По оценке некоторых ученых, нашу атмосферу можно представить как теплицу, в которой открытые окошки составляют лишь десять процентов общей площади «остекления». Именно через эти окошки земное тепло уходит в космос. Хорошо, а если закрыть и эти 10 процентов? Если добавить в атмосферу столько углекислого газа, что ВСЕ земное тепло будет удерживаться и перестанет рассеиваться в пространстве, — что тогда? Неужели всепланетная катастрофа? По оценке тех же ученых, и в этом случае среднемировая температура поднимется не более чем на четыре градуса. Это, конечно, очень много: растают льды, уровень Мирового океана сильно поднимется, будут затоплены гигантские площади, климат изменится катастрофически, многие страны испытают страшные природные бедствия. Тем не менее жизнь не замрет и цивилизация не кончится.
Однако эта картина — чисто теоретическая, надо ОЧЕНЬ постараться, чтобы закрыть все окошки в атмосфере. Даже если человечество поставит перед собой такую дурную задачу, на создание «стопроцентного парника» уйдет не одна сотня лет.
Регулярные наблюдения за концентрацией углекислого газа в воздушном пространстве планеты были начаты в 1958 году — в обсерватории на вершине гавайского вулкана Мауна-Лоа. Тогда концентрация составляла 315 частей на миллион, теперь она достигла примерно 360 частей на миллион. Это пока еще не очень много. И к тому же — самое главное — до сих пор не найдено реальных доказательств, что изменение содержания углекислого газа в атмосфере вызвано только развитием промышленности.
По крайней мере, исследования образцов льда из глубоких скважин в Антарктиде — точнее, анализ пузырьков воздуха в этом льде — показали, что за последние 30 тысяч лет содержание углекислого газа в атмосфере менялось много раз, и как: от 200 до 320 частей на миллион! Можно поклясться, что 30 тысяч лет назад никакой промышленности на планете не было.
Нынешние читатели журнала, наверное, и не знают, что лет тридцать- сорок назад были очень популярны проекты переделки климата. Стоит вспомнить хотя бы роман Г.Адамова «Изгнание владыки» — холода из Арктики! Тогда многим казалось, что еще немного, и человек, окрыленный могуществом науки и техники, возьмется за коренную перестройку планеты. Грешил этими проектами и журнал «Вокруг света». Умы будоражила, например, идея инженера Борисова, заключавшаяся в том, чтобы перегородить плотиной Берингов пролив — тогда, мол, можно будет сбрасывать холодную воду из Северного Ледовитого океана в Тихий, а на смену ей будет поступать все больше теплой воды, несомой Гольфстримом, и, таким образом, в Арктику придет если не лето, то, по крайней мере, вечная весна.
А то еще был проект перегородить плотиной Гибралтарский пролив: Средиземное море станет совсем уж теплым озером, и в Сахаре зацветут сады. Или создать огромное рукотворное море в Западной Сибири...
Очень хорошо, что не нашлось ни денег, ни энтузиазма претворить эти проекты в жизнь. Бог знает что стряслось бы с природой от таких революционных свершений. Погодная машина планеты — очень мощный, очень сложный и в то же время очень тонкий механизм. В процессы, которые человечество еще не поняло до конца, лучше не вмешиваться с кайлом в руках.
Что же все-таки нас ждет впереди глобальное потепление или глобальное похолодание? Как ни парадоксально, наиболее точный ответ — и то, и другое одновременно. Ближайшие десятилетия, а то и весь XXI век, пройдут под знаком временного потепления в рамках общего похолодания. Очень точно эту картину обрисовал Сергей Петрович Капица. Когда съемочная группа, в которой я принимал участие как автор, записывала очередную телепередачу из цикла «Очевидное — невероятное Век XXI» и гости Капицы — географы Владимир Михайлович Котляков и Дмитрий Борисович Орешкин — вели разговор именно о глобальных изменениях климата. Сергей Петрович подытожил: «В климатическом отношении человечество движется вверх по лестнице, ведущей вниз». «Вниз» — имелось в виду медленное похолодание, связанное с продолжением ледникового периода. «Вверх» — то есть потепление, вызванное как локальными погодными циклами, так и антропогенным воздействием на природу. Точнее не скажешь. Как считают метеорологи, для России это «вверх-вниз» будет означать более благоприятный климат — по крайней мере, в смысле выгоды для сельского хозяйства. Эксперты предсказывают, что некоторое повышение среднегодовой температуры и увеличение количества осадков может дать пятидесяти процентный прирост урожая зерновых, а это означает, что Россия вновь станет одним из главных экспортеров зерна и перестанет полагаться на американский экспорт. Повышение концентрации углекислого газа в атмосфере опять-таки будет работать на урожай. Ну и, разумеется, руки тоже надо будет приложить. Без этого хоть всю нефть пережги на СО2 — толку не будет.
