Тогда же, в последние десятилетия прошлого века, здесь была внедрена европейская военная форма, этот идеал мужского костюма. Вместе с ней пришли и кальсоны, так полюбившиеся жителям этой страны. Теплые кальсоны помогли здешним мужчинам почувствовать себя дома в зимний день более уютно.
Кальсоны и по сей день не теряют здесь своей популярности. Может быть, ей способствовали старинные самурайские штаны «хакама», которые можно увидеть на актерах традиционных театров Кабуки и Ново время многочасовых спектаклей.
Во времена оные «хакама» представляли широченные брюки, штанины которых волочились за их обладателем метра на три, образуя шлейф. Передвигаться в таких штанах было очень трудно. Для этого при каждом шаге нужно было выбрасывать ногу далеко вперед, чтобы не запутаться в ткани. «Хакама» были созданы для очень медленного, торжественного шага, практикуемого во время дворцовых церемоний.
В течение веков хакама немного укоротились. Под них в качестве нижнего белья надевали белые штаны до щиколоток. Прежде они именовались «хакама-сита», то есть, «то, что надевают под хакама», а в наши дни называются просто «хакама». Высокими белыми горками лежат они на полках всех японских магазинов готового платья. Отличие хамака от кальсон состоит в том, что их штанины не собираются гармошкой около щиколоток, а свободно болтаются, как у брюк.
«Хакама» до сих пор в ходу у людей старшего поколений. Здесь не считается зазорным прогуляться в одних хакама по пляжу или по своему крошечному домашнему садику – впрочем, как допустимо все это проделать и в одних кальсонах.
Кальсоны вообще очень милы мужчинам Дальнего Востока, и в первую очередь – соседнего с Японией Китая. Едва там подует прохладный ветерок, как китайцы надевают легкие розовые кальсоны, – так, на всякий случай. Поверх напяливают сиреневые – потеплее. Затем белые, повседневные. А уж потом натягивают коричневые рейтузы, особенно теплые, из верблюжьей шерсти…
Когда у нас в стране в семидесятые годы вошли в моду шерстяные синие спортивные костюмы, которые очень трудно было купить, – назывались они «олимпийские» и доставались в основном генералам и партийным работникам; – этот обычай тотчас был перенят многочисленными начальниками в Китае, которые надевали штаны от «олимпийских» костюмов под брюки поверх всего вышеупомянутого набора кальсон, отчего их ноги напоминали слоновьи.
Японцы же поддевали под весь этот чрезмерный набор еще пояс-набрюшник (советские «олимпийские» костюмы у них, разумеется, не привились). Это позволяло им обходиться даже в самые холодные дни без пальто.
Впервые приехав в Японию студентом в начале семидесятых годов, я еще застал это время. Каждое утро толпа мужчин пробиралась по улице меж недолговечных снежных сугробов, одетая в пиджаки, куртки, брюки и белые резиновые сапоги. И дело бы не в том, что шерстяные зимние пальто дороги, хотя японцы тогда еще не были так богаты, как сейчас, и это обстоятельство имело значение.
Основная причина была в другом: привычки ходить в пальто здесь никогда не было. Да, в Японии существует мужское кимоно-пальто с широкими рукавами, но простой народ его никогда не носил, и оно ассоциируется у него лишь с высшими чиновниками. Обычный человек здесь привык широко размахивать руками при ходьбе в любое время года, даже в холодное…
В наши дни, разумеется, все японцы носят пальто, а женщины полюбили роскошные норковые шубы.
В послевоенное время утвердился в Японии и европейский деловой костюм. Сотрудники одной фирмы выбирают себе костюмы одного и того же цвета, чтобы подчеркнуть свою общность. Да и манера ношения их отличается от нашей: элегантной, свободной, оставляющей верхнюю пуговицу пиджака расстегнутой. Японскую можно уподобить той, что в ходу у наших военных и сотрудников спецслужб, вынужденных, по причине секретности, приходить на службу в гражданском костюме. Однако, за внешним видом офицеров осуществляется такой же жесткий контроль, как если бы они были в мундирах. Строгость костюма японских чиновников отражает жесткий полувоенный порядок на тамошних фирмах, восходящий к воинским самурайским кланам. Костюмы всегда отглажены и почищены.
