государственный деятель с высокими целями?“. Он возражает, в частности, против концепции Г. Вирта, согласно которой Аттила хотел обратить Гуннское царство в рационально построенный политический и хозяйственный организм, для поддержания коего он всячески стремился использовать способности и знания захваченных им римских провинциалов. Стремился он якобы и к регулярной торговле с империей, ради чего гунны готовы были воевать с Римом, когда последний противился развитию этих торговых связей. В действительности же, как показывает Менхен-Гельфен, торговля эта сводилась для гуннов преимущественно к приобретению предметов роскоши. Менхен-Гельфен опровергает Вирта и других историков, видящих в „логадах“ Аттилы государственный аппарат, посредством которого осуществлялось управление царством. Он показывает, что в числе логадов, разнообразной по составу группы „лучшихлюдей“, были и приближенные к гуннскому двору греческие риторы и философы, равно как и вообще люди, лишенные военного или административного авторитета. Он указывает еще и на то, что в сообщениях Приска Панийского о стремлении Аттилы вернуть на места их прежних поселений укрывшихся в пределах империи беглецов (phygades) имеется в виду не перебежавшее к римлянам сельское население завоеванных гуннами областей, а представители гуннских же племен, искавших на территории империи защиты от притеснений и преследований со стороны „царских гуннов“. Так что сами же гунны, и при этом нередко именно гуннские аристократы, видели в Аттиле не столько объединителя и организатора племен, устроителя государства, сколько притеснителя, безжалостного убийцу своих возможных соперников из числа соплеменников, грабителя и разорителя подчиненных и соседних гуннам народов».
Обратите внимание на все те же противоречия: автор изничижает Аттилу, но в то же самое время прибегает к ссылке на Менхен-Гельфена и упоминает о... «приближенных к гуннскому двору греческих риторах и философах»! Не странно ли, что «грабитель и разоритель», «безжалостный убийца», дикий и невежественный Аттила способен почему-то оценить изыски риторики и философии? Да и вообще, разве можно представить себе реальность образования державы, подобной Гуннскому царству при Аттиле, человеком, руководствующимся лишь низменными инстинктами?
Лев Николаевич Гумилев, пожалуй, первым наиболее ярко показал искусственность бытовавших исторических теорий и проанализировал роль Аттилы в свете созданного им учения об этногенезе.[3] По его версии, Аттила – «талантливый герой», сумевший отдалить неминуемую гибель своего народа на целых двадцать лет. В наши дни подавляющее большинство специалистов в мире разделяет это мнение.
Практически все изыскания современных антропологов говорят о том, что гунны отнюдь не являлись убогим и бесовским сборищем. Черты их лиц не были уродливы, красивых людей среди них было не меньше, чем в любом другом народе. И это были далеко не дикари! Они умело выращивали сельскохозяйственные культуры, возводили надежные и примечательные строения. Более того, гуннам были знакомы металлы – среди их кухонной утвари особого упоминания заслуживают колоссальных размеров металлические котлы с ручками, своей формой напоминающие вазы. Они достигали чуть ли не метра в высоту и весили 16—18 кг! Сегодня эти котлы обнаружены во многих местах Европы и даже в России, на Волге; один котел нашелся в Алтайских горах, в 250 км от границы с Монголией. Специалисты литейного дела установили, что гунны наверняка располагали особыми печами, позволявшими создавать температуру до... 1000° C! Именно такая температура необходима для плавки меди. Хороши дикари, однако!
Уместно здесь же упомянуть и об изготовлявшейся гуннами затейливой конской упряжи, а также и о декорированных седлах. Добавим, что для гуннов кони были вообще особенными существами. Качество их ухода за этими благородными животными говорит само за себя. Уникальная порода, выведенная гуннами, превосходила знаменитых римских скакунов.
Как утверждает Отто Менхен-Гельфен:
«...единственным автором, давшим хорошее описание гуннских коней, является Вегеций. Долгое время он жалуется во введении своей второй книги „Multomedicina“ на постепенное ухудшение ветеринарной медицины. Конные доктора так плохо оплачиваются, что никто более не посвящает себя надлежащей ветеринарной медицине. В этом, однако, следуя примеру гуннов и других варваров, люди большей частью вообще перестали консультироваться у ветеринаров. Они оставляют коней на пастбищах на круглый год и никогда не ухаживают за ними, не зная, что тем самым они наносят неисчислимый ущерб себе.