Так получилось, что эту статью я начал в Москве, а продолжил в Калифорнии, близ Сан-Франциско, где провел летом две недели. Погода в Калифорнии ну никак не располагала ни к работе, ни к размышлениям на тему климата. Стояла ровная умеренная жара — впрочем, не отупляющая, а какая-то даже приятная, — на небе ни облачка, дневной зной слегка умерялся ветерком, веющим с океана, вечерами же было просто сказочно тепло. Я слушал сводки новостей из России и злился — надо же, там и дожди, и сильные ветры, и лесные пожары к тому же, вот где надо было бы писать, там сама природа водила бы рукой. Я уже мечтал о ливне (летом в Калифорнии — вещь немыслимая), чтобы, не кривя душой, закончить статью о непредсказуемости погоды так: «В день отлета все-таки пошел дождь».
Дождь, конечно же, не пошел, но концовка тем не менее родилась — только не на земле, а в небесах. Путь от Сан-Франциско до Москвы неблизкий — сначала три часа лета до Сиэттла, потом еще часов десять в воздухе. Едва самолет набрал высоту, вылетев из Сиэттла, нас начало трясти. Весьма ощутимо. Что ж, турбулентность — вещь неприятная, но не страшная: потрясет — перестанет.
Однако прошел час, второй — тряска не проходила. Стало немного тоскливо. Рядом со мной пустовало кресло. Один из стюардов, что сновали по салону, отвечая на вызовы пассажиров, вдруг опустился на это место и пристегнулся. Я заметил, что ему тоже слегка не по себе.
— И часто так трясет? — спросил я.
— Трясет-то часто, но чтобы так долго... Со мной это, пожалуй, впервые.
— Может быть, какой-нибудь особо мощный фронт, — высказал я предположение.
— Дело не во фронте. Видите дымку?
Только сейчас я обратил внимание, что самолет шел как бы в «молоке» — это на высоте десяти тысяч метров-то!
— Я давно заметил, — сказал стюард, — что верхняя кромка облачности все время подступает к нашему потолку. Когда летали на шести тысячах метров — поначалу ничего-ничего, а потом облака поднялись повыше. Стали летать на восьми — кромка опять со временем подползла. Теперь летаем на десяти тысячах — и вот, пожалуйста, снова облака подпирают. Природа словно бы выжимает нас в стратосферу...
В общей сложности нас трясло — почти без перерывов — целых пять часов.
Я далек от предположения, что природу сильно волнует, на какой высоте летают современные пассажирские самолеты. Скорее всего, она по-прежнему их не замечает, как мы не обращаем внимания на пылинки, носящиеся в воздухе. Однако убежден, что без вмешательства цивилизации в мощные природные атмосферные процессы здесь не обошлось. Не облака гоняются за человеком, а человек, с его энергетикой, промышленностью и транспортом, понемногу подталкивает облака, добавляя в воздух планеты все больше и больше продуктов своей деятельности.
В следующем веке будем летать, наверное, уже на пятнадцати, а то и двадцати тысячах метров.
Или — что правильнее — научимся не баламутить воздух.
Виталий Бабенко
Зеленая планета: В каменном лесу
Отрадный факт: за последние два десятилетия количество соколов-сапсанов в США значительно увеличилось. И ученые думают — не пора ли вычеркнуть эту птицу из федерального перечня исчезающих видов?
Сапсан — эталон соколиной красоты. Один английский писатель-натуралист сравнил его со стремительно летящей по небу стрелой, пущенной из арбалета. Свою добычу сокол бьет с лета.
Скорость атакующего сапсана 200 км/час, а по некоторым источникам даже 340.
