дешевую еду, которая наверняка пришлась бы по вкусу современным поклонникам фаст-фуд — горячий хлеб, мясо, горошек и даже выпечка. У римлян существовала даже некая разновидность гамбургера — лепешка из говядины, смешанной с ядрышками орехов, которую ели с хлебом.
Римляне придавали уходу за собой очень большое значение. Причем касалось это как личной гигиены, так и внешности.
Одним из предметов первой необходимости для любого уважающего себя римлянина как мужского, так и женского пола был пинцет, так как наличие на теле волос считалось дурным тоном. В погоне за гладкостью кожи они даже пытались разработать крем-депиляторий. Но, к сожалению, смешивание крови козы и высушенных гадюк не достигало такого эффекта, как выщипывание волос пинцетом.
Более успешными были их попытки создать зубную пасту. Для чистки зубов они использовали сожженную яичную скорлупу, а для их отбеливания — пудру из пемзы.
Излюбленным аксессуаром модного жителя Рима был небольшой набор, состоявший из пинцета, палочки-очистителя для ногтей, зубочистки и ушной палочки.
Знатные римские женщины регулярно отбеливали свои лица, чтобы отличаться от бедняков. Дело в том, что загар в те времена свидетельствовал лишь о том, что его обладательнице приходится подолгу работать в поле. А потому с загаром приходилось бороться, и прежде всего с помощью своеобразной (по нашим понятиям) тон-пудры. В ее состав входили растертый в порошок ядовитый белый свинец и мел. Глаза подводили с помощью специального состава, включающего в себя растертые муравьиные яйца, мух или сажу, смешанные с оливковым маслом. В качестве румян использовалась красная земля.
И, наконец, общественные уборные. Здесь римлянам не удалось достигнуть совершенства. В них не было отдельных кабин, и одновременно могло находиться до 20 человек. После завершения процесса звали человека с губкой на палке, которую после использования опускали в чашу с водой и уксусом и... передавали дальше.
Досье: По воле провидения
Древнегреческий поэт Симонид назвал архитектуру «немой музыкой», немец Гете перефразировал это определение, и в XVIII веке архитектура стала «беззвучной музыкой», чуть позднее философ Шеллинг окончательно оформил эту идею в общепринятое крылатое выражение: «Архитектура — застывшая музыка».
Архитектор Йорн Утцтон, построив здание Сиднейского оперного театра, своим творением снова видоизменил эту идиому, сделав архитектуру буквально живой музыкой. Тот, кто хотя бы раз видел словно несущие оперный театр по волнам «паруса» его десяти куполов, вряд ли усомнится в точности этого выражения.
Как и все великое, идея создания Сиднейского оперного театра, а впрочем, и ее воплощение, рождались в муках и, к сожалению, не только творческих. Вокруг финансирования строительства, конкурсного отбора проектов и даже способов использования основных залов разгорелось огромное количество споров, некоторые из них даже переросли со временем в крупные политические скандалы. Но отец-вдохновитель идеи постройки театра — английский дирижер Юджин Гассенс, предложивший сиднейцам в 1947 году построить свой оперный дворец, знать этого, конечно, не мог — он вкладывал в свою идею совсем другой смысл.
«Это позор для такого крупного города, как Сидней, иметь лишь один крохотный зал на 2 500 зрителей для классических представлений оперного и балетного искусства! Необходим свой сиднейский «дом Муз», которым вся Австралия могла бы гордиться» — так Гассенс начал свое радиообращение к жителям города. Его убедительная речь вкупе с энергичной рекламной акцией в пользу «классических представлений» подействовали. Вскоре был образован общественный Комитет в поддержку идеи постройки театра. Голос народа также был услышан. И в 1955 году кабинет министров штата Новый Южный Уэльс издал распоряжение о строительстве театра на мысе Беннелонг.
Так или иначе, строительство театра началось.