Эти люди не видят, что кони варваров были совершенно отличны от римских коней. Выносливые создания, привыкшие к холоду и морозам, кони варваров не нуждались ни в конюшнях, ни в медицинской помощи. Римский конь намного более деликатного строения: без хорошего укрытия и теплой конюшни он будет хватать одну болезнь за другой. Хотя Вегеций подчеркивает превосходство римского коня, его ум, послушание и благородный характер, он соглашается, что гуннский конь имеет свои преимущества. Подобно персидским, эпиротским и сцилианским коням, он живет долго. В классификации различных пород в соответствии с их пригодностью для войн Вегеций отводит первое место гуннскому коню из-за его выносливости, защищенности и его способности переносить холод и голод. Как показывает его описание, Вегеций, который, по-видимому, сам держал нескольких гуннских коней, имел достаточную возможность для наблюдения за ними. Они имеют, говорит он, крупные продолговатые, изогнутые головы, выпуклые глаза, узкие ноздри, широкие челюсти, сильные и жесткие шеи, свисающие ниже колен гривы, увеличенные ребра, закругленные хребты, пушистые хвосты, пястевые кости величайшей силы, маленькие бабки, широкоразвитый живот, полные ляжки; их туловища угловаты, без жира на крестце или мускулов на хребте, их осанка стремится врастяжение, нежели в рост, заплечники искривлены, кости огромны. Сильная худоба этих коней вызывает симпатию, и они красивы, несмотря на их неприглядность. Вегеций добавляет, что они спокойны, чувствительны и хорошо переносят раны. Тем не менее это описание, несмотря на его точность, не позволяет определять тип гуннского коня, он определенно исключает коня Пржевальского, который имеет прямую гриву и репообразный хвост с короткой шерстью, имеющий лишь на кончике длинные волосы. Бронзовая пластинка из региона Ордоса показывает воина с остроконечной шапкой и малым луком на коне с „крючковатой головой“ и длинным пушистым хвостом».
Между прочим, умение обращаться с животными всегда характеризовало культурный уровень людей. Уже по одному этому гуннов не следовало низводить до статуса низменных, ущербных существ.
Кстати, мы должны остановиться на еще одной важнейшей характеристике – религиозности гуннов.
Сегодня не оставляет сомнений, что гунны были анимистами, поклоняясь силам природы. Каждая из стихий воплощала для них особого духа; над всеми же духами главенствовало Небесное божество.
Имя ему Тенгри.
Изображения Тенгри были обнаружены на территории от Внутренней Монголии до восточной Болгарии. Для того, чтобы между небом, обиталищем Тенгри, и людьми поддерживалась связь, были необходимы посредники. С этой ролью успешно справлялись шаманы. Эти загадочные персоны исполняли ритуальные песнопения и танцы, сопровождая свое исполнение битьем в барабаны,– так можно было узнать веления неба, которые потом передавались остальным членам гуннского социума.
Сам Аттила всегда придавал важное значение ритуальному гаданию.
Когда он достиг зенита своей земной славы, в его окружении неизменно присутствовали ясновидящие. Согласно Иордану, непосредственно в ночь перед битвой на Каталуанских полях, самым важным сражением его жизни, Аттила «...приказал через гадателей вопросить о будущем. Они, вглядываясь по своему обычаю то во внутренности животных, то в какие-то жилки на обскобленных костях, объявляют, что гуннам грозит беда. Небольшим утешением в этом предсказании было лишь то, что верховный вождь противной стороны должен был пасть и смертью своей омрачить торжество покинутой им победы». У другого историка – А. Вельтмана (см. раздел «Приложения» в данной книге.– Примеч. составителя) – этот эпизод представлен следующим образом: «[Аттила] провел всю ночь в страшном, невыразимом беспокойстве и волнении духа; во- вторых, гадал у какого-то пустынника и, не удовольствуясь его предсказаниями, где-то добыл шамана, заставил его вызывать с того света души покойников и, сидя в глубине своего шатра, следил глазами за его безумным круженьем и вслушивался в его взвизгивания.
