поместного дворянина тогда определялась числом душ, которыми он владел. Губернское дворянское собрание определяло, сколько человек со 100 душ необходимо выставить в ополчение. Например, в Московской и Петербургской губерниях 10 со 100, в других по 4 – 6 со 100 душ. Кандидатам в ратники предъявлялись упрощенные требования по возрасту (от 17 до 45 лет) и медицинским показателям. В случае гибели или смерти ратника помещик получал рекрутскую квитанцию в зачет будущих наборов. Лбы и бороды ратникам не брили, чтобы подчеркнуть временность призыва, к присяге их не приводили. Мещане могли вступить в ополчение добровольно, но с согласия посадского общества, предварительно уплатить все подати и оставаться на собственном иждивении на время пребывания в ополчении. Офицерский же состав комплектовался почти исключительно из числа местного дворянства (добровольно), что рассматривалось как самообязательство сословия. Причем на командные должности допускались и чиновники, обвиненные в маловажных проступках, что становилось для них средством реабилитации. Ополчения содержались на пожертвования, собранные жителями соответствующих губерний, всего общая сумма пожертвований превысила 100 млн руб. Таким образом, чисто феодальными методами в 1812 г. российские войска получили реальную подмогу, хотя в основном ополчения (за редким исключением) использовались как вспомогательные войска во второй половине кампании 1812 г., а также в 1813 – 1814 гг. Необходимо отметить, что значительная часть формирований ополчения не могла противостоять регулярным частям Великой армии в силу плохой боевой подготовки и отсутствия соответствующего вооружения. Но ополчение использовали для прикрытия второстепенных направлений, для несения охранной и вспомогательной службы, что давало возможность командованию концентрировать регулярные части, не отвлекать их на выполнение небоевых и второстепенных задач.
Смоленский маневр Наполеона
В Витебске Наполеон начал испытывать колебания в вопросе о целесообразности дальнейшего движения вперед. Многие мемуаристы писали о его большом желании закончить кампанию в Витебске. Это же мнение выражало его ближайшее окружение[311]. Правда, ни в одном документе Великой армии не удастся найти его личных указаний, свидетельствовавших бы о продолжительном перерыве военных операций. Наполеон уже не мог остановиться, поскольку ему нужна была победа любой ценой над русской армией. Колебания французского полководца (если они были) порождались отсутствием реально ощутимых результатов и призрачностью перспектив. Он даже подумывал использовать как средство для достижения успеха восстание крепостных крестьян в России.
Если во французском лагере ощущались усталость и недовольство достигнутым, то у русского генералитета, особенно у среднего звена, наблюдался в тот период заметный подъем. Соединенные армии, выйдя из кризисной ситуации, могли перейти в наступление, так как стратегическая пауза, взятая Наполеоном, и остановка Великой армии под Витебском создавали возможность перехватить инициативу. Желанием дать сражение горел весь офицерский корпус. От солдата до главнокомандующего – все были охвачены этим чувством. Уже накануне соединения двух армий под Смоленском в приказе, подписанном Барклаем 20 июля 1812 г., от его имени говорилось: «Солдаты! Я с признательностью вижу единодушное желание ваше ударить на врага нашего. Я сам с нетерпением стремлюсь к тому». Далее, описав бои под Витебском, он дал следующее объяснение причин отступления к Смоленску: «Мы готовы были после того дать решительный бой; но хитрый враг наш, избегая оного и обвыкши на части слабейшие, обратил главные силы к Смоленску, и нам надлежало защиту его а с ним и самого пути в Столицу предпочесть всему. Теперь мы летим туда, и соединясь со 2-ю армиею и отрядом Платова, покажем врагу нашему сколь опасно вторгаться в землю вами охраняемую. Последуйте примеру подвизавшихся под Витебском и вы будете увенчены безсмертною славою; наблюдайте только порядок и послушание: победа ваша»[312]. Последнее обращение было больше похоже на оправдание отхода к Смоленску и попытку остановить нараставшую волну недовольства в войсках тактикой отступления. Причем позже в приказах по 1-й Западной армии обращения главнокомандующего о грядущем сражении или переходе в наступление уже отсутствовали.
Но в любом случае нужно было выработать новый операционный план. Барклай первоначально рассчитывал, что, достигнув Смоленска, 2-я армия прикроет московское направление, а 1-я переместится вправо для сближения с Витгенштейном и угрозы коммуникациям противника с Севера. Движение своей армии к Смоленску он считал отклонением от ее операционной линии, намеченной до этого через Велиж[313].
21 июля (2 августа) состоялась личная встреча главнокомандующих М. Б. Барклая де Толли и П. И. Багратиона, во время которой как раз обсуждался вопрос о выработке нового операционного плана. Багратион опередил свою армию на день, хотя был старшим в чине, добровольно подчинил себя Барклаю, как военному министру, которому лучше известны мысли императора и меры для обороны государства, а также как военачальнику, командовавшему значительно большей (в два раза) по численности армией. Но его подчинение являлось условным, так как не было зафиксировано каким–либо официальным документом, он лишь в письме Александру I вскользь упомянул об этом: «…о готовности моей быть в команде, кому благоугодно будет подчинить меня»[314]. Кроме того, два главнокомандующих придерживались противоположных взглядов на будущие действия. Багратион, например, активно ратовал за скорейшее продвижение вперед соединенными силами с задачей нанести рассредоточенному противнику ряд ударов. В своем отношении к Барклаю, подписанном 22 июля (на следующий день после встречи) он следующим образом видел ситуацию: «Собрав столь знатное количество отборных войск, получили мы над неприятелем ту поверхность, которую имел он над раздельными нашими армиями. Наше дело воспользоваться сей минутой и с превосходными силами напасть на центр его и разделить его войски в то время, когда он быв рассеян форсированными маршами и отделен от всех способов, не успел еще сосредоточиться – идти на него теперь, полагаю я, идти почти на верное – вся армия и вся Россия сего требует… Ударом сим разрешим судьбу нашу… Предоставляя вашему Высокопревосходительству распорядить всем для лучшего успеха, я сам берусь, если вам угодно будет идти на неприятеля имея армию вам вверенную в подкрепление»[315]. Барклай же не являлся сторонником перехода в наступление, полагая все еще превосходство противника в силах, а также зная методы Наполеона мгновенно концентрировать свои войска в нужный момент.
Собравшийся в Смоленске 25 июля (6 августа) военный совет (помимо главнокомандующих, на нем присутствоваливеликий князь Константин, генералы А. П. Ермолов, Э. Ф. Сен–При, М. С. Вистицкий, полковники К. Ф. Тольи Л. А. Вольцоген) рассмотрел уже разработанный генерал–квартирмейстером 1-й Западной армии Толем план предстоявшей операции и высказался за немедленное наступление в направлении Рудня – Витебск «яко на центр расположения неприятельских войск». Обоснованием такого решения служили рассеянность сил Наполеона и выигрыш времени для вооружения в тылу формирующихся войск. Предполагался обход левого фланга противника, а в случае неудачи – возможное отступление. Все предстоявшие действия войск были расписаны в документе, названном «Дистанция наступательным действиям к стороне местечка Рудни на 26 июля»[316].
Победила точка зрения Багратиона, поддержанная большинством голосов. Барклай подчинился с явной неохотой, но, будучи формальным главнокомандующим объединенными силами, оговорил это решение запретом отдаляться от Смоленска более трех переходов. Наступление могло втянуть русские войска в большое сражение, поэтому Барклай де Толли, как видно из его переписки в это время с Александром I, Багратионом и адмиралом П. В. Чичаговым, фактически противопоставил мнению военного совета «высочайшую волю»: «продлить сколь можно более кампанию, не подвергая опасности Обе Армии», чтобы дать время для сформирования резервов внутри государства[317] . Источники свидетельствуют, что ему удалось убедить и Багратиона в необходимости затягивания войны. Так, главнокомандующий 2-й армией писал 31 июля П. В. Чичагову: «…в рассуждении, что нет у нас резервной армии, должны мы до некоторого времени ограничиться тем, чтобы малыми отрядами занимать и беспокоить неприятеля, не давая генерального сражения»[318].