В первой половине XX века Австралия была страной довольно бедной, а потому выделение немалой по тем временам суммы в 7 миллионов долларов означало, что нужно потратить изрядную часть и без того скудного государственного бюджета. А если учесть, что один острослов-парламентарий во всеуслышание окрестил будущий театр «домом для танцулек и песенок», то становится ясно, почему во избежание обвинений в «не целевом расходовании бюджетных денег» финансировать его строительство решено было за счет, скажем так, человеческих слабостей, то есть лотереи. «Пусть азартные граждане отдадут свои деньги не жуликам на улице, а Фонду строительства Оперного театра в Сиднее» — эта фраза из заявления премьер-министра Австралии оказалась пророческой. «Театральная» лотерея принесла те необходимые деньги, на которые и был построен театр.
Но собранных денег все равно катастрофически не хватало, а потому конкурс проектов будущей Оперы было решено сделать платным — за участие в нем необходимо было выложить кругленькую сумму. Всего на конкурс было прислано 880 заявок от участников из 45 стран. До финала дошли лишь 230 из них, в основном те, кто успел вовремя прислать вступительные взносы и правильно оформленные проекты. Но даже из этого изрядно сокращенного количества проектов выбрать лучший было делом очень непростым. Тем более что в последний момент уже небезызвестный нам вдохновитель идеи — Гассенс, бывший председателем отборочной комиссии, разругался с австралийским правительством и, будучи обвиненным в… контрабанде «порнографических материалов», вынужден был покинуть страну. Сменивший его на посту председателя американский архитектор финского происхождения Эрро Сааринен не стал долго думать и отдал пальму первенства Йорну Утцтону — по слухам, своему дальнему родственнику. Так или иначе, но сами сиднейцы факт их родства также склонны считать волей провидения.
Строительство театра, начавшееся в 1959 году, затягивалось. Большая часть проектных материалов не производилась в Австралии и их приходилось доставлять из-за границы. Расходы росли как снежный ком. Итоговая сумма в 102 миллиона долларов оказалась больше проектной почти в 15 раз! Привлечение новых источников доходов — денег инвесторов и предварительная продажа площадей внутри здания прежде всего под кафе и рестораны влекли за собой пересмотр всей первоначальной концепции. А потому при столь коммерческой постановке вопроса внутренние помещения театра приходилось для их же увеличения «вытаскивать» за пределы внешнего абриса, меняя его колорит. «Еще немного, и здание станет разбухшим квадратом, стандартной жилой коробкой!» — в отчаянье восклицал в то время Йорн Утцтон.
Конец мытарствам и разочарованиям датского архитектора положила его добровольная отставка, случившаяся в 1966 году. Окончательно потеряв надежду на завершение строительства, он сжег все свои чертежи и решительно покинул Сидней. Его негодование было столь велико, что спустя много лет, когда здание театра стало признанным «чудом света», он даже не приехал взглянуть на него.
«Пострадал» от сиднейского долгостроя и весь кабинет министров Австралии, также вынужденный уйти в отставку из-за «неоправданно завышенных трат и непомерно затянувшегося строительства».
Однако когда страсти немного улеглись, всем стало ясно, что основные работы уже позади, а завершить оформление фасадов и внутренних интерьеров не так уж сложно и дорого. Поэтому спустя 7 лет двери театра распахнулись для первых гостей — в октябре 73-го при участии Ее Величества королевы Великобритании Елизаветы Второй прошло официальное открытие «Опера-Хауз». Главной частью торжеств стала премьера оперы «Война и мир» на музыку Сергея Прокофьева.
Сиднейский театр не совсем оперный, а скорее многоцелевой и мультисценический. Великолепно внутреннее убранство театра, выполненное в оригинальном стиле, получившем распространение под названием «готика космической эры». В здании сиднейской Оперы висит самый большой в мире театральный занавес. Каждая из двух его половин равна 93 метрам. Орган, расположенный в концертном зале, тоже считается самым большим механическим органом в мире, имея 10 500 труб.
