чтобы он полагался на возмущение народа, напротив того – скорее на слабость кабинета и на усердие употребляемых им агентов»[441]. Французский император явно не знал внутриполитическую ситуацию в России и надеялся, что после первых успехов французского оружия русское дворянство заставит царя искать мира. Другая его ошибка заключалась в том, что принимались во внимание только регулярные русские части и не учитывалась способность русского народа подняться на борьбу против иноземного нашествия. Наполеон находился в плену иллюзорных понятий об остроте социальных и национальных противоречий в стране, рассчитывая на поддержку определенных сословий и национальных меньшинств.
Неправильные политические представления Наполеона породили ошибки в стратегии и тактике. Его крайне расплывчатая стратегическая концепция была целиком поставлена в зависимость от тактических успехов. В оценке боеспособности русской армии он исходил из представлений времен Аустерлица и Фридланда, игнорируя позитивные перемены, происходившие с 1810 г., накопленный боевой опыт и живучесть национальных военных традиций в России. Операционный план Наполеона был построен на численном преимуществе и тактическом превосходстве над вооруженными силами феодальных государств Европы, к которым причислялась и Россия. Исход войны должен был решиться в одном–двух больших сражениях.
Россия, так же как и французская империя, готовилась к предстоящей схватке, в которой должна была решиться ее судьба. В отличие от французской русская разведка поставляла своему руководству более объективную информацию. Ограниченный круг лиц, имевший отношение к выработке русских планов, исходил при их составлении из слабости внутриполитического положения в зависимых от Франции государствах и наличии там антинаполеоновских и патриотических сил. Полученные перед войной разведывательные сведения о значительном перевесе сил и анализ предшествующих войн Франции заставили принять новую систему ведения войны против такого противника, как Наполеон. В противовес обычной французской доктрине стремительного сокрушения противной армии посредством нескольких мощных ударов русским командованием была принята концепция уклонения от генерального сражения, затягивание военных действий по времени и в глубину своей территории с целью растягивания коммуникаций Наполеона, изматывания его сил и создания условий для численного равновесия. Слабость русского операционного плана компенсировалась наличием четкой стратегической концепции, которая с дальним прицелом и была положена в основу при ведении боевых действий.
С самого начала войны постороннему наблюдателю могло показаться, что Наполеону удалось захватить инициативу в свои руки. Но осуществить свои оперативные замыслы он не смог. Русские армии уклонялись от решительных сражений. Французский император попытался использовать разобщенность двух русских армий на главном театре военных действий и разгромить их поодиночке, используя наступление по внутренней операционной линии против сил Барклая и Багратиона. Приведем мнение немецкого специалиста по военному искусству Кеммерера: «Как только Наполеону удавалось вклиниться между двумя частями неприятельской армии или двумя отдельными армиями, их судьба обычно была решена»[442]. Однако в сложных условиях русскому командованию удалось вывести войска из–под удара превосходящих сил французов и, успешно маневрируя, соединить свои две армии под Смоленском. Желанию Наполеона навязать генеральное сражение с российской стороны было противопоставлено стремление сохранить армию как главную опору национального сопротивления. Русское командование решилось на генеральную битву лишь в глубине своей территории, имея сведения о примерном равенстве сил. После кровопролитного Бородинского сражения силы французов были надорваны, но все еще оставались значительными, кроме того, Великая армия не утратила наступательного порыва. В самый драматический момент войны, когда противник приблизился к стенам Москвы, русский генералитет после жарких споров принял решение пожертвовать древней столицей для сбережения своих сил.
