помощью стимулирующей жидкости быстро улучшил то, над чем долго трудилась Мультифлора.
— Когда в доме живет поэтесса, — заявил он, едва мы переступили порог, — приходится думать о розах. Розы поддерживают вдохновение. Не так ли, Пиония?
Девушка мечтательным взором глянула на отца и как бы в подтверждение его слов меланхолически произнесла:
— Роза, береза, заноза, страж грозен…
— Извините, — спросил Вероник, — нельзя ли вместо «страж» сказать «привратник»?
— Не будет рифмы, — ответила Пиония, глядя на родителя, единственного здесь человека, разбиравшегося в ее поэзии.
Резеда тоже не теряла времени даром. Она так выдрессировала обоих пуделей, что те, наряженные в розовые фартуки, во время обеда ходили на задних лапах и подавали на стол.
Аппетит у пана Кляксы был отменный, и накладывая себе в тарелку огромные порции, он при каждой смене блюда весело восклицал:
— Сколько живу, а так вкусно еще не едал! Эти тефтели просто чудо!
— Это фаршированная рыба, — робко поправила Мультифлора.
— Разумеется рыба! Тефтелеванная рыба! Именно это я и имел в виду. Сегодня же напишу новую поваренную книгу на базе кляксической гастрономии. Как это я раньше не додумался? Пани Мультифлора, я непременно посвящу ее вам, слово чести.
Мы уже перешли к кофе, когда Негрифон троекратным лаем возвестил о прибытии новых гостей. И действительно, в тот же миг на пороге появился Алойзи в адмиральском мундире и в орденах, лишь малая часть которых украшала его грудь. Остальные нес на атласной подушке его адъютант. Третьим гостем был капитан Тыквот, жаждавший увидеть, как выглядит «Анемонова Горбушка», которую он притащил на буксире из столь дальних мест.
Мультифлора горячо поблагодарила доблестных моряков за их героические труды, а пан Левкойник не сдержался и через весь стол шепнул Пионии:
— Скажи стишок… Непременно…
Та встала, оперлась о подлокотники кресла и продекламировала свое новое творение:
На сей раз стихотворение разъяснений не требует, все ясно и так.
Не желая оставаться у юной поэтессы в долгу, Первый Адмирал Флота почти не задумываясь ответил в рифму, используя почти те же слова, что и она:
— Тебе нет равных! — воскликнул пан Клякса. — Ты станешь гордостью Адакотурады! Адмирал, прими мои поздравления!
Капитан Тыквот в стихах ничего не смыслил и не понимал, о чем речь, так что молча прихлебывал кофе и с привычным отвращением курил сигару.
Разговор за столом касался в основном будущего дочерей четы Левкойников.
— Жаль, что мне не придется присутствовать на свадьбе Резеды, — сказала Мультифлора, — но я понимаю, что пан Адам должен сначала представить ее родителям. Было бы нетактично поступить иначе.
Как бы желая исправить свою вину передо мной, Вероник принялся расхваливать моих родителей:
— Это такие люди, Боже мой! Я знаю их с того самого дня, как они въехали в наш дом. Ни разу не задержали квартплату, не сорят на лестнице, не пачкают стен, не шумят. Золото, а не жильцы! Старший пан Несогласка сам себе пишет книги и делает птичьи чучела. Но чтобы самому когда-нибудь превратиться в птицу — никогда! Я врать не буду! Пани Несогласка этого ни за что бы не допустила! Вот, господа, какие это квартиросъемщики!
— А любят ли они цветы? — внезапно спросила Мультифлора.
— Еще как! Пани Несогласка каждый день прикрепляет к шляпке свежий букетик. Хоть и искусственные, но все ж таки цветы. То васильки, то фиалки, а по воскресеньям и праздникам — только розы! Клянусь! Красивее настоящих!
Тут Георгина страшно расчихалась. Капитан Тыквот сказал: «Будьте здоровы!», Вероник прервал свои излияния, зато Алойзи услужливо сообщил:
— Покидая страну Обеих Рецептурий, я прихватил с собой образцы безотказных лекарств. Тут у меня флакончик «Античихалина». После его употребления самый застарелый насморк моментально как рукой снимает.
Георгина протянула было руку за лекарством, но быстро отдернула ее и тихо сказала:
— Нет… Нет… Что скажет мой жених, если я перестану чихать? Ведь больше всего ему во мне нравится именно это. Нет, Адмирал, извините, вашей любезностью я воспользоваться не могу.
После обеда мы с паном Кляксой поблагодарили хозяев, погладили собачек и отправились восвояси. Вероник, завершивший свои дела на «Анемоновой Горбушке», пошел с нами. Он уже смахнул пыль с мебели, а заодно вымыл окна, как и положено хорошему привратнику.
В метеорологической лаборатории мы застали Лимпотрона. Он как раз устанавливал силу ветра и настраивал погоду на время торжеств по случаю королевского обручения. Мы уже направлялись в свои апартаменты, когда Лимпотрон нас окликнул:
— Тут у меня есть кое-что для вас, господа! Это награды, которыми король решил отметить ваши заслуги. Для пана профессора — Командорский Крест Золотого Петуха со звездой, для пана Несогласки — орден Куриного Пера, для пана Чистюли — медаль Экспортного Яйца. Будет лучше, если вы нынче наденете их. Еще я принес три банки парадного порошка. Посыпьтесь им согласно протоколу церемониала. А вот три золотых хронометра. Они, правда, сломаны, зато самой лучшей марки. Они взяты из королевской коллекции и обладают исключительной ценностью, поскольку их собственноручно сломал сам король Кватерностер I.
Мы поблагодарили министрона за высокие награды и удалились к себе.
— Времени остается немного, — сказал пан Клякса. — Надо переодеться для сегодняшних торжеств.
— Надо ли нам, как адакотурадцам, раздеться по пояс и посыпаться серебряным порошком? — с тревогой в голосе спросил Вероник.
— Пойдем по пути компромисса, — ответил пан Клякса. — Мирное сосуществование обязывает. Мы посыплемся этим порошком, но поверх наденем собственную одежду. И волки будут сыты, и овцы целы.
Не переставая радоваться и удивляться гениальности пана Кляксы, мы приняли его предложение, быстро переоделись в праздничное платье и украсили себя пожалованными орденами и медалями. Стоя перед зеркалом, великий ученый разглаживал свои усы, брови и бороду, как вдруг рядом с собой заметил отражение Вероника и закричал:
