Эльбу, а противостоящие ей корпуса Нея, в силу многочисленности противника, вынуждены были отступить к Деличу.
Вслед за этим и Богемская армия стала медленно сосредотачиваться в районе Комматау – Дукса и 18 (30) сентября начала переход через Рудные горы в Саксонию. Ее место у Дрездена (против частей маршала Гувиона Сен–Сира) заняли части Польской армии и австрийского корпуса генерала графа И. Колоредо. Но продвижение союзников на юге производилось неторопливо и с крайней осторожностью, что было характерно для австрийских штабов и лично для Шварценберга. Как позднее заметил, упоминая про это наступление, русский штабной офицер А. А. Щербинин, «медлительность в действии всегда была отличительным признаком австрийских генералов»[512]. Другой участник событий, А. И. Михайловский–Данилевский, оставил свои воспоминания в несколько иной тональности, правда, косвенно подтверждая этот тезис: «Поход наш был медленный, и мы шли с осторожностью, потому что мы готовились дать такое сражение, от которого должна была зависеть участь Европы»[513]. Только 23 сентября (5 октября) передовые части Шварценберга заняли Цвикау и Хемниц, но лишь часть Богемской армии из–за нерешительности своего главнокомандующего медленно продвигалась вперед на фронте наступления в 60 верст и находилась в растянутом положении. Это вызывало неудовольствие русских генералов и опасение, что противник может воспользоваться рассредоточением войск. В частности, больной Барклай де Толли 22 и 23 сентября (4 и 5 октября) направил Александру I два письма, в которых считал, что движение «с половиною частию армии ни на что не похоже, тогда как нам надо приготовиться к главнейшей операции, которая одна только победить сможет неприятеля», он опасался контрудара со стороны Наполеона, в то время как «мы слишком раздробили силы». Поэтому он предлагал подтянуть резервы к передовым частям[514]. Неторопливые и медленные передвижения Богемской армии облегчали выполнение поставленной задачи корпусам Мюрата, силы которого по численности раза в три уступали Шварценбергу. Тот явно опасался неожиданных ударов главной группировки Наполеона и активизировал свои действия, только узнав, что французский полководец направился с главными силами на север против Блюхера. Но даже 28 сентября (10 октября) австрийский корпус генерала князя М. Лихтенштейна пропустил к Лейпцигу у г. Наумбурга шедший из Вюрцбурга французский корпус маршала Ш. П. Ожеро, что лишь усилило группировку Мюрата в этом районе. Дорога, ведущая из Лейпцига во Францию (отход на запад), также все еще осталась под контролем французов.
Наполеон, находясь с гвардией и двумя корпусами (примерно 80 тыс. человек) в районе Дрездена и получая сведения об активности союзников на своих флангах, испытывал определенные колебания. Он не торопился и выжидал, поскольку нужно было принять верное решение, а затем осуществить его – нанести противнику выверенный удар. Французский император понимал, что у него появился, может быть, минимальный, но шанс разгромить поодиночке армии союзников, до этого избегавших главного сражения с ним. Он рассчитывал на медлительность в действиях Шварценберга, и в этом не ошибся. Пока две группировки союзников находились в разных концах и не могли прийти на помощь друг другу, Наполеон имел возможность сначала обрушиться на одну из армий своих противников.
25 сентября (7 октября) французский полководец наконец–то решился атаковать Блюхера. Он покинул Дрезден и с гвардией и с корпусом Макдональда на следующий день прибыл в Вурцен. Он надеялся на встречном курсе разгромить Силезскую армию у Дюбена, затем выйти к Эльбе, захватить переправы у Виттенберга и Рослау, что открывало ему прямой путь на Берлин. 27 сентября (9 октября) мобильный кулак Наполеона из пяти корпусов и гвардии (до 130 тыс. человек) обрушился на Дюбен. Но очень скоро выяснилось, что этот удар наносился по пустому месту. Оказывается, Блюхер, организовав переправы через р. Мульду, в последний момент из–под носа Наполеона увел свою армию в западном направлении и 29 сентября (11 октября) таким окружным путем прибыл в Галле, достигнув р. Заала. Причем Силезская армия, значительно удлинив свой маневр (по сути, обходной), теперь могла наступать на Лейпциг с северо–запада (для соединения с Богемской армией), угрожая полностью перерезать прямой путь отступления в империю. Французы под Дюбеном даже чуть не захватили врасплох Главную квартиру Силезской армии, оставшуюся без прикрытия, правда, им досталась в добычу лишь часть обозов, а затем они вышли к Эльбе. Прямая дорога на Берлин была свободна (от Виттемберга до Берлина – 90 верст), хотя Наполеон не знал, что союзники фактически отдали ему свою операционную линию – оставшиеся части прикрытия (прусский корпус генерала Ф. Б. Э. Тауэнцина) вряд–ли создали бы серьезную помеху в случае движения его армии в этом направлении.
Но главное заключалось в другом. Блюхер ушел, не оставив следов. Наполеон не знал, куда он направился, так же, как не имел никаких сведений о Северной армии. Из–за недостатка кавалерии он не получал достоверных данных и не имел возможности сделать правильные предположения. Противоречивые сообщения из войск долго не могли прояснить ситуацию – где находился противник? Его блестящий маневр на внутренних линиях провалился. Под Дюбеном он потерял два драгоценных дня в раздумьях и ожидании нужной информации. Надо сказать, французский император весьма смутно представлял ситуацию и не понимал намерения противника. Все же больше Наполеон склонялся двинуться на Берлин, поскольку предполагал, что Северная и Силезская армии скорее всего бросятся прикрывать это направление и ради спасения прусской столицы дадут сражение. Так бы ранее поступили все военачальники феодальной Европы. Его части уже перешли Эльбу, он отдал приказания подготовить мосты на р. Мульде в случае отхода Мюрата от Лейпцига в сторону Дюбена, распорядился о подготовке новой операционной линии (через Магдебург на Гамбург). Но все это имело бы смысл, если Силезская и Северная армии перешли бы на правый берег Эльбы для защиты Берлина.
О том, что союзники в тот момент решали, как поступить в данной ситуации, свидетельствует фрагментарная запись в дневнике от 1 (13) октября русского полковника А. А. Лехнера, находившегося в Главной квартире Северной армии: «В большой нерешительности по поводу дальнейших действий. Берлину угрожает опасность быть взятым французами, а у нас нет надежды упредить неприятеля»[515]. В сложившейся обстановке необходимо отдать должное Блюхеру, которого многие авторы и по сей день характеризуют как хорошего рубаку, но лишенного стратегического дарования. Его армия совершила самый сложный и опасный маневр, поставив в тупик самого Наполеона. Прусский военачальник пошел на огромный риск, оставив все свои коммуникации открытыми и доступными противнику. Мало того, он проявил большую твердость в исполнении своего замысла, смог убедить в своей правоте соседа, главнокомандующего Северной армией Карла–Юхана, который как раз мыслил в устаревших рамках стратегии и уже велел отвести войска за Эльбу и идти на защиту Берлина. Шведский наследный принц мог сделать то, чего так жаждал Наполеон. Вот как позднее в частном письме описывал борьбу мнений двух главнокомандующих в этот драматический момент начальник штаба Силезской армии генерал А. В. Гнейзенау: «Затем началась наша борьба с наследным принцем шведским. Он не хотел идти на неприятеля. Последний предпринял обманное движение на Берлин, и кронпринц позволил ввести себя в заблуждение. Он хотел отступить обратно за Эльбу и послал нам приказ соединиться с ним и также отойти за Эльбу. Он официально заявил, что будто бы император Александр поставил нас под его команду. Это была ложь. Мы не поверили и не послушались. Более того, мы еще ближе продвинулись от Галле к Лейпцигу. Наконец, он решился последовать за нами и тем самым избег позора, который неминуемо бы пал на его голову, если бы он оставался верен своим намерениям»[516]. Хотя Блюхер и ошибался в частностях, его решение в этой ситуации было абсолютно правильным. Он думал не только о себе, а действовал в рамках главной стратегической идеи (разгром армии Наполеона) и этому подчинил все действия Силезской армии. Союзники уже все равно не успевали бы защитить Берлин, их силы оказались бы разъединенными и могли стать легкой добычей для французов. Главное же – Наполеон вынужден был играть уже не в свою игру, раз ему пришлось догонять союзников и пытаться перевернуть ситуацию в свою пользу.