У Наполеона с самого начала войны конкретные оперативные вопросы, вытекающие из обстановки, и погоня за тактическими успехами все больше и больше заслоняли собой перспективы общего стратегического руководства. Длительное нахождение Великой армии в Москве являлось следствием политического просчета (бесплодное ожидание мирных переговоров), имевшего катастрофические последствия. Действия же русской армии были подчинены стратегическому замыслу затягивания военных действий в глубину с целью нанесения решительных ударов с флангов и с тыла по истощенному и измотанному в малых боях противнику. Для выполнения этой задачи русское командование сумело найти принципиально новые оперативно–стратегические решения. В то время, когда Наполеон израсходовал свой последний крупный резерв (корпус Виктора), с русской стороны на флангах были введены крупные свежие регулярные соединения, прибывшие из Финляндии и Молдавии, что кардинальным образом изменило ситуацию на театре военных действий.
Исследователю, решившему впервые обратиться к изучению событий 1812 г., военные действия будут рисоваться как серия ошибок и просчетов с обеих сторон. Действительно, тактические промахи допускали и русские генералы, и французские маршалы. Но у русской стороны необходимо отметить верный выбор стратегической концепции, правильность которой подтвердили последующие события войны. Именно этот выбор разрушил политические, стратегические и оперативные замыслы Наполеона, что и предопределило его поражение.
С этой точки зрения особенно показателен второй период войны. В то время когда в России были мобилизованы значительные материальные и людские ресурсы, решительно использовались все возможные средства для отпора и борьбы с французами (созыв ополчений, поощрение партизанских действий, пропагандистские мероприятия: от религиозных и патриотических призывов к населению до агитации солдат противника), главные силы Наполеона оказались в центре враждебной территории при наличии единственной и чрезвычайно растянутой коммуникационной линии, проходящей через регионы, ставшие ареной боевых действий и имевшие вследствие применения русскими тактики «выжженной земли», крайне скудные возможности для применения реквизиционной системы снабжения войск. Собственно, дальнейшая борьба свелась к обладанию этой коммуникационной линией. Уже начиная обратное движение от Москвы, Великая армия находилась в критическом положении. Не случайно маршал Сен–Сир назвал решение об отступлении «отчаянным» планом[443]. Военные действия во второй период кампании развивались очень быстро. Можно привести аналитические данные П. А. Чуйкевича: путь отступления до Малоярославца в 1213 верст русская армия проделала за 123 дня. Расстояние от Малоярославца до Ковно в 985 верст войска Наполеона преодолели за 49 дней[444]. В данном случае, другим словом как бегство отступление Великой армии не назовешь. Лишь стремительная смена событий, быстрота реакции Наполеона в чрезвычайных обстоятельствах и инстинкт самосохранения, продиктованный смертельной опасностью на Березине, позволили французам избежать полного разгрома. Этому способствовали и парадоксальные ошибки русских генералов, самоуспокоенных удачным ходом кампании и руководствовавшихся соображениями собственного престижа.
Также стоит отметить, что во второй период войны, во время нахождения русской армии в Тарутино, туда с Дона прибыли, идя «без роздыхов», донские ополченческие полки (всего 26 полков – около 13 тыс. сабель). Часть из них попала в новосформированный корпус Платова, другие были распределены в авангард и в армейские партизанские отряды. Прибытие свежих казачьих полков резко увеличило удельный вес конницы (до одной трети) в составе главных сил М. И. Кутузова и оказало значительное влияние на последующий ход военных действий. Все это происходило на фоне прогрессирующего упадка французской конницы с самого начала войны. Когда Наполеон вынужден был из остатков конницы формировать части из спешенных кавалеристов, армия Кутузова стала усиливаться легкой кавалерией (заслужившей в этот период лестную характеристику лучшей в мире). Поэтому неудивительны и успехи казачьих полков во второй период войны, их действительно можно назвать блистательными. Только количественные показатели корпуса Платова (вероятно, значительно завышенные в реляциях) могли впечатлить любого. Если верить бумагам, в 1812 г. ими было взято 30 знамен и штандартов, 500 – 548 орудий противника, от 50 до 70 тыс. пленных. Через руки казаков, действовавших впереди регулярных сил, прошел и почти весь обоз Великой армии – от 10 до 30 тыс. повозок, доставшихся им в качестве трофеев.
