он повернулся ко мне так, что стали видны жиденькие китайские усики в углах рта.
— Плохо, — возразил он, — хапана музури.
— Подождем немного, — повторил я. — М`Кола снова пригнулся, чтобы его голова была не видна над сухими ветками, и мы просидели в пыльной яме до самых сумерек; скоро стало невозможно различить в темноте даже мушку на моем ружье, но антилопы все не показывались.
Наш “трагик” нетерпеливо ерзал на месте. Не успел померкнуть дневной свет, как он уже шепнул М`Кола, что теперь нельзя стрелять.
— Придержи язык, — ответил М`Кола. — Бвана
…Наконец, я попробовал еще раз прицелиться, вглядываясь в тусклый вечерний сумрак, но понял, что не смогу стрелять, даже если широко раздвинуть ветки. М`Кола внимательно наблюдал за мной.
— Ничего не выйдет, — сказал я.
— Что ж, — откликнулся он на языке суахили. — Вернемся в лагерь?
— Да.
Мы встали, вылезли из ямы и …вышли на дорогу. В миле от этого места стоял наш автомобиль. Увидев нас, шофер Камау включил фары. Грузовик испортил нам охоту. В тот день мы оставили свою машину на дороге и подобрались к солонцу с крайней осторожностью. Накануне прошел небольшой дождь, который, однако, не затопил солонец — лесную полянку с клочком обнаженной земли, изрытой глубокими лунками и бороздами по краям, где животные вылизывали соль, — и мы обнаружили свежие сердцевидные следы четырех довольно крупных самцов куду
Приходил и носорог, который, судя по следам и большой разбросанной куче похожего на солому помета, наведывался сюда каждую ночь. Тайник был устроен в перелете стрелы от солончака, мы сидели в этой яме, полной золы и мусора, откинувшись назад, высоко подняв колени и пригнув головы, и я увидел вдруг сквозь сухую листву и тонкие ветки, как из чащи на поляну, где была соль, вышел и застыл на месте небольшой самец куду, благородное серое животное с могучей шеей и витыми рогами, которые отчетливо рисовались в ярком солнечном свете, но, прицелившись ему в грудь, не решился выстрелить, боясь отпугнуть более крупных самцов, которые, без сомнения, придут сюда в сумерках.
А куду раньше нас услышал лязг и грохот грузовика и бросился под защиту деревьев, да и все другие звери, что шли к солонцу по равнине через кустарник или спускались с невысоких лесистых холмов, в тот же миг замерли на месте. Я знал, что они придут потом, в темноте, но охотиться будет уже поздно.
Мы ехали по песчаной дороге, и в свете фар вспыхивали глаза ночных птиц, которые до последней секунды не двигались, припав к земле, а потом, в безмолвном страхе, взмывали из-под самых колес машины; мимо мелькали костры путников, расположившихся на ночлег, чтобы утром вновь двинуться на запад, прочь из голодного края, лежавшего на нашем пути; я сидел в машине, уперев приклад в носок башмака и удерживая ствол согнутой левой рукой; зажав между коленями бутылку, я плеснул из нее виски в оловянную кружку и в темноте протянул ее через плечо М`Кола, чтобы тот долил воды из фляги; и, смакуя первый за этот день глоток чудесного напитка, я глядел на густые темные заросли, подставив лицо свежему ночному ветерку, вдыхал полюбившиеся мне запахи Африки и чувствовал себя совершенно счастливым.
Впереди показался большой костер, и, когда мы проезжали мимо, я заметил у дороги грузовик.
Я велел Камау остановиться и дать задний ход, и когда мы снова очутились у костра, то увидели кривоногого коротышку в тирольской шляпе, кожаных штанах до колен и рубахе с открытым воротом; человечек стоял у поднятого капота, окруженный толпой туземцев.
— Чем можем помочь? — спросил я.
— Ничем, — ответил он. — Разве что вы механик… Эта машина меня не взлюбила. Все они меня не любят.
— А что, зажигание шалит? Когда вы проезжали мимо, мы сразу это поняли по стуку в моторе.
— Боюсь, что дело куда хуже. Здесь пахнет серьезными неприятностями.
— Если сумеете добраться до нашего лагеря, там есть механик.
— А это далеко?
— Миль двадцать будет.
— Утром попробую. Сейчас боюсь ехать из-за этого предсмертного хрипа в моторе. Он норовит выйти из строя, потому что ненавидит меня. Ну что ж, я его ненавижу не меньше. Но если бы я вышел из строя, его бы это мало тронуло.
— Не хотите ли выпить? — я протянул ему бутылку. — Моя фамилия Хемингуэй.
— А моя — Кандиский. — Он поклонился. — Где-то я уже встречал такую фамилию — Хемингуэй. Но где? Где же я ее слышал? Ах, да! Это Dichter
— А где вы читали его стихи?
— В “Квершнитте”.
— Ну тогда это я, — сказал я, очень польщенный. “Квершнитт” — немецкий журнал, в котором я поместил несколько довольно скверных стишков и длинный рассказ за много лет до того, как меня начали печатать в Америке.
— Вот так история! — удивился человечек в тирольской шляпе. —А скажите — какого вы мнения о Рингельнаце
— Великолепно пишет!
— Так. Значит, Рингельнац вам нравится. Отлично. Ну а Генрих Манн?
— Плохой писатель.
— В самом деле?
— Во всяком случае, я его читать не в состоянии.
— Вы правы, он очень плохой писатель. Пожалуй, кое в чем мы с вами сходимся. Что вы здесь делаете?
— Охочусь.
— Надеюсь, не за слоновой костью?
— Нет. На куду.
— Чего ради люди охотятся на куду? Вы, мыслящий человек, поэт— и убиваете куду.
— Я не убил еще ни одного, — ответил я. — А между тем мы гоняемся за ними высунув язык вот уже десять дней. Сегодня один нам попался, и мы подстрелили бы его, если бы не ваш грузовик.
— Ага, значит, опять этот злосчастный грузовик виноват! Нет уж, извините, охотиться нужно не менее года. К концу этого срока человек успевает настрелять всякой всячины и начинает раскаиваться. Охота на какого-нибудь одного зверя — бессмыслица. К чему вам это?
— Мне это нравится.
— Ну, если нравится… А скажите-ка откровенно, что вы думаете о Рильке
— Я читал только одну его вещь.
— Что именно?
— “Корнет”.
— Понравилось?
— Да.
— А я читать его не могу — терпения не хватает. Чистейший снобизм. Вот Валери
— Охотно убил бы какого-нибудь крупного.
— Что значит крупного?
— С бивнями фунтов на семьдесят или, может, чуть поменьше. Видно, все-таки есть вещи, на которые мы смотрим по-разному. Но я рад познакомиться с одним из славной плеяды “Квершнитта”. Скажите, что представляет собой Джойс? Его книга чересчур дорога — у меня нет таких денег. А Синклер Льюис — не бог весть что. Его книги я купил… Нет, нет, отложим этот разговор до завтра. Вы не возражаете, если я остановлюсь по соседству? Вы здесь с друзьями? Охотитесь один или с кем-нибудь из здешних белых?