Зато, обувь… Темные кожаные ботинки прочно вошли в местный быт. Они никогда не бывают грязными, поскольку японцы уделяют особое значение чистоте ног, и всегда жирно блестят, словно женская лаковая сумочка. Этот темный блеск красиво оттеняют белые носки, символ чистоты, которые японцы стараются надевать в любую погоду.
Однако задники ботинок обычно безжалостно стоптаны от частого снимания при входе в любое помещение, а также от того, что вековой инстинкт велит японцам просовывать ногу в ботинок не до конца, – так, чтобы пятка все-таки была на весу. Так им привычнее…
Универмаги полны европейской одежды, да и покупают японцы сейчас в основном только ее, – но импортных изделий тут почти не найдешь: ведь пропорции тела у японцев иные, чем у представителей европеоидной расы: тело удлинено, а конечности, наоборот, укорочены, да и самый центр тяжести находится ниже, чем у белых людей. (На этом принципе, кстати, основана знаменитая японская сумо, – борьба тяжеловесов, отчего европейцы не могут ею заниматься.)
Как и европейцы, японцы любят одежду, сшитую из естественных тканей – хлопковых, шерстяных, шелковых, и известная на весь мир японская синтетика достается лишь самым бедным. Однако расцветку они все же предпочитают азиатскую – диссонансную, яркую, непривычную нам: розовые брюки, петушиные костюмы. Попадаются изделия и нарочито блеклые, скучные, хотя и сшитые порой из дорогой ткани. И все же есть в них своя красота, напоминающая о бессмертном кимоно, и поныне главным символе японской одежды.
Константин Преображенский
Летучий голландец:
Катафалки океана
Открывая рубрику «Летучий голландец», мы, уважаемые читатели, откликаемся на ваши многочисленные просьбы рассказывать о загадках и тайнах, связанных с морем. Под этой рубрикой будут опубликовываться очерки современного французского писателя-мариниста Роберта де Лакруа. Все они построены на реальных фактах и событиях, происшедших в разное время с разными людьми. Одним из них повезло – они выжили в борьбе со стихией; другие – нет, оставив безмолвных свидетелей своей гибели – покинутые корабли…
В дальнейшем под этой рубрикой будут печататься и материалы, написанные нашими соотечественниками – теми, которые располагают какими-либо новыми, никогда прежде не публиковавшимися сведениями обо всем таинственном и загадочным, что когда-либо проходило на море ив его глубинах.
Что такое корабль, потерпевший крушение, покинутый экипажем и гонимый волнами и ветром в никуда? Воплощение извечного человеческого страха перед смертью… Он появляется под заунывные звуки, исходящие будто из преисподней, они похожи на жалобные стоны и плач. Громыханье, напоминающее неуверенную поступь охмелевшего великана, – это стук, что издает перо руля, безвольно бьющееся о корму; чуть слышное поскрипывание – стон деревянной обшивки, терзаемой качкой. Странные звуки, похожие на тяжелое, прерывистое дыхание, что доносятся из-под палубы, издает вода, хлюпающая в полузатопленном трюме. Медленно крутящийся на полуюте штурвал означает, что рядом нет рулевого, который держал бы его твердой хваткой. И вдруг скрипнет дверь, будто кто-то незримый тронул ее, и так – в каждом отсеке, в каждой каюте.
Потерпевший крушение корабль дрейфует сразу в двух стихиях. Одна из них – море. Другая – тайна. И стоит глазу заметить зарубку на планшире, пятно краски, сломанный брус рангоута, как воображение тут же рисует кровавую драму: вдруг слышится лязг топоров, шум драки не на жизнь, а на смерть, повсюду мерещатся лужи крови. Пробоина в борту или оторванный кусок обшивки – чем, кажется, не свидетели пиратского нападения? Нет судового журнала и прочих бумаг – значит, кому-то нужно было скрыть страшные улики, доказательства вспыхнувшего на борту мятежа.
«У каждого корабля есть свои права, – писал когда-то Джозеф Конрад, – как и у всякого человека, способного дышать и разговаривать. Корабль никогда не был рабом человека…» И любой моряк, понимающий это, встретив корабль-призрак, невольно проникается суеверным страхом.
Задавшись целью составить летопись таких встреч, очень скоро обнаруживаешь, что их было
