбе Корреара. Шум вокруг его воспоминаний сделал его не только известным в парижских кругах человеком, не только обеспечил ему место продавца книг в самом Пале-Рояле, но и преисполнил его ощущением собственной значительности. Вскоре он попадает под влияние французских карбонариев, у него устраиваются встречи якобинцев. Полиция постоянно следит за ним и его сообщниками, и он вынужден продать свой книжный магазин… Трагедия Корреара в том, что история крушения «Медузы» потеряла свою актуальность, а следовательно, и интерес у читателей. В результате этого Корреар отошел от общественной жизни, поселился в провинции и умер в безвестности в 1857 году. Ему было сорок восемь лет.
Губернатор Шмальц, как одна из ключевых фигур происшедших событий, также достоин отдельного рассказа. Став губернатором Сенегала, он наконец получил возможность применить свои организаторские умения на практике. Но его упрощенный взгляд на вещи и излишняя самоуверенность сыграли с ним злую шутку. Если постройка плота под руководством Шмальца, не имевшего специальных знаний и стоившая стольких человеческих жизней, была все же продиктована экстремальными условиями, то апломб, с которым он планирует географическую экспедицию в глубь Сенегала, не выдерживает никакой критики. Экспедиция окончилась провалом, а Шмальц был отозван со своего поста.
Новое назначение в Мексику окончилось тем, что прямолинейный Шмальц пал жертвой политических интриг и оказался за решеткой. После освобождения он короткое время был консулом по делам Среднего Востока в Смирне. В 1827 году, когда он умер, то его, обвиненного Корреаром и Савиньи в присвоении немыслимых богатств после кораблекрушения, даже не на что было похоронить. Он был погребен в общей могиле на одном из кладбищ Смирны.
Перевела с французского С.Никитина
Фантастический рассказ:
Фанатик
Они лежали на холме. Внешне они абсолютно не подходили друг к другу: он был лохматый и неопрятный брюнет, коротышка, и в его глазах горел фанатичный огонь нетерпимости; она же была безупречна в идеально чистом летнем платье, этакий эталон холодной нордической блондинки.
Солнце нырнуло за горизонт – казалось, от прикосновения раскаленного докрасна диска земля задымилась.
– Сейчас ты увидишь, – пробормотал он.
– Если бы я не успела узнать тебя, я бы решила, что ты говоришь серьезно.
– Я говорю чертовски серьезно. Достаточно серьезно, чтобы начать принимать меры, и не откладывая. – Он недоуменно оглядел ее. – А я-то думал, ты все поняла. Что ты не такая, как все эти чурбаны в баре.
Огонь в блеклых глазах под тяжелыми бровями загорелся еще ярче.
– Я должен был это понять, – сухо сказал он. – Сам виноват: вообразил, будто встреченная в баре девица может, для разнообразия, иметь хоть каплю мозгов. Так вот, Юнис…
– У мужиков в баре мозги есть, сколько они ни пей, – перебила она, – а женщины, конечно, из другого теста. Так, да? А если уж хочешь знать правду, так это не в моих мозгах сомневаться надо, а в твоих – раз ты в самом деле веришь, что…
– Тихо, – оборвал он. – Вот они. Смотри и узнаешь кое-что. Если только тот еще здесь.
